— Что-то ее с тобой не видно.
— Будет видно минут через двадцать, — сказал Дэн, бросая взгляд на наручные часы.
И вот тут все стало до тошнотворного реально. Я задумалась: чем она занята сейчас? Делает очередную татуировку? Треплется с байкерами из банды «Ангелы Ада»?
— Господи, до чего ненавижу Сидней! — вырвалось у меня.
— Почему? Он же тебе всегда нравился.
— Он такой маленький. Все, кого я знаю, умещаются на одной улице. Хотела бы я жить в… — Я пыталась вспомнить что-нибудь очень большое, но так и не сумела. — Ненавижу… Вот так с кем-нибудь сталкиваться.
Я изо всех сил сдерживала слезы. Дэн потянулся ко мне. А что ему еще оставалось делать? Он никогда не был подонком. Я пыталась забеременеть тайком от него, а так нельзя делать, и с какой стати прощать мне эту выходку.
— Дэн, я не вынесу…
— Чего именно? — спросил он.
— Ревности. То есть нет. Оскорбления. Меня будто сбросили с конвейера. Ты мог так легко и просто переключиться на нее?
— У тебя слишком завышенные требования к морали.
— Но должны же быть какие-то правила. И они есть.
Он покачал головой.
— Нет. Никаких правил нет.
— Ты любишь ее?
Он улыбнулся и ничего не ответил.
— Я люблю тебя, Дэн.
Придурок-официант болтался вокруг со здоровенной треснутой мельницей для перца — это к моему сандвичу. Дэн спровадил его, а я вытерла пальцем потекшую черную тушь.
— Ладно, пойдем.
Он взял меня под локоть, повел к стойке, и вот, миновав группу японских туристов, спотыкаясь об огромные пластиковые сумки, мы очутились на улице и нырнули в его машину. Сам вид этой машины оказался для меня очередным ударом. «Ровер» с вмятиной спереди, с футбольными наклейками, налепленными на заднее стекло, — частичка нашей прежней жизни, именно в этом драндулете мы смеялись, вопили, слушали музыку, занимались сексом.
Очутившись на переднем сиденье, я снова вспомнила Татуированную Адвокатиху и опять расплакалась. А Дэн уже говорил по мобильнику — с ней. По имени он ее не называл, но я же знала, что это она. Разговаривал Дэн подчеркнуто деловым тоном, так, будто они обсуждали своего клиента, но я поняла, что адвокатиха догадалась, в чем дело. И разумеется, отнеслась к этому здраво и мудро. Такая сдержанная. Взрослая. Убила бы!
— У вас, значит, мобильники.
— Ага. Это онанизм такой.
— Можно о ней кое-что сказать?
Он вздохнул. Такой глубокий вздох…
— Мне просто интересно — это что, был выпад в мой адрес?
— Мы с Эрикой давние друзья, — возразил Дэн.
— Эрика. Хоть теперь запомню.
— Она мало чем отличается от твоих подружек, — заметил он.
— Каких еще подружек?
— Ну, вроде Джоди твоей. Вовсе это не выпад в твой адрес.
— Не могу представить ее на футболе, — процедила я.
— Ну что ты. Наша дружба — это совсем иное.
— А-а, — протянула я. — Так это у вас дружба.
— Да.
— В жизни большей брехни не слышала.
— Ну что же. Тем не менее так оно и есть.
Я вскипела.
— Вы друг с другом спите и называете это дружбой?!
— Вик, ты знаешь, я не выношу такого тона.
— Скажи мне правду!
— Мы не спим.
— Но будете спать. Никакая это не дружба. Верно?
Он отрицательно помотал головой.
— Значит, ты не выносишь такого тона, — услышала я свой собственный голос. — Ну так позволь мне кое-что сказать. А я не выношу, когда ты весь раздуваешься от самодовольства!
И он даже не счел нужным ответить.
— Ты у нас всегда прав, а я никогда не права, и ты у нас — такой умный, а я — дура набитая!
— Я не говорил ничего подобного. Просто твой тон… Знаешь, очень трудно разговаривать, когда ты…
— ВОТ КАК, ДА?! — заорала я, заорала так, что если в проезжающих автомобилях стекла были опущены, то там меня, конечно, услышали.
Мы ехали молча. Где-то в глубине души мне хотелось очутиться в одной из параллельных вселенных — в той, где мы с Хилари встали и, прошествовав мимо столика Дэна, удалились из кафе. Будь неладна эта его доброта, это его благодушие! Так может вести себя человек, уже отправивший меня в мусорную корзину — со штемпелем «славная старушка Виктория», и я ненавижу, ненавижу, ненавижу! Ненавижу, когда не остается надежд. Когда мы подъехали к стоянке у моего дома, оттуда чуть ли не боком выруливал Билл.
— Господи, ну и дерьмовый же водила! — вырвалось у Дэна. И он поймал меня врасплох — я рассмеялась. Тут Билл углядел меня через стекло и тотчас смущенно отвернулся — из чего я сделала вывод, что вид у меня тот еще.
Билл помахал рукой и укатил.
— Помнишь его? — Голос мой звучал почти нормально. — Он въехал в квартиру наверху. Умник Билл. Помогает мне с компьютером.
— Ему бы кто с этой дрянью на лице помог.
— Обычный пластырь, просто некому сдирать. Я тут все пытаюсь свести их с Хилари, только ничего не получается…
Слова так и сыпались из меня, перемежаемые короткими смешками. И Дэн воспользовался моментом — лишь бы не дать мне опять заплакать. Я и забыла, что он не выносит, когда я плачу.
— Ну так что, покупаешь ты свой первый порше?
Это была наша старая, очень старая шутка, и, если честно, даже не совсем смешная. Давным-давно у меня был какой-то допотопный драндулет, на котором я врезалась в столб; драндулет после этого двигаться уже не мог, так что я его там и оставила, и меня оштрафовали. Когда мы с Дэном встретились в первый раз, я рассказала ему эту историю и зачем-то глупо прибавила, что подумываю купить порше. Вот так. Наша старая шутка. Вот чем Дэн решил меня — ха-ха-ха — рассмешить.
Ну что же. Мне еще предстояла вечером эксклюзивная пытка — думать о татуированной руке Эрики и гадать, где еще у нее татуировки. И я хотела, чтобы Дэн почувствовал мою боль, целиком и полностью — здесь и сейчас. Я знала, что он по-своему боится меня, но не собиралась жертвовать собой только ради того, чтобы ему полегчало.
Мы поднялись наверх, и я отперла дверь, чувствуя на себе его взгляд и желая всей душой, чтобы он потянулся ко мне… но он не сделал этого. Закон расставаний номер два: как бы ты ни хотела, чтобы он позвонил, он этого ни за что не сделает. Как бы ты ни хотела, чтобы он сгреб тебя в объятия, — не дождешься.
Мы вошли. Через приоткрытую дверь была видна моя разобранная постель — господи, все бы отдала, чтобы там сейчас развалился среди подушек блондин. Но блондина в комнате не было — только мой обычный кавардак и пачка тампонов на полу.
— Ну, обед с Эрикой я отменил, — сказал Дэн.
— И?..
— И мы можем поговорить. Обо всем. Может, ты как-нибудь с ней встретишься и поймешь, что она такой же человек, как и ты.
Я фыркнула.
— Яппи, которая что-то там из себя корчит.
Он пропустил это мимо ушей. Я почувствовала себя разобиженной шестилеткой, а из Дэна, видимо, получилось что-то шестидесятилетнее. Он — мудрец, а я — чокнутая. Интересно, во что превратился бы наш роман, примись я за роль, которую разыгрывает Дэн? Стал бы он рвать на себе волосы и впадать в бешенство?
— Только не уверяй, будто раньше ты никогда ни с кем не расставалась, — сказал наконец Дэн.
Что бы там ни говорила ясновидящая, я могла думать только об Эрике и Дэне. У них будет все то, что для меня невозможно. Они развесят по стенам дорогие картины. Они будут устраивать званые обеды. Однажды она найдет мои старые письма — и махнет на них рукой.
Забавно, но достаточно всего нескольких деталей, чтобы мысленно составить портрет человека. Факты, которые я знаю о ней, можно перечислить по пальцам одной руки. Адвокатиха. На предплечье татуировка. Зовут Эрика. Отпускает шуточки про кокаин, на пикник надевает ситцевые шортики. И считает, что обладает чувством социальной справедливости.
Я оставила Дэна на диване, а сама скрылась в ванной, продолжая размышлять об Эрике. Наверное, за ней половина судейской коллегии волочится. А в шестнадцать лет наверняка сбежала из дому, чтобы побродить по Берлину, — не то что я, у меня-то в таком возрасте самой грандиозной авантюрой была поездка в Долину Охотников вместе с тетушкой Бет. Я представляла, как она блистает на обеде с Дэном, разглагольствуя о легализации героина. А где-нибудь в Нью-Йорке у нее припрятан еще один любовник. Думаю, половину своего жалованья она жертвует «Черным пантерам».[7]
Я окинула взглядом свою ванную. Средство для мытья унитазов, розовая пластмассовая щетка, косметика, раскиданная по полке, и занавеска для душа, расписанная дурацкими улитками. Воображаю, как выглядит ванная у нее. Джакузи. Экологически чистое масло «Аюрведа». Черное кимоно из натурального шелка. И правда, как я могу обвинять в чем-то Дэна? Он оказался бы последним кретином, откажись от такого. Но я все равно на него злилась.
А когда я вернулась в комнату, он забился в самый дальний угол дивана — чтобы мы не очутились слишком близко друг к другу. Вот и начинали мы так же — на разных концах моего дивана. Но тогда между нами искры проскакивали, а теперь разделял вакуум.
