– Какой ответственности? – не понял я. Валерий как-то рассеяно улыбнулся:
– Перед самим собой, – сказал он. – Знаете, я в детстве очень любил одну книгу. «Маленького принца» Экзюпери. И запомнил оттуда фразу: «Мы ответственны за тех, кого приручили». Всю жизнь я следовал этому правилу. Хорошее, благородное правило... Но что делать, если ты разочаровался? Как быть, если ты понял, что не должен был приручать того, кто приручился? Куда бежать от жизни, превратившейся в «Ад»? От тебя ждут того, чего твое сердце просто не может дать...
Он плакал. Плакал, как ребенок. Стоны рвали и душили его.
– Валера, что ты такое говоришь? – вставила Тамара. – Это ерунда какая-то!
– Я говорю, что я врал самому себе, Тамара! – воскликнул Валерий. – Мне казалось, что я думаю о тебе, о Машеньке. Что я несу за вас ответственность. Но это была ложь. Ложь, потому что, на самом деле, я думал только о себе.
Я думал о том, что я не могу с тобой жить, что ты мне чужой человек, что ты не понимаешь меня. Пытаясь быть ответственным за вас, я не был ответственен перед самим собой. И поэтому ничего не получилось. На лжи нельзя построить жизнь.
Если бы я любил, если бы это чувство жило во мне, все было по-другому. Но я не любил, я пытался все сделать правильно, но не по правде. Я думал, что ответственность – это любовь. А оказывается любовь – это ответственность.
Знаешь, Тамара, я спросил этого доктора. Я сказал ему, что вот, мол, есть сказка и что там есть такие слова: «Мы ответственны за тех, кого приручили». И знаешь, что он мне ответил? Знаешь?!
– Нет, Валера, я не знаю, – Тамара скривила рот.
– Он мне сказал: «Это хорошие, правильные слова. Но беда в том, что никто в этой сказке не говорит друг другу „Я люблю тебя“. Никто. Ни Маленький Принц, ни его Цветок, ни Лис, ни – самое ужасное – сам Экзюпери. И даже когда Маленький Принц рассказывает летчику о своей ошибке, об ошибке цветка, тот говорит лишь: „Я люблю, когда ты смеешься“. Но это не то же самое, что и „Я люблю тебя“. И мальчик погибает...».
– Валера, ну что ты слушаешь какого-то там доктора! – Тамара крутилась на месте, как торговка на базаре. – И я вообще ничего не понимаю, о чем речь! Ты что, нас с Машенькой не любишь?..
– А ты нас с Машенькой любишь?! – глаза Валерия блеснули ненавистью и презрением.
– Конечно!.. – не задумываясь, выпалила Тамара.
– А почему тогда мы несчастны! – взревел он и схватился руками за голову. – Господи, почему же я его не послушал! Надо было взять на себя ответственность. Перестать лгать. Не пускать свою жизнь на самотек. Как же я мог так испортить свою жизнь?!
– И мою! – вставила Тамара.
– Нет, и ее, – Валерий указал на Машу. – А свою ты испортила сама.
Машенька встала с постели и подошла к папе. Она обняла его, как умеют обнимать только дети, и стала шептать ему на ухо:
– Папа, папочка, не плачь, пожалуйста, не плачь. Ты хороший. Я тебя люблю, папа, – сказав это, она отняла его руки от лица, посмотрела ему в глаза и тихо-тихо, еле слышно произнесла: – Папа, правда страшит, но с ней не страшно.
Слыша это, глядя на них, ни я, ни ты не могли сдержать слез. Этот ребенок, эта маленькая девочка обезоруживала силой своей любви. Той нежностью и той уверенностью, которая жила в ней, в ее едва живом существе.
«Ответственность – это не любовь. Любовь – это ответственность», – прозвучали в моей голове слова Валерия. Его дочь знала это и без доктора. Она знала это, потому что любила.
– Впрочем, я как всегда оказалась права! – воскликнула Тамара, глядя на Машу. – Прямо на глазах видно, что ей становится лучше. Прямо на глазах! Нет, Нина Петровна – это наше спасение! Пришли от нее люди, сделали, что нужно...
– Мы не от Нины Петровны, – сказал ты, словно бы между делом.
– Не от Нины Петровны? – удивилась Тамара. – Как?! А от кого же?
– Мы просто пришли к вам, точнее – к Маше, – ответил ты. – Но сейчас будут от Нины Петровны. И я бы советовал вам к этому приготовиться. Она хочет украсть Машу.
– Украсть?! – Валерий поднял на тебя глаза.
Где-то внизу послышался шум.
*******
– Что там такое?! – Валерий встал с кресла и вышел в коридор.
Шум усиливался. Снизу доносились крики охраны, кажется, началась потасовка, быстро превратившаяся в драку. Послышались быстрые шаги – кто-то бежал вверх по лестнице, кто-то вниз. Звуки ударов и хлопки, похожие на звук открываемых бутылок с шампанским.
– Они, что, все с ума посходили? – претенциозно воскликнула Тамара и собралась пойти выяснить, в чем дело.
– Не ходите туда! – закричал ты. – Где у вас черный ход?
– Черный ход? – удивилась Тамара. – Рядом с кухней. И все же, что там творится?!
– Вам лучше этого не знать, – ответил ты. – Вы должны слушаться меня – пойдемте к черному ходу!
– Ну что за глупости! – возмутилась Тамара. – Я пойду посмотрю, в чем дело!
Она направилась к выходу.
– Не валяйте дурака, нужно бежать! – потребовал ты.
Тамара смерила тебя презрительным взглядом, развернулась и пошла к главной лестнице.
Машенька, давай, садись ко мне на руки! – скомандовал ты. – Покажи нам, где кухня.
И Маша сделала все, как ты сказал. Она обняла тебя за шею, ты подхватил ее. Мы выскочили в коридор и бросились в направлении кухни. Там мы отыскали черный ход и уже через несколько секунд были на лестнице.
Как раз в этот момент к дому подъехала машина скорой помощи. Ты сделал знак, чтобы водитель остановился.
– Юрий Петрович здесь? – крикнул ты через окно.
На тебя уставился пожилой мужчина в очках и белом халате:
– Да, это я.
– Вы знаете, куда вести Машу? – спросил его ты.
– Маша? – удивился врач скорой помощи, увидев девочку на твоих руках. – Да, конечно! Садитесь. А где Валерий Николаевич?
Он... – только и успел сказать ты.
– Что было дальше?! –
Данила смотрит на меня с ужасом.
А я не знаю, как ему сказать. У меня язык не поворачивается.
– Дальше, Данила, дальше...
Маша на глазах побледнела, взгляд остекленел.
И с тобой произошло то же самое.
Лезвием вам разрезали душу.
Вы обнялись, словно две половинки единого целого. Прижались друг к другу, сдерживая крик.
Голоса в ваших головах замолчали...
– Что?! – глаза Данилы наполнились слезами.
– Убили ее родителей, Данила. Убили.
Мы доехали до клиники.
Всю дорогу вы оба что-то бормотали,
словно разговаривали друг с другом.
Я не мог разобрать не единого слова.
Мне казалось, это были слова... Не знаю.
– Анхель, где Маша?!
– Данила, Машу забрали врачи.
Ты был в забытьи и не выпускал ее из рук.
Тебе даже пришлось сделать укол,
чтобы разжать руки. Через какое-то время приехали две сестры Валерия.
Хорошие женщины.
Я взял такси и отвез тебя домой.
Дальше ты все знаешь
Мы стояли на большом шумном проспекте. Мимо проезжают машины, идут люди. И у каждого из них свои дела, свои проблемы. Они заняты. В их жизни все просто – дом, работа, дом. Они живут. Просто живут. Или им кажется, что они живут.
А в безоблачном небе царит солнце – яркое, почти белое. Оно заглядывает в темноту и ночь сменяется днем. Но может ли оно заглянуть в души? В души тех, кто сейчас идет по этим улицам, едет в этих машинах? Кто даст им истинный Свет?
Мне вспомнились слова Гаптена: «Из Божественного Откровения Сведенборг узнал, что существует два параллельных мира. Один – натуральный, и здесь все смертно, а Солнце мертво. Другой – духовный, в нем Солнце – это теплота Божественной Любви и свет Божественной Мудрости. Духовное Солнце существует в атмосфере, которая есть Божественное Служение...»
– Я попрошу вас следовать за мной, – послышалось сзади.
Мы с Данилой обернулись и увидели, что сопровождавшие нас до сих пор люди в серых костюмах стоят рядом.
– Это ненадолго, – пояснил мужчина.
Данила только усмехнулся – печально и просто: «Пойдемте».
Мы сели в одну из машин. Нас привезли к самой фешенебельной гостинице города и сопроводили в президентский номер. Изысканная мебель, анфилада комнат, бархатные шторы и картины на стенах.
– Все это очень странно, – сказал я, когда мы остались вдвоем.
– Более чем, – ответил Данила и подошел к окну. – Смотри!
Я тоже выглянул в окно. У подъезда остановился лимузин. Из машин сопровождения выбежали люди в серых костюмах и оцепили прилегающее пространство. Один из охранников открыл дверь лимузина и на красную дорожку перед гостиницей ступил индус...
– Это он? – спросил Данила. – Свами Бра...
– Брахмананда, – подтвердил я. – Председатель Совета.
Мы повернулись и уставились на дверь.
