– Понял, – вежливо ответил Савелий.
Старик хотел сказать что-то еще, даже рот открыл, но ему помешал грохот пролетевшего мимо окон вертолета: очередной китаец возвращался к себе домой после ужина в фешенебельной «Фанзе», или в «Янцзы», или в «Великой стене», или в другом закрытом клубе, где отпрыски богатейших семейств сибирско-китайского анклава проигрывали друг другу миллионы в мад-жонг.
Пушков-Рыльцев покачал головой:
– Представь себе, Савелий, я помню времена, когда не было ни травы, ни домов в сто этажей. Я жил на четвертом, в девятиэтажном доме, и прекрасно себя чувствовал. А дом был самый высокий в городе. Правда, город назывался не Москва. По-другому. Были тогда и другие города, кроме Москвы… Вот что я тебе скажу: человек не может жить на небесах. Бог создал нас, чтобы мы ходили по земле. И смотрели на мир с высоты собственного роста. Когда я въехал в квартиру на сорок пятом уровне, у меня было такое чувство, будто я – в самолете. Я просыпался и засыпал с ощущением ожидания: когда же, мать вашу, мне скажут, чтоб я пристегнул ремни безопасности и готовился к посадке?
Савелий терпеливо ожидал завершения ностальгической увертюры. Сам он, наоборот, именно внизу, у подножия стоэтажных башен, ощущал дискомфорт и даже тревогу. Разумеется, патриарх не прав. Бог создал человека не для того, чтобы он жил на земле. Бог создал человека, чтоб он жил везде. Внизу, наверху. Под водой и над облаками. На Луне и еще дальше.
– Вижу, ты не согласен, – с сожалением заметил Пушков-Рыльцев. – Ладно. Мы еще вернемся к разговору о том, для чего нас создает Бог. Ты готов выслушать нечто очень важное?
– Готов, – ответил Герц.
Шеф-редактор прикрыл глаза, нажал кнопку и сделал круг по комнате. Мотор его кресла тихо жужжал.
– Завтра на банкете я объявлю о том, что ухожу. Я стар, я устал, я инвалид. Мне пора в колумбарий. Журналом будешь руководить ты.
От изумления Савелий едва не потерял сознание. Старик сверлил его взглядом – словно воткнул зазубренный штык и проворачивал в ране.
—Почему я?
—Таково мое решение.
—Но вы не спросили моего согласия.
—А зачем? Ты бы ответил, что не хочешь.
—Да. Я бы ответил, что не хочу.
—Ты единственный, кто сможет руководить делом.
—Мне казалось, Пружинов…
—В задницу Пружинова! – раздраженно каркнул шеф-редактор. – Пружинов слишком любит власть! Люди, которые слишком любят власть, не должны властвовать! Они превращаются в тиранов и разрушают все, что им подвластно. Только ты, Савелий. Только ты.
Герц покачал головой:
—Я не готов.
—Тебе пятьдесят лет, – тихо, но гневно произнес старик. – Тебе пора расти.
—Пусть трава растет. А я хочу просто жить, и все.
—Нельзя «просто жить», дорогой мой. Человек не должен «просто жить, и все».
—Человек никому ничего не должен.
Пушков-Рыльцев опять нажал кнопку и подкатил совсем близко к Савелию.
—Мальчик, тебе пора перестать повторять эти лозунги для сытых идиотов.
—Эти лозунги повторяет вся страна.
—Ты ничего не знаешь про страну, Савелий. Тебе пора понять, что нет более наивных и неосведомленных существ, чем профессиональные журналисты. Каждый из них думает, что все понимает, и поэтому на самом деле не понимает ни хера.
– Если я не понимаю ни хера, – возразил Савелий, чувствуя себя сильно задетым за живое, – как тогда я смогу возглавить журнал?
– Так и сможешь. Начнешь, и суть вещей постепенно откроется тебе.
Савелий понял, что больше не может сидеть. Встал и вытянул руки по швам.
– Михаил Евграфович, поверьте… Мое уважение к вам очень велико, но…
– В задницу уважение, – перебил старик. – Я знаю все, что ты скажешь. Ты скажешь, что не хочешь нести нагрузку. Ты скажешь, что тебе и так хорошо. Что ты боишься. Что можешь не справиться. Ты скажешь еще какую-нибудь чепуху…
– Нет, – твердо возразил Савелий. – Я просто откажусь. Наотрез.
Пушков-Рыльцев кивнул и развел руками.
– Тогда, – печально произнес он, – наш боевой листок придется продать. Голованову. Эта сволочь тут же отвалит огромные деньги. И вольет журнал в корпорацию «Двоюродный брат». Будете брать интервью у «Соседей», вошедших в топ-сто. Уверяю тебя, Савелий: при новых хозяевах ты не продержишься и года. Потому что писать про настоящих людей – это одно, а писать про олигофренов, которые дерутся сковородками, женятся и разводятся раз в неделю, – совсем другое.
Савелию стало страшно. Он представил себя автором статьи о семействе Валяевых и вздохнул:
– В общем, это ультиматум.
– Вся жизнь состоит из ультиматумов, – сухо ответил старик, отъехал на два метра, изучил Савелия с ног до головы и театрально провозгласил: – Шеф-редактор Савелий Герц! Звучит. Ты будешь хорошо смотреться в моем кабинете.
– Мне не до шуток. Пушков-Рыльцев сверкнул глазами:
– Мне тоже. Слушай сюда, парень. Слушай очень внимательно. Ежемесячник «Самый-Самый» кормит тридцать человек. Я бы хотел, чтобы после моего ухода журнал продолжал существовать. И обеспечивать людей работой, деньгами и статусом. Что и как будет здесь после меня – мне не важно. Главное – чтобы дело двигалось. Именно поэтому я делаю предложение тебе, а не Пружинову. Хотя этот жук, как ты сам заметил, спит и видит себя в моем кресле. – Пушков-Рыльцев указал подбородком на дверь, давая понять, что речь идет не об инвалидном кресле, а именно о кресле босса. – Но Пружинов будет разочарован. Новым шефом станешь ты, Савелий. Ты спокойный, умный и лояльный малый, ты будешь твердой рукой крутить штурвал и прокладывать курс.
—А если не потяну?
—Потянешь, – небрежно ответил шеф. – Повторяю: главное – решиться, а потом само пойдет. Не забудь, вас же будет двое. Ты и Варвара. Муж и жена.
—Я не женат.
—Так женись, черт возьми!
—Я не умею руководить, – твердо заявил Савелий. – Требовать, подчинять, насаждать дисциплину – это не мое. Я не лидер от природы.
—В задницу природу! – прорычал Пушков-Рыльцев. – Думаешь, я – лидер? Если бы пятьдесят лет назад мне сказали, что я буду управлять собственным журналом, я бы даже не понял такой глупой шутки. Я еще меньший лидер, чем ты. А вот приперло – и пришлось лидировать. Я обещал, что мы вернемся к разговору о том, для чего нас создал Бог. Скажи, тебе понравился Муса, мой гость?
– Муса как Муса, – ответил Савелий. Старик кивнул и понизил голос:
—Бог создал Мусу убийцей. Настоящим. Я видел его в деле. Не один раз. Однажды мы вдвоем отстали от отряда и вышли на китайский пикет. Я не успел затвор передернуть, как он положил троих и за четвертым погнался… А сейчас у него – бизнес, офис, секретарша и прочее. Деньги делает! Хотя рожден для того, чтобы сражаться. Савелий, не пускай слюни. Бери журнал и занимайся.
—Дайте время подумать.
—Даю, – мгновенно ответил старик. – До утра. И не забудь, я предлагаю тебе не только достойное дело, но и достойный доход. Ты сейчас на шестьдесят третьем?
—На шестьдесят девятом.
—Что же, через год переберешься повыше. Куда-нибудь на восемьдесят второй. Если, конечно, эта зеленая гадость не сгниет и людям не будет наплевать, на каком этаже жить…
—Думаете, она сгниет?
Шеф-редактор погладил подлокотники и помрачнел.
—А ты не веришь?
—Не знаю, – искренне ответил Савелий. – Как-то не думал об этом.
—А ты подумай. – Пушков-Рыльцев подмигнул. – И главное, верь. Чем больше нас будет верить – тем скорее наступит великий день. Правда, если он наступит – нам мало не покажется… Кстати, с Варварой я сам поговорю. Будете рулить вдвоем. Муж с женой, оба – журналисты, управляют собственным ежемесячником – это прекрасно!
Варвара, разумеется, запрыгает от счастья, подумал Савелий. Старик меж тем внимательно следил за его лицом. Помедлил, затем начал говорить, тихо, почти стеснительно:
– Журнал – это все, что у меня есть. Было многое, но остался только журнал. Я хочу, чтобы он меня пережил. Мне не нужно, чтобы после моего ухода люди сказали: «Вот, был Пушков-Рыль-цев – был журнал, нет Пушкова-Рыльцева – и журнала нет».
Мне, дорогой Савелий, хочется, чтобы люди сказали: «Ого! Пуш-ков-Рыльцев давно в могиле, а журнал его процветает!» Вот о чем я мечтаю, Савелий. Разумеется, у нас с тобой будет время для того, чтобы передать дела… Месяц или два я буду все время рядом. Помогать и подсказывать. Потом двинешь самостоятельно. Мы с тобой очень разные. Я – инакомыслящий, ты – лояльный. Но так даже лучше. Кое-кто, – старик состроил свою фирменную презрительную гримасу, – будет очень рад, что я ушел на покой и во главе журнала стоит мирный законопослушный гражданин… Только, парень, не будь слишком мирным и законопослушным.
—Это как? – спросил Савелий. – Как отличить просто законопослушного человека от слишком законопослушного?
—Сам поймешь, – отмахнулся старик. – А теперь иди. Только перед уходом пошарь в том шкафу, рядом с энциклопедиями… Там есть бутылки, одна полная, другая наполовину пустая – тащи сюда обе. Я сегодня ночью пить буду. Один. Любишь пить один?
