Вениамин Чернов - Разрозненная Русь

С одного из таких дубов взмыл в воздух орел-великан. Широко раскинув гигантские крылья, подхваченный высотным сильным ветром, он кругами уходил в темно-синее небо.

Глазам было больно смотреть - слепило солнце.

- Стародубские земли... Вон такие орлы на Руси-то... За горой будет речка Вобоя.

- Как, как?

- Вабая, кажись...

- А названия рек такие же нерусские, как и у нас во Володимерской земле - в Залесье.

- Это исконно русское слово, только местные немного по-другому говорят, - пожилой (под сорок) воин из Третьяковской полусотни - русая борода - широка, густа - блеснул светлыми глазами: - Я хоть не дружинник, но ох и часто хаживал по Руси: вначале под Юрьевым, затем сын его, Боголюбский, таскал. (Всадники могли ехать по двое-трое в ряд - тропа постепенно перешла в дорогу.) Почище половцев позорил Русь-то, - усмехнулся: - Теперь вот привык: не могу без рати-грабежа - приучили князья-то - не землепашец, не хозяин я уже у себя во дворе. Жена плакала, когда поехал Ростиславичей встречать: "Ох Ладо! Не в Москов едешь князей встречать, а опять ратиться идешь..." Как это женки все знают, предвидят?

- Поди жен-то у тебя не одна?..

"Комонные" - в коротких рубашках - до колен, в портах (из оружия - только тупоносые мечи на поясах, - все остальное: бронь, луки со стрелами, верхняя одежда - навесили на вьючных лошадей), раскачиваясь в седлах - ехали шагом - загоготали. Уставшие, изнуренные кони запрядали ушами, напряглись, пошли резвее.

- Крещеный я, робяты, нельзя больше одной-то иметь, а жаль, - сам тоже смеялся - широкая борода тряслась.

- Знаем мы тебя, жеребца, у тебя во дворе табунами ходят кобылицы-полонянки...

Снова смех. Позади и впереди, не слыша разговор и не зная, над чем смеются, тоже смеялись.

Спустились в низину, перешли речку Вабая (по брюхо лошадям), которая текла с горы на юг, и, проехав вдоль речки по правому берегу до того места, где она стала полого заворачивать на восток - к Стародубу, встали лагерем на ночлег.

Всеволод позвал к себе воевод, сотских и Третьяка. Сидели на земле на седлах, около шатра, вокруг полотняных скатертей со снедью и вином. На четырех кострах дымились паром огромные котлы - оттуда стряпчие вытаскивали куски кабанины и, положив в деревянные мисы, разносили... всем: воинам, дружине и отдельно сидящим с князем ватаманам.

Обжигаясь горячим душистым мясом (давно горячего не ели), говорили; чавкали, слизывали по локтям текший жир (рукава засучены), запивали вином. В затухающем свете ушедшего дня и от костров было видно, как раскраснелись лица, завеселели... Удивлялись про себя: не спешит князь, как будто чего-то ждет. Смотрели, как он аккуратно ест, прихлебывает вино. Всеволод улыбался - в последнее время тоже редкость, - говорил со всеми, по-совиному уставя глазища, а потом с каждым по отдельности - в шатре.

Поговорив с князем, молча, не прощаясь, уходили...

Стало уже темно. Здесь, на юге, вечерняя заря быстро тухнет, перейдя в угольно-темную ночь; на черном небе, как висячие, покачивались крупные звезды - яркие, посверкивающие синевато-красными огоньками. В глубине небо опоясывал широкий жемчужный пояс - Млечный путь. Все это, когда-то родное, знакомое, пробудило у Третьяка воспоминания: детство, трехлетняя жизнь полонянина в Степи...

- А мы с тобой поговорим здесь, все ушли...

Третьяк не заметил, как князь подсел напротив, завертел головой: действительно, они были одни около догоравшего костра. Слышались где-то неторопливые прохаживающиеся шаги сторожей, да стреноженные кони у речки вдруг испуганно всхрапывали и топотали...

- С того, первого - при встрече - разговора я приметил тебя. Не зря в свою личную охрану хотел взять Андрей... Нравишься ты и мне: ликом и телом пригож, честен (в народе любят князя строгого, чтобы порядок на земле был, а боярина - честного), истинно веруешь в Бога?.. Кажись грамотен?..

- Да я так - плохо, - смутился десятник, - только церковные читаю...

- У нас на Руси тепрешние бояре и этого не делают и не умеют, - Всеволод фыркнул носом. - Только чрева свои отращивают - у кого больше - тот и важнее, - как будто и не православные: никогда не постятся, видать - чисто азиаты-купцы!.. - глотнул вина, велел и ему выпить: - Со временем из тебя - из таких как ты - хочу делать бояр...

Третьяк поперхнулся, кашлянул. Даже в темноте чувствовал мощный покоряющий взгляд Всеволода.

- Беру тебя в личную охранную сотню... Сиди, сиди не вставай!.. Подбери из своих: кто может и кто подойдет... - а остальных - в дружину... Завтра утром чтобы были! Как только приедет из Стародуба боярин Семион, мы поедем... Знаю, коней заменим, сбрую, одежду, бронь, оружие получите новое... Иди!..

Рядом с князем возникли две тени - сторожа...

11

Страшко торопил. Проскакали, часто меняя коней, всю ночь. Еще какое-то время ехали по утренней росе и с первыми лучами восходящего солнца отошли в сторону от большой тропы, заехали в сырой черный лес, опутали коням ноги и пустили их пастись на поляну. Сами тут же разложили одежды и легли отдыхать. Спали крепко - устали. Даже сторож, прислонившись к березе, дремал...

Десятник Страшко почувствовал, как кто-то начал его душить, чем-тo вонючим затыкали рот. Он никак не мог понять: во сне или же это наяву... Ему почему-то казалось, что сторож Матвейка навалился на него. "Бес в него вселился, коровий сын?!" - и он с силой пнул, отбросил от себя и... проснулся. На него теперь уже набросилась двое, один поднял меч - другой крикнул: "Не до смерти бей! Он у их голова, его живого надо..."

* * *

Боярин Семион с трудом слез с коня, детские помогли дойти до шатра князя Всеволода. Боярин с помощью княжьего слуги разделся, сел, на мгновение прикрыл глаза - кочкастые брови нависли над веками, - пересилил усталость.

- Может, принести что-нибудь поесть тебе? - князь сидел в постели - черные глаза его горели от нетерпения.

Старик отрицательно замотал головой, потом разлепил толстые губы средь пегой бороды и усов:

- Пить только... Хлебного квасу.

Всеволод суетился - так это не шло ему, - подал братину. Боярин выпил полбратины, повел белесыми выцветшими глазами. Князь понял его: велел слуге выйти из шатра. Семион Ювиналиевич, неторопясь, передыхивая слова, начал говорить:

- Готов помочь Володимер Святославич, но только отца своего хочет испросить...

- Конечно!

- Просил он, чтоб ты подождал - вместе с тобой в Чернигов поедет, а полк твой советует к Стародубу поставить: в случае чего за градом можно укрыться... Туда же он табуны сгонит, скотину сгрудит... Да я буду - останусь: сделаю как надо - что войско-то туда-сюда гонять - самим-то налегке быстрее...

* * *

...Часто переходили вскачь, но Третьяк не устал: ногами, телом он чувствовал, как свежий рослый конь дает ему силу. (Есть лошади, которые, наоборот, забирают силу у всадника - такие годятся только для извоза.) Он временами клад свои ладони Гнедку на горячую, потом пахнущую холку, и успокаивался: вся тревога куда-то исчезала...

К вечеру, подъезжая к Чернигову, он уже решил: "Как только возьмем Володимер, поеду к Радуне, окрещу ее и женюсь... Перед Божьей Матерью помолюсь, попрошу прощания за содеянный грех (должна простить - по любви содеяно, по согласию!) и церковную виру заплачу"6 - ему стало совсем хорошо - снова увидел мир, любовался берегами Десны, природой, дышалось свободно, на сердце растаяла тяжесть...

Когда Страшко отъезжал, шепнул ему: "Никому не говори, - еду в Володимер к Михалку... Скоро и вы на помощь приедете".

...Вот они и приехали к князю Святославу Всеволодичу, чтобы, взяв черниговскую дружину, набрав воев, двинуть на Залесскую Русь. Вон как молодые князья-то торопятся: не дали нигде Всеволод с Влодимером полную ночь ночевать.

Но, въезжая в ворота Детинца со своей сторожевой десяткой вслед за Всеволодом, Третьяк вдруг вновь заволновался: "Она же божья невеста!.. Отдадут ли ее?.. А может за другого уже вышла замуж!? - Вон сколько времени не вертаюсь к ней..."

* * *

Святослав Всеволодович, как всегда, в чистой белотканной русской рубашке с красным вышитым воротом и подолом, сидел с князьями за дубовым - до желтизны скобленым - столом с небогатым угощеньем. Если бы не осанка и надменно-хитроватое лицо с темно-синими всегда настороженно всматривающимися глазами, то можно было подумать, что не князь перед тобой, а муж из простолюдинов, уже набравший года и силу.

Всеволод горячился. На золототканной одежде - под желто-красными огоньками свечей поблескивали вышитые двухглавые орлы - у него не было простой: привык с собою возить немногое, что у него имелось - царственные византийские, сшитые царьградскими мастерами. На смуглом, маслянистым от пота лице глаза метали черные молнии - не было с ним боярина Семиона - некому было его сдерживать. Он бешено смотрел на Святослава: по вине этого черниговского князя - подстраивающегося, подыгрывающего под народ - он остался теперь без всего... В прошлом году почти в это же время Всеволод сидел в Киеве - правда, по воле Андрея, - а сейчас просит помощи у по-мужицки медленно, острожно, нерешительно думающего князя, который никак не может решение принять - боится себе навредить, - а ведь, что надумает, то у него из башки ничем не выбьешь - упрям. Все остальные: брат Святослава Ярослав, сын его Владимир, двое молодых племянников сидели молча... Вдруг Святослав побледнел, ноздри вздрогнули гневно и впервые за вечер повысил голос: