Я осторожно извлек первую фотографию в рамке и показал издали.
Коробочки клеил я, маленькую потрескавшуюся фотографию ретушировали и увеличивали в ателье на Невском. Сначала мне сказали, что сделать с увеличением не смогут: снимок угасающий. Потом сказали, что слишком много возни, они могут не успеть к сроку. Но я упросил.
Молодые дедушка с бабушкой держали на коленях двух пацанов в матросках. Дедушка был в военно-морском кителе со звездами на обшлагах, бабушка – в темном платье с прозрачным шарфиком на шее.
– Пусть они будут в наших домах…
Я в полной тишине отнес коробочки отцу и дяде Жоре. Отец глянул на фотографию и молча обнял меня. Сомбреро упало с его головы, но он не стал его поднимать.
– Где ты это раскопал? – сдавленным голосом спросил отец.
– В альбоме.
– Спасибо, сына…
Дядя Жора встал и со скорбным лицом показал фото гостям.
– Тридцать шестой год, – перевернув рамку, сказал он. – Нам по четыре года… Н-да… – Он снял сомбреро и опустил голову. – Давайте еще за родителей!
Потом мы ели шашлыки, дядя Гена в сомбреро и лаковых туфлях бил на крыльце чечетку, гости усаживались на ковры, разговаривали, смеялись, кучками разбредались по участку, хохотали, вспоминали прошлое, пили, закусывали, и мне показалось, что Катька и космонавт Алексей неровно дышат друг к другу.
Сначала я засек их сидящими в беседке, где они кормили Чарли шашлыком, потом видел, как Катька опирается на его руку, чтобы вытрясти камушек из туфельки, потом они вместе приседали и нюхали цветы, потом он ей что-то оживленно рассказывал и показывал рукой на темнеющее небо, и Катька смеялась, потом куда-то исчезли и появились с задумчивыми лицами.
Катькины родители вышли из дома. Тетя Зина поправила прическу и светски улыбнулась.
– Алексей, ты ляжешь на втором этаже или на веранде? – Дядя Жора дружески взял космонавта за локоть. – Зинаида Сергеевна тебе постелет. Выспишься по-человечески перед дорогой.
– А можно я со всеми в палатке? – улыбаясь, попросил космонавт. – Это моя давняя мечта – на сене, на природе… Я уже и чемодан там свой положил.
Дядя Жора развел руками:
– Желание гостя – закон! Ну, как тебе наша дочка, еще не надоела?
– Ну что вы, – сказал Алексей, снимая пиджак и накидывая его на плечи Катьке. – Славная девушка, начитанная, знает много интересного…
Тетя Зина ласкающим материнским взглядом посмотрела на дочку и игриво улыбнулась космонавту:
– Она у нас девушка с характером!
– Это и хорошо! – весело тряхнул головой Алексей. – Так и должно быть!
Дядя Жора оглянулся по сторонам, давая понять, что помнит о конспирации, и вытащил из заднего кармана брюк плотно сложенные листы бумаги.
– Хотел показать тебе принципиальную схему оптического прибора по твоей линии… – Он задумчиво посмотрел на укрытую пиджаком дочку. – Если не успеем потолковать, возьми с собой и потом сообщишь свое мнение. Идет?
– Идет! – широко улыбнулся космонавт, забирая бумаги. – Так даже лучше. Спокойно, в тиши лаборатории… Мы еще погуляем? – Он вопросительно взглянул на Катьку, и та, опустив глаза, кивнула.
– Гуляйте, гуляйте, – разрешила тетя Зина. – Здесь такой воздух! Говорят, сплошные ионы…
Я заметил, что из кармана пиджака Алексея торчит цилиндрик моего фонарика с синим ободком изоляционной ленты. Куда-то они собрались?..
В палатке мне досталось место между дядей Сашей Гуревичем и отцом, и я жалел, что не рядом с космонавтом, который улегся у входа. Могли бы конспиративно пошептаться на ночь, потом бы я похвастался, с кем спал бок о бок… «Хотя кто знает, – думал я, засыпая, – может, они с Катькой еще поженятся, и он окажется мне вроде двоюродного брата. Неспроста он лег возле входа – может, еще пойдут с Катькой догуливать…»
Я разлепил глаза, сел, поеживаясь от холода, и обнаружил, что нахожусь в палатке один. С улицы слышались звяканье посуды и веселые голоса. Похоже, за столами уже завтракали.
– Где, где… – услышал я голос дяди Жоры. – Утреннюю пробежку, наверное, делает. Чемодан-то на месте.
– Сколько же можно бегать, – сказала тетя Зина. – Может, он ногу подвернул?
Я вылез из палатки, и Чарли разбежался ко мне, виляя хвостом и приветственно поскуливая. Я завалил его на спину, поурчал вместе с ним и пошел умываться.
Катька стояла у самовара и, поджав губы, наливала гостям чай. Некоторые уже выпивали и закусывали. Отец с дядей Сашей обливались около колодца холодной водой и фыркали, как кони. Рядом стояла мама с махровыми полотенцами на плече.
– Ты не знаешь, куда мог деться Алексей? – тихо спросила мама. – Он тебе ничего не говорил?
Я пожал плечами:
– Катька, наверное, знает.
– Ничего она не знает, – бормотнула мама и недовольно отвернулась.
– Может, пошел на вокзал билеты компостировать? Там в междугородной кассе всегда очередь. – Отец взял у матери полотенце и стал растираться. – Привет, Кирилл! А ты куда вчера коробочки с фотографиями положил?
– Вам вручил, – напомнил я, пробуя рукой воду в ведре. – У тебя еще сомбреро упало… Ух ты, холодная…
– Билеты, билеты… – растирая спину полотенцем, повторил дядя Саша. – Куда я свои-то сунул? Надо проверить… – Он накинул полотенце на плечи и, выкривляя босые ноги, пошел по сосновым иголкам и шишечкам к палатке.
– Ничего не пойму, – кинул мне полотенце отец. – Куда мы их засунули?
…Фотографии нашлись у дяди-Жориной веранды за кустами георгинов. Они были целы, только стекло в одной рамке треснуло, и из него вывалился островок – наискосок по лицу бабушки. Я не стал вставлять его обратно, чтобы не повредить фотографии – лучше заменить стекло целиком.
Нашлись и авиационные билеты дяди Саши Гуревича – они вместе с паспортом и командировкой лежали в пустом бумажнике, брошенном у ворот. Нашлись и другие бумажники – воришка вычистил их прямо на участке, за углом веранды, и приехавшая милиция сказала, что так всегда и бывает – вор бумажник не возьмет, ему нужны только деньги.
В чемодане Алексея оказались перевязанные стопки старых газет, ветхие сандалии и три листа плотно сложенной бумаги, озаглавленные «Описание прибора для подачи оптических сигналов в открытом космосе».
– А это что за чудо? – не давая дяде Жоре заглянуть в собственные чертежи, пробормотал милицейский капитан.
– Космонавт… – печально вздохнул дядя Жора.
– Понятно, – сказал капитан. – Так и запишем.
Судя по тому, как была удручена Катька, она с ним целовалась.
Картонные коробочки, старательно оклеенные мною черным дерматином, так и не нашлись.
– Не слушаете опытных людей… – сказал через пару дней Павел Гурьянович, заглянув к нам на участок. – А я вас предупреждал – с этой публикой надо держать ухо востро!
Но с ним никто не захотел разговаривать, даже тетя Зина.
Да и зачем фотографиям коробочки, если им висеть в рамках на стене?..
Я вернулся с практики, и отец меня обрадовал: они с дядей Жорой хотят купить большой катер, почти корабль. В субботу надо ехать смотреть – всем вместе.
– А сколько стоит катер? – спросил я.
– Стоит он прилично – три тысячи. Но поверь, сынок, он того стоит. – После двухмесячной разлуки отец почему-то стал называть меня сынком. – Дизельный движок, две каюты, ходовая рубка, отделка из ясеня и бука. Там даже душ есть! Корпус из текстолита, шпангоуты…
– Вы берете на двоих? По полторы тысячи?
Отец замялся:
– Мать чего-то капризничает… Говорит, очередь на машину может подойти. А я говорю, что такой шанс упускать нельзя. Представляешь – летом на Ладогу или по Свири: грибы, рыбалка, острова, шхеры…
Отец достал карту и стал прокладывать возможные маршруты. Таких сияющих глаз я у него давно не видел. Мама позвала нас обедать.
– Ну вот скажи, сынок, – с оглядкой на мать отец налил мне «Вазисубани» не в фужер, а в рюмочку, – ты бы хотел летом отправиться в путешествие по Свири?
– Не знаю… – Я сделал вид, что неравноправие в посуде меня устраивает; видели бы родители, как мы на практике пили портвейн стаканами! – В принципе, хотел бы…
– Это тебя Жора подбивает. – Мать первая подняла свой фужер и чокнулась с нами. – Ну, давайте. С приездом!
Катер стоял в яхт-клубе на Петровской косе. Дядя Жора прохаживался на ветру и, завидев нас, укоризненно посмотрел на часы.
– Хозяина не будет, – предупредил дядя Жора. – Катер покажет его знакомый яхтсмен.
– Какая нам разница, – сказал отец, поглубже насаживая шляпу, поднимая воротник пальто и доставая из карманов перчатки. – Ну и ветерок тут… Он нас прокатит?
– Говорит, что прокатит.
Мы постучали в запертый изнутри сарай, и дверь, лязгнув, приоткрылась.
— Мы пришли катер смотреть, – сказал в полумрак дядя Жора. – У вас найдется для нас время?
– Время есть понятие относительное, – ответил из-за дверей не совсем трезвый мужской голос. – И в то же время категория вечная. Я доходчиво излагаю? – За дверью загремело, словно уронили корыто.
