Ознакомительная версия.
Не успело затихнуть эхо от гортанного крика Вамбе, как откуда ни возьмись, словно по мановению сказочной волшебной палочки, поляна стала заполняться людьми. Это были темнокожие, очень рослые люди, с блестящими, словно бы смазанными жиром и заплетенными в косы волосами, в длинных, замотанных вокруг бедер пестрых одеяниях и с копьями в руках. Выглядели они довольно грозно, поскольку на всех лицах застыло странное свирепое выражение. При ближайшем рассмотрении эта свирепость оказалась простым гримом — на лицах были довольно искусно нарисованы жуткие маски, но от этого открытия на душе легче не становилось. И самое главное — они все молчали. Тишина на поляне, несмотря на постепенно прибывающую толпу, была почти абсолютной. Только птицы беспечно посвистывали в ветвях высоких деревьев, но и они на всякий случай не высовывались — мало ли чего!
Неожиданно послышался ответный гортанный крик, и толпа взволнованно зашевелилась. Из хижин, стоявших по краям поляны стали выходить темнокожие воины. Торс каждого из них был выкрашен в ярко-красный цвет. Казалось, что их взяли за ноги и окунули в чернильницу с красными чернилами. Но кое-кому это могло напомнить совсем не чернила, а ярко-красную кровь. При виде их толпа расступилась, и сам собой образовался широкий коридор. «Красные» стали по бокам этого коридора и замерли в торжественных позах. В толпе послышался шепот, который понемногу стал напоминать тихое пение. И через минуту уже и впрямь толпа стала медленно раскачиваться и негромко напевать заунывную протяжную мелодию, чем-то напоминавшую церковные песнопения. В одной стороне этого импровизированного коридора теперь находились моряки с «Одеона», сгрудившиеся вокруг носилок с лежащим на них темнокожим Вамбе. А с другой стороны по образовавшемуся широкому коридору шел очень высокий, хорошо сложеный, чернокожий, как и все прочие, человек. Возраст его определить было затруднительно, поскольку он был статен и крепок. Но голова его была совершенно белой. Длинные белые косы были аккуратно уложены вокруг головы. И все это грандиозное сооружение венчало невероятных размеров перо какой-то птицы, размеры которой явно соответствовали размерам прически этого человека.
Вамбе, видимо, исчерпав запасы своих немногочисленных сил громким гортанным криком, снова откинулся на подушку из листьев, которую заботливо соорудили для него матросы. Носилки теперь стояли на земле, а матросы, которые их несли, сбились вокруг них беспомощной кучкой. Не то чтобы они совершенно испугались, но им явно было не по себе в присутствии такого многочисленного количества родственников Вамбе. Только боцман спокойно уселся на землю около носилок, скрестив ноги на манер индийского йога, и по-привычке пускал из своей трубки клубы густого сизого дыма. Караганов и Артем стояли немного поодаль, и по их лицам нельзя было определить, что они чувствуют. Порфирьич стоял рядом с ними, и по его виску стекала одинокая струйка пота — может, от жаркого влажного воздуха, а может и по другой причине. Кто знает!
Высокий беловолосый человек подошел к носилкам и простер над ними свои руки. Минуты две он стоял, закрыв глаза, и губы его шевелились, словно бы он читал молитву. Но неожиданно мужчина открыл глаза и громко, на всю поляну выкрикнул словесную тираду, которая была раз в пять длиннее всех предыдущих воплей.
Вамбе открыл глаза и попытался сесть. Матросы, заметив это движение, со всеми возможными предосторожностями подняли юношу, аккуратно усадив его на носилках. А боцман даже собственноручно подложил под его спину пучок туго свернутых пальмовых листьев. Для удобства.
И тут произошло еще одно чудо, к которым путешественники уже стали привыкать. В этом удивительном краю, видимо, чудеса были обычной вещью, на которую уже никто не обращает внимания.
— Я рад, что вы спасли моего сына. Теперь вы — мои гости, — сказал старик на чистом русском языке.
На следующий день меня разбудил радостный Машкин голос. Вернее, я сначала услышала телефонный звонок, а уж потом, в телефон, Машка безо всяких «здрассте», радостно заорала:
— Ленка, ура! Колька прорезался! А то я уже думала, что он меня бросил — не звонил целых две недели. А он, оказывается, по какой-то тайге с геологами шарахался. Представляешь, а там связи нет! — Я не поняла, чему больше обрадовалась Машка. Тому, что Коля ей, наконец, позвонил. Или тому, что она узнала, что в тайге ни «би лайны», ни «мегафоны» не работают. Еще бы! В той глухомани еще только сотовых операторов не хватало! И так всю планету обсидели!
Нет, я не против телефонов. Удобно, что и говорить. Но иногда тоска берет. Так раньше было хорошо. Закрыл дверь на замок, и все. Нет меня дома. Хоть обстучись в эту дверь. А теперь нет. Спишь в воскресенье утром самым сладким в мире сном, и вдруг эта маленькая зараза трезвонит где-нибудь у тебя под ухом: алле, алле! Аж, зло берет. Скажете, отключи — и все, и спи себе на здоровье. Ага, а вдруг звонок какой-нибудь важный пропустишь? И вот так все мы и думаем. Потому что привыкли к этому маленькому засранцу, который нахально трезвонит всегда в самый неподходящий момент! А выключить его ни у кого уже не хватает силы воли. Я пробовала. А вы? Как мы раньше без него жили, ума не приложу!
Пока все эти мысли ползали по моей еще не вполне проснувшейся голове, Машка продолжала удобрять мои бедные мозги новой порцией полезной информации.
— Ты представляешь, он все-таки его нашел! — Орала в телефон счастливая Машка.
— Кого? — Мои мысли двигались в тысячу раз медленнее ее языка.
— Как, кого? Я же тебе уже пять минут рассказываю, а ты что там, не слушаешь, что ли?
Я поняла, что добром это не кончится, и решила сократить холостые пробеги.
— Послушай, Маш, давай ты ко мне приедешь. Завтракать.
Машка на секунду замешкалась, видимо, обдумывая мое предложение. Наконец она его обдумала.
— Ага, знаю я твой завтрак. У тебя, небось, только один жареный таракан в холодильнике, и больше ничего нет. Знаю я вас, музыкантов. Только музыкой и питаетесь!
Машка считала, что, если из холодильника не вываливаются продукты при попытке его открыть — совсем как белье из шифоньера, — и их, эти продукты, так же как и белье, не запихиваешь назад в холодильник с помощью коленки при попытке его закрыть, то значит, что у тебя абсолютно нечего есть, и твои близкие находятся на грани голодной смерти. Переубедить ее в обратном было невозможно.
Но я попробовала.
— Маш, у меня не один таракан, а два — на твою долю тоже хватит. А если серьезно, то ты забываешь, что я теперь не одинокая женщина, и мне есть кого кормить. Мой мужчина считает, что я прекрасно готовлю. Приезжай, а? И заодно все мне расскажешь. Ну, хочешь, возьми что-нибудь с собой. Блинчики там, или еще что-нибудь. Я знаю, у тебя точно есть. — Последняя мысль Машке очень понравилась. Она гордилась своей стряпней и была в этой области непререкаемым авторитетом. Машка быстро согласилась на предложенный мной компромисс и, бросив невыключенной телефонную трубку, понеслась на кухню собирать снедь для нашего утреннего пира. А я поплелась в ванную чистить зубы.
Через час мы балдели от аромата свежесваренного кофе и нежного вкуса свежеиспеченных булочек. Булочки мы купили во французской кондитерской. Наплевать на фигуру! Можно иногда позволить себе настоящее райское наслаждение, особенно теплым летним утром. Машка приволокла с собой гору салатиков, но мы обе посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, рванули к французам. Салатики сиротливо кисли на столе, а мы пожирали свежие булочки и не чувствовали никаких угрызений совести. Когда мы доели последние крошки, раздался настойчивый звонок в дверь. За дверью стоял Олег с огромным букетом цветов.
— Знаешь, аромат твоего кофе проник даже в мою квартиру, — целуя меня, сказал он.
— Еще бы, у нас же на кухне дымоход общий. Вот аромат и проник беспрепятственно к тебе прямо в спальню. Привет, заходи, у меня Машка кофейничает.
Мы с Олегом еще раз поцеловались и потом пошли в кухню. Находчивая Машка достала из хлебницы вчерашний бородинский хлеб и резво строгала ветчину, которую она, оказывается, тоже контрабандой принесла ко мне. У нас есть негласный уговор — если тебе в рот попало что-нибудь вкусное, немедленно его выплюнь! Это девиз всех женщин, следящих за своей фигурой. Обычно мы свято чтим этот кодекс. Но только не сегодня! И Машка, видимо, как и я, с самого утра питая отвращение к нашим обычным салатикам, решила на всякий случай захватить ветчины к завтраку. Но все произошло, как произошло, и вот теперь ветчина нас здорово выручила. Я знаю точно — предлагать мужчине на завтрак салатик — это нарываться на стопроцентный качественный скандал. А вот ветчина на завтрак — это знак особого уважения к их мужским персонам. И это правильно!
Олег умял четыре бутерброда, и только после этого я приступила к расспросам.
Ознакомительная версия.
