При всем при этом, насколько я понимаю, у Бада в былые годы имелись проблемы с алкоголем, в результате чего он промотал часть наследства и приобрел энциклопедические сведения о барах.
Вполне логично, что он решил открыть именно бар.
Мы с Дэнни обожали время скидок в баре «У Макналли», куда любили завалиться в пятницу вечером.
Я и подумать не могла, что я встречаюсь там с мужем сразу после его сеансов с психиатром.
Когда я прихожу в бар после беседы с доктором Лесли Кляйн, подавляющее большинство посетителей свдит снаружи, на террасе, наслаждаясь синим, постепенно темнеющим небом и роскошным закатом.
Внутри практически никого нет, за исключением мужчины на дальнем конце стойки, который слишком хорошо одет для подобного заведения. Впрочем, возможно, это кто-то из приятелей Бада.
Я забираюсь на барный стул, ставлю ноги в кроссовках на подпорку и пытаюсь сообразить, какой коктейль выбрать. Вот бы такой, чтобы напрочь забыть о событиях последних нескольких дней. Из динамиков доносится голос Хозиера, поющего «Take Me to Church». Таня сегодня по моей просьбе согласилась составить компанию Глории. Уговорила ее сходить в парикмахерскую. Глория поначалу упрямилась — так бы поступила на ее месте и я, но потом сдалась. Сейчас они, скорее всего, все еще ходят по магазинам — выбирают галстук, в котором будут хоронить Дэнни. Я знаю, какой костюм ему нравился, — серый, в котором он был на свадьбе, но галстук, который Дэнни надел в тот день, потом потерялся, а какой выбрать на замену — я решить не могу. Голова отказывается думать над такими мелочами. Я вообще о похоронах думать не могу.
Бад ставит передо мной пинту красного эля «Смитвик».
— Мои соболезнования, — произносит он.
— Бад, «Смитвик» пьют только старые деды.
Старше моего отца.
— Зря ты так, солнышко, — осуждающе качает головой Бад, но все же быстро приносит бутылочку лагера «Сэм Адамс».
Я сижу, понурив голову, всем своим видом показывая, что не нуждаюсь в общении, что оно сейчас невыносимо, но при этом чувствую, что Бад крутится где-то рядом.
Достаю телефон, вижу миллиард пропущенных звонков, непрочитанных сообщений, переполненный ящик электронной почты, и убираю его обратно в сумочку.
Большая часть людей, которые пытаются связаться со мной — коллеги по работе. Их сообщения читать без надобности, я и так знаю, что там написано.
«Мы искренне соболезнуем. Ни о чем не беспокойся. Если что, обращайся за помощью». В таком море сочувствия можно и потонуть.
Бад удаляется и снова возвращается с тарелкой снеди, которая, с его точки зрения, видимо, должна меня подбодрить. Он хочет угостить меня жареным беконом из индейки, шинкованной капустой и целой горой картофеля фри.
Когда я удаляюсь на нетвердых ногах, он говорит мне вслед, что выпивка и вся еда, которую я, между прочим, не заказывала, — за счет заведения.
Он очень хороший. Я спешу поскорее уйти. Сейчас начнут подтягиваться постоянные клиенты, которых я знаю, они полезут со словами утешения, и тогда уж я точно разревусь.
Домой я возвращаюсь окольным путем. Целый час иду по пляжу, благодаря удачу за то, что, наконец, стемнело и туристы убрались восвояси.
Когда я сюда переехала, мне нравилось постоянное присутствие отдыхающих. Находясь в окружении этого моря лиц, слыша гомон на разных языках и диалектах, я думала, что все еще не утратила связь с цивилизацией.
Дэнни в тот момент жил у самого побережья, в Монтоке — считай, настоящий край света. Квартиру он снимал вместе с несколькими друзьями, так что перебраться к нему я не могла. Он предложил подыскать жилье еще дальше, там, где остров выгибается дугой, а залив встречается с океаном. Я вежливо, но категорично выразила свое несогласие.
— Я уехала из Нью-Йорка не для того, чтобы жить в этом зажопье. Таких сказочных дыр у меня и в Ирландии предостаточно.
Население Ньюпорта составляет пять тысяч человек. В Патчоге, ближайшем поселении, которое можно назвать городом, живет двенадцать с половиной тысяч.
Дэнни признал Ньюпорт удачным компромиссом. А я считала туристический сезон с толпами приехавших отдыхающих единственным временем, когда в этом захолустье вообще имеет смысл жить.
Вскоре я поменяла свою точку зрения.
Я даже стала грезить о домах в Монтоке, выходящих окнами на пляж, усыпанный золотистым песком, за которым раскинулась бескрайняя гладь синего моря.
Я снимаю обувь и иду по песку босиком.
Вопреки неоднократным обещаниям, я так и не стала по утрам заниматься спортом. Я фыркаю. Да-да, сейчас самое время для того, чтобы беспокоиться о лишнем весе. Когда я переезжала в США, меня почему-то никто не предупредил о здешних размерах порций. Каждый год, проведенный в Америке, приносил мне как минимум лишний килограмм.
Дэнни мог есть и пить все, что душа пожелает. Он не прибавлял ни грамма. Когда мы перебирали в баре или переедали в китайском ресторанчике, это обходилось для него без последствий.
Я никогда прежде не встречала таких здоровяков, как Дэнни. Люди вроде него живут до ста лет.
Если только не гибнут, получив пулю на работе.
Да, когда у тебя муж полицейский, есть о чем поволноваться. Список очень длинный, но при этом мне никогда не приходило в голову опасаться, что Дэнни покончит с собой.
Я замедляю шаг и подхожу к самой кромке прибоя, гляжу на остров Файер-Айлевд. Сквозь дымку вижу на горизонте огни костров. Их развели отдыхающие, гуляки с пивом, охлаждающимся во льду, и кучей бутербродов из ржаного хлеба с копченой говядиной и маринованными огурцами. Все вдет своим чередом. Все как обычно. У них. Но не у меня. От этой мысли едва не подкашиваются ноги.
Есть ли на свете хоть что-нибудь, способное заглушить эту адскую кошмарную боль, ощущение, что тебя раз за разом переезжает грузовой состав?
Ответы. Наверное, этим снадобьем могут стать ответы на мои вопросы.
Я видела, как мой муж поглядел на своего напарника, когда тот переступил порог нашей квартиры тем утром.
Дэнни смотрел так… словно его предали.
Когда я поворачиваюсь, собираясь пойти прочь, я внезапно понимаю, что за мной кто-то наблюдает.
Я окидываю взглядом пляж. Где-то вдалеке бредут отдыхающие. Бежит вдоль берега какой-то спортсмен-чудак.
Краем глаза я замечаю удаляющуюся фигуру.
Мужчина. Темноволосый.
Я качаю головой. Ерунда. Просто показалось.
Я достаю телефон и на ходу набираю сообщение Бену.
«Если Дэнни для тебя хоть что-нибудь значил, расскажи, почему он был под следствием».
* * *
Бен говорит, что мы можем встретиться после его смены. Я уточняю, что буду ждать его в маленьком скверике рядом с нашим домом.
Я не собираюсь пускать его в квартиру.
Мне не требуется консультация психотерапевта, чтобы понимать — если я увижу Бена у нас дома, это может стать для меня триггером [13]. Напарник Дэнни, оказавшийся вместе со мной свидетелем его самоубийства, вновь стоящий на пороге моей квартиры… Нет, сейчас это слишком.
В скверике я сажусь на скамейку, залитую светом фонаря, выполненного в старинном стиле Старого Света. Я любила потешаться над ними, когда сюда перебралась. Сейчас эти фонари кажутся мне восхитительными.
— Я словно в доброй старой Англии, — шутила я всякий раз при виде одного из таких светильников.
— Считаем дни до начала нового сезона «Короны» [14],— смеялся Дэнни.
В воздухе стоит аромат красных кленов и кедров, мешающийся с солоноватым запахом моря. Сквозь отверстия сандалий я чувствую теплую траву и росу, от которой у меня по телу пробегают мурашки. Стоит тишина, которую нарушает лишь свист пересмешника, ищущего себе пару.
Я смежаю веки и открываю глаза, только когда слышу звук шагов.
Повернувшись, я вижу, как к воротам скверика подходит Бен.
Встаю и предлагаю:
— Давай пройдемся.
