— Да, — неестественно бодрым тоном произносит она, обнажая зубы в ослепительной, приторной, как сахарная глазурь, улыбке. — Я распространяю вот это… — она махнула стопкой объявлений, — и хотела бы попросить вас повесить одно в витрине вашей лавки. — Она протянула мне объявление. — Их все вешают, — добавила она, будто это как-то могло повлиять на мое решение.
Я взяла объявление. На желтой бумаге жирно выведено черными прописными буквами:
БРОДЯЧИМ ТОРГОВЦАМ, ЛОТОЧНИКАМ И ЛИЦАМБЕЗ ОПРЕДЕЛЕННОГО МЕСТА ЖИТЕЛЬСТВАВХОД ВОСПРЕЩЕН.АДМИНИСТРАЦИЯ ОСТАВЛЯЕТ ЗА СОБОЙПРАВО ОТКАЗАТЬВ ОБСЛУЖИВАНИИ В ЛЮБОЕ ВРЕМЯ ДНЯ.
— Зачем мне это? — Я озадаченно нахмурилась. — С какой стати я должна отказывать кому-то в обслуживании?
Каролина бросила на меня взгляд, полный жалости и презрения.
— Вы в нашем городе новенькая и еще многого не понимаете, — с сахарной улыбкой говорит она. — Одно время у нас были проблемы. Это просто мера предосторожности. Я сомневаюсь, что кто-то из этих типов нанесет вам визит. Но лучше уж заранее побеспокоиться о безопасности, чем потом сожалеть, как вы считаете?
— О чем сожалеть? — Я по-прежнему ничего не понимала.
— У нас появились цыгане. Речные бродяги, — с нетерпеливыми нотками в голосе объясняет она. — Они опять вернулись и намерены… — она изящно наморщила носик, изображая отвращение, — заниматься здесь всем, чем им вздумается.
— И что же? — мягко допытываюсь я.
— А мы должны дать им понять, что не потерпим этого! — Каролина начинала волноваться. — Договоримся всем миром, что не станем обслуживать этих людей. Пусть убираются восвояси.
— Вон оно что. — Я раздумывала над ее словами. — А как мы можем им отказать? — с любопытством поинтересовалась я. — Если эти люди располагают деньгами, которые они хотят потратить, разве можем мы им отказать?
— Разумеется, — раздраженно отвечает она. — Кто нам запретит?
Я поразмыслила с минуту и вернула ей объявление. Каролина недоуменно уставилась на меня.
— Вы не станете вешать объявление? — Ее голос вознесся на пол-октавы, при этом лишившись интеллигентного звучания.
Я пожала плечами:
— Мне кажется, если кто-то желает потратить здесь деньги, я не вправе отнимать у него такую возможность.
— Но ведь местное общество… — настаивала Каролина. — Разве вы хотите, чтобы типы вроде этих — бродяги, воры, арабы, в конце концов…
В памяти всплыли угрюмые нью-йоркские привратники, парижские дамы, туристы с фотоаппаратами у базилики Сакре-Кер, воротящие лица от длинноногой девочки-нищенки в коротком платьице, из которого она выросла… Каролина Клэрмон воспитывалась вдали от больших городов, но цену модным дорогим вещам знает: скромный шарфик у нее на шее помечен ярлыком фирмы «Гермес», и благоухает она духами от «Коко Шанель». Грубить я не хотела, но не сдержалась.
— Сдается мне, — язвительно отвечаю я, — что обществу негоже совать свой нос в чужие дела. Эти люди живут, как считают нужным, и ни я, ни кто другой им не указ.
Каролина одарила меня злобным взглядом.
— Что ж, если это ваша позиция, — с надменным видом она повернулась к выходу, — я не стану больше отрывать вас от дел. — Она сделала ударение на последнем слове и пренебрежительно глянула на пустые табуреты. — Дай бог, чтобы вы не пожалели о своем решении.
— А с чего вдруг я должна пожалеть?
Она раздраженно передернула плечами.
— Ну, если возникнут неприятности и тому подобное. — По ее тону я поняла, что разговор окончен. — Эти люди способны на все. Наркотики, хулиганство… — Она ехидно улыбнулась, из чего я сделала вывод, что она была бы рада увидеть меня жертвой беспорядков. Ее сын смотрел на меня с недоумением. Я улыбнулась ему и сказала:
— На днях я видела твою бабушку. Она много рассказывала о тебе. — Мальчик покраснел и пробормотал что-то нечленораздельное.
Каролина напряглась.
— Я слышала, что она была здесь. — Она выдавила улыбку и добавила с притворным лукавством: — Зря вы потворствуете моей маме. У нее и без того скверный характер.
— А я от нее в восторге, — ответила я, не отрывая взгляда от мальчика. — Интересная женщина. И очень умна.
— Для своего возраста, — заметила Каролина.
— Для любого возраста, — парировала я.
— Возможно, так кажется тем, кто ее не знает, — сдержанно отвечала Каролина. — Но родные… — Она сверкнула в мою сторону холодной улыбкой. — Поймите правильно: моей маме очень много лет, — стала объяснять она. — Ум ее уже не тот, что прежде. Она воспринимает действительность… — Она нервно взмахнула рукой. — Впрочем, что я вам объясняю?
— Вы правы, — вежливо согласилась я. — В конце концов, это не мое дело. — Я увидела, как Каролина прищурилась, уловив колкость в моей реплике. Пусть она и была ханжой, но от отсутствия ума не страдала.
— Я хотела сказать… — Она замешкалась. На секунду мне показалось, что я заметила иронию в глазах ее сына, но не исключено, что мне это просто почудилось. — Дело в том, что моя мама не всегда понимает, что для нее хорошо, а что плохо. — Она быстро овладела собой, на ее губах вновь заиграла безукоризненная улыбка, столь же ослепительная, как и ее налакированные волосы. — Ваш магазин, например.
Я кивком попросила ее продолжать.
— У мамы диабет, — объяснила Каролина. — Врач постоянно предупреждает ее, чтобы она придерживалась бессахарной диеты. Но она не слушает. И лечиться не желает. — Она торжествующе взглянула на сына. — Вот скажите, мадам Роше, разве это нормально? Разве это поведение нормального человека? — Она опять повысила голос, в нем слышались визгливые вздорные нотки.
Ее сын смущенно глянул на часы.
— Матап, я о-опаздываю. — Голос у него учтивый и бесстрастный. — Извините, мадам, — обратился он ко мне. — Мне пора в школу.
— Вот, возьми. Это мои фирменные пралине. За счет магазина. — Я протянула ему скрученный целлофановый пакетик.
— Мой сын не ест шоколад, — сердито заявила Каролина. — У него слабое здоровье. Гиперфункция. Он знает, что сладкое ему вредно.
Я смотрела на мальчика. Внешне абсолютно здоровый ребенок. Просто скучный и немного застенчивый.
— Она очень скучает по тебе, — сказала я ему. — Твоя бабушка. Зашел бы сюда как-нибудь, повидался с ней. Она здесь часто бывает.
Блестящие глаза под длинными коричневыми ресницами на мгновение вспыхнули.
— Может, и зайду, — сдержанно отозвался он.
— У моего сына нет времени расхаживать по шоколадным, — надменно произнесла Каролина. — Мой сын — одаренный мальчик. Он знает, чем обязан своим родителям. — В ее словах слышались угроза и хвастливая категоричность. Она повернулась и прошествовала мимо Люка. Тот уже стоял в дверях, покачивая ранцем.
— Люк, — тихо, но настойчиво окликнула я его. Мальчик нехотя обернулся. Не отдавая себе отчета, я быстро шагнула к нему, мой взгляд проник под маску бесстрастной учтивости на его лице, и я увидела… увидела…
— Тебе понравился Рембо? — не раздумывая спросила я, поскольку голова шла кругом от мелькавших в воображении образов.
Он виновато потупился:
— Что?
— Рембо. Она подарила тебе на день рождения томик его стихов, верно?
— Д-да, — едва слышно ответил он, поднимая к моему лицу свои блестящие зеленовато-серые глаза. Едва заметно мотнул головой, будто предупреждая. — Правда, я н-не читал их, — громче сказал он. — Я — не л-любитель поэзии.
Книжка с загнутыми страницами, спрятанная на дне одежного шкафа. Мальчик, с пафосом нашептывающий себе восхитительные строчки. Приди, пожалуйста, молю я про себя. Ради Арманды, прошу тебя.
Что-то дрогнуло в его глазах.
— Мне пора.
Каролина нетерпеливо ждала его у выхода.
— Возьми, пожалуйста. — Я опять протянула ему маленький пакетик с пралине. У мальчика есть тайны. Они просятся наружу. Незаметно для матери он забрал пакетик и улыбнулся.
— Скажите ей, я приду, — произнес он одними губами, так что мне показалось, будто я выдумала его слова. — С-скажите, что в среду, когда т-татап пойдет в парикмахерскую. — И он ушел.
Позже явилась Арманда, и я поведала ей о визите ее дочери и внука. Она качала головой и тряслась от смеха, когда я пересказывала ей свой диалог с Каролиной.
— Хе-хе-хе! — Сидя в продавленном кресле с чашкой кофейного шоколада в маленькой старческой ручке, она как никогда была похожа на куколку с яблочным личиком. — Бедняжка Каро. Ишь как не любит, чтобы ей напоминали о матери. — Она с наслаждением глотнула из чашки. — Когда же она отстанет? — бурчала Арманда. — Рассказывает тебе, что мне можно, что нельзя. Диабет у меня, видите ли. Это все ее доктора напридумывали. — Она крякнула. — А я-то ведь до сих пор жива, разве нет? Я соблюдаю осторожность. ан нет, им этого мало. Хотят, чтобы все жили по их указке. — Она покачала головой. — Бедный мальчик. Он заикается, ты заметила?
