Легкое дуновение проносится над полями; травы тихо склоняются. «Это дух божий, — думает Соня, содрогаясь от счастья, — он здесь, он повсюду». Соня еще верна себе; она еще чиста, как роса на траве. И потому, что она чиста, она так глубоко чувствует красоту утра. Она склоняется, как былинка под ветром, так благодарна она всей этой красоте. Былинка под ветром — вот что такое Соня. Голоса звучат в ней: «Склонись в смирении, склонись!» Но один голос ясно говорит: «Иди, Соня, неуклонно по своему пути».
А вот Жак. Она видит его: он сидит и рисует. Она видит, как он быстро окидывает взором местность; он торопится, лицо его напряжено. Она видит его, хотя лестница теперь пуста. Нет, не надо думать о нем! Соня поднимает глаза вверх, где светлое небо уходит в бесконечность. Свет, солнце, ветер — вот и всё.
Соня любит эту маленькую полутемную часовню монастыря, ее запах, тусклый блеск и холод каменных плит, когда она становится на колени. Без боязни возносит она молитву богоматери: пусть пресвятая дева пошлет ей силу оставаться чистой. Без боязни поверяет она свои самые сокровенные мысли старому священнику за деревянной решеткой. Смирись! Ведь он — ухо спасителя, ты можешь смело сказать ему всё. Нецеломудренные мысли, они так часто приходят ей на ум… «Молись, дочь моя, молись усердней!»
Соня любит эту маленькую тихую часовню и всё же вздыхает с облегчением, когда выходит из нее. Ведь часовня создана человеческими руками, а здесь кругом дом божий. Здесь, в этом светлом бескрайнем просторе, — ее истинная родина. Небо с летящими по нему облаками — это алтарь, перед которым сердце ее само собой раскрывается. Здесь ей дышится легко и радостно. В семнадцать лет она страстно желала уйти в монастырь, но мать с такой горячностью воспротивилась этому, что она волей-неволей принуждена была уступить. Теперь Соня улыбается, вспоминая об этом. У нее не хватило бы сил, нет, нет! Только она одна знает, как она слаба. Ах, как жалок человек!
Теперь поет уже не один жаворонок, теперь их бесчисленное множество. Ветер клонит траву до самой земли.
Соня снова идет по лестнице и опять думает о Жаке. Будь он здесь, она сказала бы ему несколько добрых слов. Вчера вечером она обидела его. И пока она с раскаянием в сердце медленно спускается по бесконечным ступеням, она думает о том, что вчера они по-настоящему поссорились.
Как это началось?
Она спросила Жака, какая, собственно, у него цель в жизни. И Жак ответил, что его цель — стать миллионером. Сказав это, он улыбнулся. Очевидно, он шутил.
«Сделаться миллионером? Разве это цель?» Она вся вспыхнула. Разумеется, он шутит. Но разве можно так жестоко шутить? Он должен почувствовать, что его легкомыслие оскорбляет ее. Но Жак пожал плечами и заявил, что ответил совершенно серьезно. Может быть, он хотел ее подразнить? Похоже на то. Он заговорил о том, что богатым и неимущим трудно. Пожалуй, даже невозможно понять друг друга. «Вот я, например, — сказал он и снова улыбнулся, — у меня денег нет». А затем прибавил, что поэтому он не может позволить себе иметь идеалы, в противоположность ей, происходящей из состоятельной семьи. И сказал очень горькие для нее слова: сказал, что если бы она была маленькой швеей, с заработком в шестьдесят крон в месяц, то она, вероятно, поняла бы его гораздо скорей. Тогда она рассердилась, по-настоящему рассердилась!
Плохо же он о ней думает!
Если бы она была бедной швеей, она и тогда была бы верна своим идеалам. Она сказала ему, что он сделался легкомысленным, циничным, что она не узнаёт его. Просто ужасно, что с ним сталось за последние два года! Он стал эгоистом, думающим только о том, как бы пожить в свое удовольствие. И затем она сказала ему, — конечно, она не должна была этого делать: «Самое скверное, что вы с такой удивительной легкостью прибегаете ко лжи».
Тогда Жак встал и ушел. С ужасом смотрела она на его бледное, искаженное лицо.
Соня остановилась и оглянулась кругом. Если бы он пришел сюда! Она должна сказать ему несколько слов. Ведь это всё гордыня, — присваивать себе право быть судьей над другими.
Соню охватила тревога. Куда исчезло дивное спокойствие раннего утра! Прежние мысли снова начали мучить ее…
Соня идет между виноградниками. Она внимательно смотрит под ноги и старается не наступать на муравьев и жуков. Каждое существо, даже самое маленькое, — божье создание. Солнце начинает уже припекать. Тощий ослик взбирается по тропинке с бочонком воды на спине. У него кроткие, красивые глаза, из которых на нее изливаются мир и тишина.
Очень трудно (быть может, это самый трудный жребий на свете) быть молодой девушкой; во всяком случае, трудно быть Соней Ипсиланти. Нелегко жилось Соне в ее юные годы, ужасной мукой было созревать и делаться знающей. Она хотела бы думать только о чистом и прекрасном! Когда она в семнадцать лет начала догадываться о тайнах жизни, она заболела от отвращения и стыда. Ужас перед жизнью охватил ее. Тогда-то и проснулось в ней желание уйти в монастырь. Она отстранилась от своих подруг. Все они были чувственными созданиями, бесстыдными и испорченными. Их испорченность доходила до того, что они хвастали друг перед другом своей грудью и ощупывали друг друга. О, они были совершенно бесстыдны! Соня сделалась недоверчивой и стала презирать, людей. Кругом не было никого, кто мог бы внушить ей настоящее уважение. Как глупы и пусты были эти люди! Своим ничтожеством они вызывали просто смех. Говорили ли они когда-нибудь о великих мира сего, которым можно подражать как образцу, о философах и поэтах, о чудесах творения? О нет, никогда! Они говорили о деньгах, о ценах на вино, о пирогах. Они были пошлы, глупы и грубы.
Здесь в городе у нее раньше были две близкие подруги. Но после возвращения сюда она решительно порвала с ними. Одна из них была Антония Роткель, девушка болезненная и чувствительная. Они много музицировали вместе. Но после своего возвращения Соня с первых же слов поняла, что Антония сделалась поверхностной и тщеславной. Второй подругой была Ютка Фигдор, которую она раньше горячо любила. В первую же минуту их свидания Ютка рассказала, что у нее есть возлюбленный, женатый человек и что самое интересное на свете — это чувственные переживания. «А как ты, Соня?» Нет, лучше оставаться одной!
А ведь у нее и в самом деле никого не осталось в этом городе. Вот теперь она потеряла еще и Жака. И ей особенно обидно, что и в нем она обманулась. Любила ли она Жака? Да, когда-то это было. Она любила его. А теперь? Нет, нет! Она может любить только человека, который поведет ее вверх, к совершенству, куда она не может прийти одна, своими силами. Но ей всё-таки хотелось, чтобы Жак любил ее как прежде, любил ее так, как любит Янко. И даже больше! Еще больше!
Есть очень хороший способ прогнать глупые фантазии. Слышишь, Соня? Для этого нужно работать, как работают крестьяне на виноградниках. Их не осаждают ненужные мысли.
Придя домой, Соня под палящим солнцем принялась полоть сорняки на клумбах. Мухи совсем замучили ее, — ведь Соня не в состоянии убить ни одну тварь, — пот лил со лба. Очень хорошо, как крестьяне на виноградниках… Она стояла на коленях, и камешки посыпанной гравием дорожки больно впивались ей в ноги. Еще не было десяти, она будет работать, пока не пробьет двенадцать. Пусть болит спина!
Янко нашел ее копающейся в земле, с прилипшими ко лбу мокрыми волосами.
— Добрый день, Соня! — удивленно воскликнул он. Соня бросила на него беглый взгляд.
— Добрый день, Янко, — сказала она, не отрываясь от своего дела. — Не сердитесь на меня, Янко, что я продолжаю работать.
— Чего ради вы себя мучите, Соня? Это могли бы сделать и ваши слуги!
Он с восхищением смотрел на прелестную, стройную и белую шею Сони, покрытую крошечными золотистыми волосиками, и плавную линию округлых плеч.
— Я работаю, чтобы не допускать в свою голову глупых мыслей, Янко, — ответила Соня, стоя перед ним на коленях. — Имеете ли вы понятие о том, какие глупые и скверные мысли могут приходить в голову молодой девушке?
— Только не вам, Соня!
— Почему не мне? Почему я должна быть исключением? Нет, я совершенно такая же, как другие, совершенно такая же, только хочу казаться лучше.
Она покраснела без всякой видимой причины, и Янко нашел ее смущение очаровательным.
На несколько мгновений Соня оторвалась от своей работы.
— Вы сегодня уже виделись с Жаком? — спросила она, нахмурив лоб. — Мы с ним вчера поссорились, вернее — я его обидела. Я откровенно признаю это и очень хотела бы, чтобы он об этом узнал.
— Жак не злопамятен, Соня. Он ни на кого не может долго сердиться. Вы это знаете.
Соня нахмурилась. Ни на кого? Она не «никто». Было бы обидно и для нее и для него, если бы он так быстро простил ей. И она усердно продолжала работать.
«Боже мой, — думал Янко. — Если б она позволила прикоснуться к ее руке. Если б у меня хватило смелости взять ее за руку!»
