Последние две части Книги Еноха сохранились на славянских языках и к началу века были достаточно широко распространены в России. Возможно, эти тексты Леонов читал своему деду и еще ребенком был навек поражен заложенными в них откровениями.
В Книге Еноха впервые озвучена мысль, что именно ангелы научили людей богоборчеству и греху.
Памятуя об этом, мы можем предположить, что Бог у Леонова издевается над людьми, совращенными Черным ангелом. Ведь, согласно Еноху, несмотря на то что ангелы, совратившие мир, наказаны, последствия их деяний остались, и снедаемое грехами человечество неизбежно погибнет.
2. Февральское брожение
Состояние умов и общества в начале 1917 года очень хорошо просматривается, когда, к примеру, листаешь подшивку того самого “Северного утра”, с которым напрямую связано очень важное время в жизни и самого Леонида Леонова, и его отца.
Первая и четвертая полосы газеты были, как правило, переполнены разнообразной рекламой и любопытными объявлениями. В № 1 за 1917 год на первой полосе мы увидим объявления о спектаклях Интимного театра, Электро-театра, а также о постановке “Мулен Руж”. На последней полосе той же газеты неизменно продают свиней, ищут нянь, бонн и кухарок. Максим Леонов-Горемыка из номера в номер пишет о поэтах-самородках, крайне редко делая исключение то для местного художника, то для столичного певца, то для поборников трезвости.
Начиная с февраля и “Северное утро”, и сотни других российских
газет все больше пишут о брожениях в Государственной думе. К примеру, в номере “Северного утра” от 17 февраля публикуются шумные выступления ультраправого Владимира Пуришкевича и лидера кадетов Павла Милюкова; и здесь же новые стихи Леонида Леонова: “Нет времени. Есть только человек, / И жизнь его недлинна как зарница, / Люди часто скопища калек,/ Свободны мы? Калеки или птицы? / Вы грезите, пока суровый век / Не повернет железные страницы”.
Очень актуальные в те дни стихи, надо сказать.
В номере от 19 февраля Леонов признается, что “сегодня напился / Раскаленного солнца, / Я поверил, свободный, / В предвесенние сны!” — и когда бы не наглядное эпигонство первых его опытов, вполне можно было бы говорить о поэтической прозорливости юноши.
22 февраля появляется стихотворение о войне, с финалом: “Сергей убит. Так просто и жестоко / Cергей убит, и больше ничего”.
Страна между тем вступала в новые, неповоротные времена. Леонид по-прежнему живет в Москве с матерью и братом и за всеми новостями следит: сначала по газетам о том, что происходит в Петрограде, а затем своими глазами видит, как развиваются события в Белокаменной.
Итак, 23 февраля 1917-го в Петрограде началась забастовка, к 27-му она стала всеобщей, и войска Петроградского гарнизона перешли на сторону восставших.
Московские власти пытались сдержать ситуацию. Было объявлено осадное положение: демонстрации запретили, на улицы выкатили пушки, газетам запретили печатать новости о петроградских событиях.
Но ничего остановить уже было нельзя: 28 февраля начинаются стачки и в Москве.
Забавное совпадение: в тот же день, 28 февраля, “Северное утро” сообщает о юбилее творческой деятельности Максима Леоновича Леонова: первое свое стихотворение он напечатал 30 лет назад. Половину номера занимают здравицы и стихи в адрес юбиляра, в том числе и поздравления его новой жены — Марии Чернышевой. В номере объявляется, что юбилейного обеда в честь Максима Леоновича пока не будет, так как не удалось подыскать подходящего помещения: “…единственный в настоящее время в Архангельске ресторан „Баръ” не может вместить всех желающих”. В итоге чествование перенесли на 5 марта.
28-го же февраля в приказе по Московскому гарнизону сообщалось, что 1 марта будет отслужена очередная панихида по в бозе почившему в 1881 году императору Александру II, и посему в этот день предлагалось “в барабаны не бить и музыке не играть”. Но все получилось ровно наоборот: улицы заполонили тысячи людей, развевались красные флаги, было шумно, буйно, радостно. Леонов за всем этим наблюдал, разделяя общие чувства: нравилось, что праздник на дворе и “раскаленное солнце” катится в гости к нам.
2 марта главные городские объекты Москвы были захвачены восставшими, а губернатор, градоначальник, командующий военным округом — арестованы.
В тот же день состоялось отречение Николая II от престола. В гимназии Леонова вскоре объявят об этом, и Леонид от радости наклеит в учебной тетради карикатуру на царя — что наглядно характеризует его взгляды той поры.
4 марта “Северное утро” выходит с подзаголовком “Свободная Россия”. От чтения газеты возникает ощущение веселого, весеннего шума: каждый старается перекричать всякого. Тут и выступления Керенского и Милюкова, и телеграмма великого князя Николая Николаевича, и очередное объявление, что “ввиду событий, переживаемых нашей Родиной”, 5 марта юбилейный вечер Максима Леонова-Горемыки вновь не состоится. Не до юбилеев!
8 марта отец Леонова публикует свои преисполненные радости стихи: “Мы себе свободу с бою взяли, / За свободу нашу золотую / Долго мы по тюрьмам голодали, / Проклиная долю горевую”. В следующем номере Филипп Шкулев пишет передовицу “Великие события”, где объявляет “Великое русское спасибо всем спасителям нашей Родины, работающим в Государственной думе и кующим счастье и благо исстрадавшемуся русскому народу”.
Спустя неделю, 15 марта, Леонид Леонов дает в газете новое свое стихотворение, полное тех же эмоций: “Вейтесь, / Вейтесь, красные флаги свободы, / Красные флаги кровью залитые / Кровью отчаянья, кровью народа. / Вейтесь!”
Под публикацией Леонида небольшое стихотворение Демьяна Бедного, где он восклицает: “Какое зрелище: повешен / Палач на собственной веревке”. Следует пояснить, что в виду имеется царизм.
Несмотря на радость Демьяна Бедного и обилие крови в стихах Леонида, Максим Леонович в том же номере, словно предчувствуя что-то, пишет передовицу под названием “Без Маратов”: “К свободе идем мы без гильотины”, — то ли он радуется, то ли пытается заговорить будущее.
2 апреля “Северное утро” выходит с подзаголовком “Христос Воскресе!”. Номера, посвященные святому празднику, были в газете традиционными, ежегодными.
В том, 17-м году Пасха, как никогда, пришлась вовремя, совпав с народным ликованием по поводу революционного обновления. И в Москве и в Архангельске на улицы вышли десятки тысяч людей — все в красных бантах, все ликуют.
Характерно, что Леонид Леонов, публиковавшийся в “Северном утре” постоянно, появился со своими стихами на пасхальную тематику только один раз — в том самом апреле 17-го. Однако в номере, полном благости и восхищения, его стихотворение смотрится несколько странно.
Называется оно “Монастырь”. В нем, завидев весну, которая идет “как прелестная девушка с золотыми кудрями”, молодой инок сначала улыбается, а затем плачет. В конце концов у него “на полночной молитве / Голубые, печальные умирают глаза”.
Завершается стихотворение так: “Порыжелые / Мхи зацвели на заброшенной башне. / Золотые кресты заплелись в облаках без предела. /
А черемуха блестки роняет. / На пашни. / Белые”.
На фоне иных ликующих авторов (“летят, гудят стогласные, / Могучие, привольные, / Звенящие, прекрасные / Напевы колокольные”) создается ощущение, что Леонов нечто иное, смутное испытывает к святому празднику, что и сам сформулировать пока не в силах.
Можно попытаться разгадать смысл леоновских метафор, но, верно, этого не стоит делать: стихотворение явно выстроено не рассудком, а некими иррациональными, еще невнятно артикулированными чувствами. Однако и здесь уже слышны определенные созвучия с будущей прозой Леонова, а именно с описанием безрадостной монастырской жизни в романе “Соть”.
3. Гимназия
Несмотря на революцию, гимназия, где учился Леонид, продолжала свою работу.
“Обучение было поставлено превосходно”, — вспоминал Леонов и много лет спустя.
“До восьмого класса мы ходили в парах, волосы отращивать не разрешалось...”
“Сама гимназия, — говорил Леонов, — помещалась в бывшем доме князя Пожарского (его потом разрушили) <...> Требовали и добивались знаний. Приходит учитель истории Вячеслав Владимирович Смирнов. Статский советник. Тишина полная. Вызывает ученика: „Говорите о Шуйском...” Слушает ответ, не перебивая и не поправляя. Потом таким же ровным голосом: „Садитесь. Два...””
