Поначалу он солировал, был внимательным, прилежным и пребывал в твердой уверенности, что лучшего любовника в этом мире не существует, и всякая женщина, побывавшая в его постели, просто обязана испытать райское блаженство, но я открыла для себя наслаждение не благодаря его опытности, поскольку действовал он совершенно механически, а благодаря его физической мощи, позволявшей проделывать со мной чисто акробатические трюки, в результате чего я научилась с легкостью достигать того состояния, которое принято называть противным словом «оргазм».
Я была обязана этим чудесным открытием (которое заставляет умирать от нетерпения тех, кто с ним знаком, и возвращает к жизни тех, кто по легкомыслию обошел его стороной), не нежности, не щедрости, не искушенности своего любовника, но исключительно его широким плечам, мускулистым рукам, поставленному дыханию и физической выносливости, а также собственной крайней наблюдательности, позволившей испробовать все возможности своего тела, исследовать все его скрытые таланты, изгибаться по всем направлениям, управлять им и плавно вести себя к высшей точке. Мой друг мнил себя виновником моей радости и незаслуженно почивал на лаврах.
Наслаждение, которое я с ним испытывала, его сила и моя слабость еще больше утверждали его в собственной мужественности и льстили и без того нескромному самолюбию. Он гордо выпячивал грудь, подкручивал воображаемые усы и похлопывал меня по черепу как верного пса, исходящего слюной при виде супа, приготовленного любимым хозяином. Он ничего не знал о моих секретных упражнениях и был весьма раздосадован, когда предложил мне руку и сердце, ощущая себя Цезарем, снизошедшим до простой галльской крестьянки, но вместо ожидаемых восторгов услышал отказ. Я вежливо откланялась и отправилась набираться опыта с другими мужчинами.
Заполучив чудесный рецепт блаженства, я не намерена была ограничиваться мужской особью в единственном экземпляре. Я была на верном пути, где меня ожидали бесчисленные удовольствия, которые можно разделить с другими самцами, более страстными, менее спесивыми, готовым предложить мне нечто поинтереснее роли образцовой супруги, чей удел – плодить детей, вести дом и начищать мужу ботинки, если тому предстоит ужин с шефом.
– Она ничего, твоя подружка, все при ней, – говорит один из его корешей, воспользовавшись небольшой передышкой и бросив на меня рассеянный взгляд поверх карточного стола. Они сидят за покером, сутулятся, теребят в руках пивные бутылки.
Я лежу на диване, задрав ноги, я читала, что эта поза стимулирует кровообращение и улучшает форму ног. Таким советом пренебречь невозможно: ноги – моя главная гордость. Я пытаюсь уснуть, невзирая на плавающие по комнате клубы табачного дыма и постоянные оклики типа «киска, не принесешь нам еще пива?» Я пребываю в полудреме, поерзываю, переворачиваюсь с боку на бок. Я и слышу, и не слышу о чем они говорят. Я думаю о завтрашнем и обо всех последующих днях, которые с таким мужчиной будут до безобразия одинаковы. Изобретать, желать, пробовать, больше, сильнее – эти слова ему неведомы. Возможно, он намеренно исключил их из своего лексикона. Он не любит усложнять. Мои глаза слипаются.
– У нее красивые ножки… Я – пас.
– Даже не столько ножки, сколько бедра, – изрекает мой возлюбленный, глядя в свои карты. – Показывай…
Он открывает карты, а я невольно пытаюсь взглянуть на свои ноги его глазами. Я мысленно делю их пополам: бедра и собственно ноги. Пытаюсь представить их отдельно. Значит, он видит меня безногой. Я не знаю что и думать. Я приклеиваю ноги обратно и обещаю себе разобраться в этом позже. Странная все-таки мысль – разрезать меня на части…
Рядом с ним я открыла безграничные возможности своего тела. Мои успехи в изучении безграничных возможностей души оказались куда скромнее. Я не знала кто я такая и втайне страдала. На самом деле, я безотчетно ненавидела эту девчонку, неспособную смело выразить свое мнение, изменить манеру разговора, поведение, характер. Меня кидало из крайности в крайность: сегодня я была прелестным крошечным игрунчиком, а завтра – воинственной амазонкой, сегодня – покинутой маленькой девочкой, а завтра – спящей красавицей, за которой на горячем коне прискачет дипломированный волшебный принц.
Я скиталась в лабиринтах собственного подсознания, злилась на саму себя, на своих любовников, на весь мир. Я шла от заблуждения к заблуждению, и изо дня в день в недрах моей души росла ненависть, готовая перелиться через край. Стороннему наблюдателю могло показаться, что перед ним милая прилежная девушка, но внутри меня дымились развалины, я была подавлена, и всякий зверь, осмелившийся приблизиться ко мне вплотную, рисковал испробовать на себе острые зубки. Я никого не подпускала близко к себе, тем более – в себя. Желая скрыть от посторонних глаз зыбучие пески своей души, я отгораживалась спасительной стеной женского обаяния, цветастыми веерами, призванными сбить незнакомца с толку. Моими орудиями были мини-юбка, белокурые завлекалочки на лбу, осиная талия, угольно-черные глаза, набеленное лицо, развинченная походка. Накрашенная и разодетая, я была похожа на украденный битый автомобиль, который ушлый торговец пытается сбыть под видом новенькой сверкающей машинки, безукоризненной с технической точки зрения.
И тут разразилась война.
Сначала принялись воевать между собой разные части моего «я», выдвигавшие совершенно противоречивые требования, словно желая окончательно меня добить. Потом я, в свою очередь, вступила в непримиримую схватку с самонадеянными глупцами, пытавшимися решить мои проблемы при помощи поцелуев, обещаний, клятв, признаний в любви и обетов верности. Но все эти горячие компрессы ничуть не помогали, хотя я и требовала их на каждом шагу. Я хотела добыть рецепт внутренней гармонии, научиться жить в мире с самой собой.
Вконец сбитая столку, я ожидала получить от сильного пола некую панацею, волшебный эликсир, который позволил бы мне воспрять духом, разобраться в себе, и убедившись, что все их усилия бесплодны, безжалостно гнала своих кавалеров прочь.
Потребовалось немало времени, чтобы я приняла себя такой, какой была на самом деле, склеила вместе разрозненные элементы своего «я», научилась мирно сосуществовать с собственной душой. Затратив уйму времени и сил, я провела настоящее детективное расследование.
Я училась, наблюдая за людьми. Я выслеживала их как заправский частный сыщик, тщательно подбирала и анализировала мельчайшие улики, пылившиеся у всех на виду вещественные доказательства, которые так много могли поведать профессионалу. Я дала бы фору любому полицейскому Скотланд-Ярда. Я стала специалистом экстра-класса, людские сердца более не скрывали от меня никаких секретов. Теперь я могу с первого взгляда распознать полуброшеную жену, которая пачками глотает Прозак, окунаясь с головой в спасительную рутину повседневности; стерву, изводящую мужчин своими непомерными претензиями; тайную развратницу, прилежно и насмешливо исследующую мир самцов. Я читаю между строк едва скрываемое раздражение уставшего мужа, его тлеющую ненависть, мелкие придирки, призванные утаить злость, тайно бурлящую в недрах его души. Я вижу насквозь неверных мужчин, без запинки выдающих привычную ложь, их наигранную веселость и трусость женщин, упорно не желающих видеть правду. Жизнь людей – это бесконечное поле для наблюдений, где громоздится множество деталей, способных пролить свет на вашу собственную жизнь, словно шаг за шагом ища разгадку преступления. Чужое счастье или несчастье можно созерцать бесконечно. Ни один доктор не излечит ваш душевный недуг лучше, чем средство, добытое путем таких спасительных наблюдений. Вы вдруг отчетливо понимаете, что все бросающееся вам в глаза, раздражающее и донимающее вас в других, на самом деле в точности отражает ваши собственные беды, изъяны и недостатки, в которых вы никогда бы не признались себе, не будь у вас перед глазами столь наглядного примера.
Несколько раз мне казалось, что я вот-вот сверну шею глубоко засевшему врагу, мешавшему мне любить. Но он всякий раз возвращается во всеоружии, коварный и настойчивый. Иногда мне удается удерживать его на расстоянии, не допускать в мои частные владения. Но еще слишком сильны во мне злость, необузданная жестокость и внутреннее напряжение, еще слишком часто в ошеломлении, в исступлении я натыкаюсь на бездыханный труп поверженного любовника, этот изысканнейший трофей, не позволяющий мне воскликнуть: «Я спасена, я спокойна, я готова к примирению», иначе говоря: «Я готова полюбить ближнего, несмотря на то, что этот ближний – мужчина».
Любовь… Это слово подобно кораблю, на палубу которого со всех сторон хлещет вода. Даже Пти Робер трактует его путано. Что значит «любить»? От чьего лица произносится фраза «Я тебя люблю?» Кому она адресуется? Что говорящий требует взамен? Или он предлагает свою любовь совершенно бескорыстно? Как долго это утверждение остается в силе: несколько секунд или вечно? Может быть, эти три слова подобны мыльному пузырю, который лопнет как только довольные любовники ослабят объятия, почувствуют, что получили то, чего им так не хватало, осуществили свою детскую мечту. Откуда берется свойственная нам манера любить? Неужели мы сами воздвигаем это шаткое сооружение? Или кто-то заранее заготовил все штыри и балки, отдельные доски и целые блоки, а мы лишь ощупью продвигаемся по опасному участку, теша себя заблуждением, что мы вольные завоеватели.
