— Совсем старичок, разваливаешься! — дразнила меня она. — Ты же растущий организм. А это кресло для взрослого.
В летний день приятно было поваляться в саду. Над головой в эвкалиптах и кипарисах шипел ветер. Сверху совсем близко очень быстро проносились клубки тумана, порой задевая верхушки деревьев и пикируя вниз сквозь ветки. Однажды целое лето, вернувшись из школы в Англии, я занимался там прямо на земле, за кустами или живой изгородью, в любом укромном уголке, подальше от дома.
Я ложился на живот в жарком саду и разглядывал под срезанными копьями травинок миниатюрный лес, где жили муравьи. Почти все они были крошечные и не беспокоились из-за коврика, который я расстелил на их владениях. Если же его замечали большие красные муравьи, они тотчас нападали, и оставалось только перенести коврик куда-нибудь еще.
И так было ясно, что медина — запретная территория. Мама очень рассердилась бы, узнай она, что я бываю там один. Но время от времени я ходил по какому-нибудь делу, и мне выпадал случай проскользнуть в старый город и побродить по узким переулкам. Мне очень нравилось, как резко они меняли направление и зарывались под дома. В самом деле, нужно было пройти под домом, чтобы попасть в тот переулок, где стоял бордель Мамаши Тьемпонады. Он был не единственный, зато самый большой. Все дома в этом переулке были борделями. Женщины стояли в дверях и заговаривали с прохожими. Мне это место казалось загадочным и зловещим. Казалось вполне естественным, что мама не пускает меня в Медину.
Однажды вечером я стоял в переулке у борделя Мамаши и смотрел на дверь, она открылась, и вышел парень-марокканец. Он на секунду замер и, глядя на полную луну прямо над головой, свистнул ей и ушел. Очень странно, подумал я и запомнил это. Свист прозвучал так обыденно и задушевно, словно они с луной были закадычными друзьями. Спустя пару лет, когда Бузельхам пришел к нам работать, мне показалось, что он и есть тот самый парень.
Возможно, мне было бы лучше, если бы я общался с отцом, но этого не случилось. Мне никогда не приходило в голову задуматься, что он за человек. Ему было за пятьдесят, когда я родился, и к тому времени, кроме гольфа, его почти ничего не интересовало. Он не обращал внимания на меня и очень мало — на мать. Просыпался на заре, плотно завтракал и отправлялся на своей любимой лошади в загородный клуб в Бубане. До вечера мы его не видели. Женщины говорили матери:
— Полковник Дрисколл — такой импозантный на своем коне!
Их мужья приезжали в загородный клуб на машинах. Я был уверен, что они смеются у нас за спиной, потому что отец вел себя так странно.
В детстве я иногда играл с Эми — та жила на соседнем участке. Она была старше меня на пять лет, настоящий сорванец с садистскими порывами, жертвой которых я не раз становился. Ей было двадцать, когда умерла ее мать, и она осталась одна в слишком большом доме. Тогда она стала проводить почти все время с моей матерью.
Я не удивился, когда мать однажды невзначай заметила:
— У Эми нашелся покупатель на виллу «Виреваль». Она немного поживет у нас.
Вскоре Эми оказалась у нас. С годами она изменилась и теперь стала замкнутой, нервной женщиной, одержимой порядком. У нее был неприятный тик: она постоянно откашливалась. Отец пытался было разговаривать с ней, хотя и был сильно против ее присутствия. Неврастеничка, сказал он. Ненормальная эгоистка и пьет мамину энергию.
— Что такое с этой девушкой? Неужели она не может оставить тебя хоть на секунду в покое?
Мать, как всякий, кто наслаждается чужим восхищением, была благодарна даже за преданность Эми.
— Она вполне разумная девушка. Не понимаю, почему ты так против нее настроен.
Как водится, сплетники излагали основные факты вполне правдиво, но перевирали мотивы. Все были уверены, что отец ушел из дома из-за Бузельхама, хотя на самом деле он просто не мог больше жить рядом с Эми. Он терпел ее полгода. Затем, понимая, что она не собирается съезжать, а мать решительно не намерена предлагать ей перебраться в другое место, он неожиданно уехал в Италию. Мать была невозмутима.
— Отцу нужен отдых, — сказала она мне после его отъезда. Разумеется, она полагала, что он вернется.
В это самое время из ниоткуда возник Бузельхам. Отец нанял его помогать садовнику примерно за год до этого, когда Бузельхаму было шестнадцать. Он полол сорняки, сгребал листья, носил воду в нижнюю часть сада, и у дома его видели редко. Но после того, как отец уехал, он стал приходить на кухню, где горничные поили его чаем. Немного погодя он уже постоянно обедал с ними, а не сидел под деревом и ел то, что приносил из дома.
Как возникли отношения между ним и матерью? С чего все началось? Поговорить об этом с Бузельхамом было невозможно, поскольку тема эта никогда не возникала и, следовательно, ее между нами не существовало. С чего бы ни началось, я знаю, что это мать все затеяла.
Часто Бузельхаму было нечем заняться — он лишь курил киф в кафе и не всегда находил компанию перекинуться с ним в картишки. Как правило, днем мужчины работали и только потом приходили в кафе. Бузельхаму не было нужды работать. С тех пор, как полковник уехал, он был с женой полковника. Ей не хотелось, чтобы он работал, — тогда бы ему пришлось вставать очень рано, а она любила спать рядом с ним допоздна. Все мужчины в кафе знали, что у Бузельхама богатая женщина-назареянка, которая дает ему все, что он захочет.
Именно это Эми в конце концов и начала втолковывать маме снова и снова. По мнению Эми, ей не следовало быть с Бузельхамом не только из-за того, что у него другая культура, религия и социальный статус, но и потому, что он слишком молод для женщины ее возраста. Обычно мать просто отвечала, что не согласна, но порой кое-что добавляла. Однажды я услышал, как она говорит:
— Ты пытаешься влезть в мою личную жизнь. Эми, а на это у тебя нет права.
Вскоре после этого Эми решила съездить в Париж, куда ее пригласила подруга. Она собралась очень быстро — и вдруг ее не стало. Мама ограничилась репликой:
— Эми — очень славная девушка, которой, я боюсь, еще предстоит всему научиться. Не знаю, удастся ей это или нет.
В тот день, когда Эми уехала, я забрел в ее комнату и осмотрелся. Тут не мешало хорошенько убрать. Я отодвинул от стены конторку и заглянул за нее. Внизу, придавленная задней ножкой, валялась скомканная глянцевая фотография Бузельхама в плавках на пляже в Сиди-Канкуше. Ссора Эми с матерью предстала в новом свете. На секунду я даже пожалел, что она уехала; было бы забавно посмотреть, что несколько наводящих вопросов могли бы вытянуть из ее тонких, поджатых губ. Она хотела заполучить Бузельхама? Или мать прервала то, что уже происходило между ними, когда Бузельхам стал проводить ночи в хозяйской спальне?
Сплетня несколько месяцев гуляла по Танжеру. Впервые я услышал ее от англичанки; она только что приехала и не знала, что героиня истории — моя мать. Жена полковника каждую ночь пропадала в темник уголках сада, встречалась с садовником, простым мальчишкой, обычным марокканским работником. Когда полковник не смог больше терпеть эту ерунду, он уехал, после чего она спокойно взяла слугу в дом и живет с ним.
— Мне сказали, она даже подарила ему гоночную машину! — добавила англичанка с притворным смехом.
— Возможно, — ответил я.
Нет сомнения в том, что мать во многих отношениях изменилась за то время, пока Бузельхам жил в доме. Она купила ему подержанный «порш» с откидным верхом, что было совершенно не в ее духе. Она стала рассеянной, перестала интересоваться тем, что наполняло ее жизнь прежде. Когда я сообщил, что хочу съехать из дома и снять квартиру в городе, она лишь подняла брови.
— Будешь приходить на обед дважды в неделю вот и все, что она сказала.
В конце концов, ее отношение к Бузельхаму изменилось из-за длинной и замысловатой саги с участием его сестры. Выяснив все детали истории, мать тут же решила избавиться от него. Тем не менее, единственный способ, который она придумала, был настолько радикальным, что оказался и смехотворным. Мать прожила в этой стране много лет, и поведение Бузельхама не должно было ее так глубоко задеть — особенно потому, что оно не имело к ней ни малейшего отношения. То, что он сделал, мне кажется достаточно естественным, но опять-таки — я здесь родился. Впервые я услышал все от самого Бузельхама вскоре после того, как ушел из дома и снял квартиру в городе.
Я ужинал в гостях и вернулся домой пешком. С пролива надвигалась гроза. Вскоре по окнам забарабанил ливень. Очень ярко сверкнула молния, и электричество погасло. Я достал карманный фонарик, зажег несколько свечей и какое-то время постоял перед камином. Гроза откатилась и вернулась, дождь полил сильнее. В разгар всего этого кто-то постучал в дверь, я открыл, и там оказался Бузельхам, совершенно мокрый.
