Циклопическая Троицкая церковь на тысячу двести человек в Гусе-Железном, население которого составляет тысячу восемьсот. Отправив боеспособных мужчин сражаться, все женщины, дети и старики этого населенного пункта сегодня вполне могут затвориться от врага в церкви. Заросшие пруды в этом Гусе-Железном, два магазина, где мы покупаем булки и кефир. Все это мы видим впервые и думаем, что теперь это все наше.
Во Владимире навигатор на телефоне ведет нас от Клязьмы на Соборную гору такими узкими и крутыми улочками, что наша маленькая машина то не вписывается в повороты, то чиркает днищем по мостовой на крутых изломах горок.
Золотые ворота, Дмитровский и Успенский соборы, ужин на открытой веранде кафе, прогулка за руку по ночному городу от кафе до наших апартаментов, снятых на ночь. Проезжая Мещеру, перепрыгивая в машине речки по мостам, надо проговаривать вслух: ока лашма сынтул нарма дандур нинур пынсур клязьма. Проговоришь это – и любимая в белом платье многое тебе простит, а ты ей простишь.
И правда, мы с любимой уже чуть ближе друг к другу – ходим ладошка в ладошке, но виду пока не подаем.
Утром открыточная церковь Покрова на Нерли, потом (леса на время отступили) чуть всхолмленные поля с перелесками, срисованные с упаковок молочных продуктов. Георгиевский собор в Юрьеве-Польском, булочки и квас в магазинчике в торговых рядах, земляные валы этого древнего города, внутри которых шиферные крыши домов и сараев, огороды, теплицы, отцветшая картошка, уложенные на грядки стрелки лука, заборы, сушащееся на веревках белье, кошки и спутниковые тарелки. Люди, можно сказать, в кремле живут.
Мы едем в гости в активную конюшню «Вольные кони», а по дороге увидели за вчера и сегодня четыре домонгольских храма. На их стенах – доброжелательные львы, похожие на котов, марширующие птицы, кентавры с телами барсов, «процветшие» хвосты зверей. Селфи на фоне белокаменных резных стен, солнце, лето.
Ночуем в бывшем домике кордегардии на набережной Костромы. В закатных улочках этого города мы окончательно прощаем друг другу единые государственные экзамены нашего сына. В темноте долго сидим за столиком кафе на дебаркадере и смотрим на огоньки по волжской воде. А потом любим друг друга в бывшем домике кордегардии.
Назавтра еще два раза переезжаем через Волгу, оставляем позади Ярославль, нас опять обступили леса. Заезжаем в Середу, узнаем дорогу и, наконец, останавливаемся у круглого беленого дома, верхний этаж которого отведен для людей, а нижний – для лошадей. Дом построен из соломенных блоков и не имеет углов, чтобы те, кто обитают в нем, никогда не могли быть загнаны в угол.
Нас встречают сестры Настя с Дашей и маленькая улыбчивая собачка. Задние ноги собачки отказываются ей повиноваться, заплетаются, мешают друг дружке, но, кажется, нисколько не влияют на настроение, по крайней мере, в этот ясный летний день, когда приехали гости.
– Ее усыпить хотели, а потом отдали нам, – говорит Даша.
Собачка весело сопровождает нас к беседке, все тело ее выражает готовность наговорить нам самых приятных вещей, какие только возможны, она вся в ожидании приятного общения, поэтому поневоле замедляешь шаг, чтобы дать ей возможность управиться с непослушными конечностями.
В вольере видны еще две остроухие лаечные морды, в лесу в колодах живут вольные пчелы, у которых никто не забирает мед, под ними построили свою юрту муравьи, которых приходится подкармливать, чтобы они не обижали пчел, только недавно отсюда увезли в далекую Японию волка, которого Настя терпеливо убеждала отказаться от кусания и убедила. Ну и еще из первого этажа круглого дома время от времени выглядывает то рыжая, то черная лошадиная физиономия.
Нас сразу до лошадей не допускают. Надо дать отсидеться и успокоиться, чтобы вся дорожная или городская взбаламученная муть немного осела в приезжих. Сидим в беседке.
Даша чаще, чем сестра, улыбается, старается рассказать что-нибудь интересное или забавное, а Настя больше приглядывается.
Она, Настя, вышла к нам в валенках на босу ногу. Синие глаза и соломенного цвета чуть взлохмаченные волосы. С лошадьми с детства и, наверное, знает «лошадиное слово», она даже смотрит на нас, как смотрят лошади – долго и непонятно, без особой мимики. Кажется, что она их доверенное лицо, оценивающее гостей по неведомым критериям, чтобы не допустить к своему табуну нежелательных или опасных.
Собачка тычется мокрым носом в руки, приваливается к ноге, мы пьем, а потом уже и не пьем чай, рассказываем, что ждем коня Феню, что устраиваем ему теплый катух и леваду, где он будет ходить в ограде, что планируем огородить электропастухом выпас, я иногда отхожу и курю. Слушаем, как Даша завела коров, она всегда хотела коров – и вот теперь у нее есть коровы, неимоверное количество молока, сыра и забот с этими коровами. Слушаем про всякую другую живность, обитающую в активной конюшне или в окрестностях. На небе расклеены белые редкие облачка, вокруг нас расстилается выпас, на горизонте стоит лес, мы на выселках небольшой деревушки. Долго тянется теплый безветренный полдень. Настя ровно и спокойно смотрит голубыми-преголубыми глазами то на меня, то на Любу, мы поглядываем на нее, ждем.
А потом уже и перестаем ждать: в конце концов, мы доехали туда, куда ехали, вокруг стрекочет лето и поле, и дорога, наверное, уже выветрилась из нас.
И тогда Настя вдруг говорит:
– Ну, пойдемте к лошадям, познакомимся.
В помещении первого этажа нас окружают лошади. Они предпочитают проводить здесь часы сиесты – прохладно, нет слепней. Низкорослая лошадка мезенской породы поглядывает искоса, со стороны, а большинство подошли вплотную и изучают гостей с бесцеремонным интересом, лицом к лицу. Большого черного жеребца привлекла моя борода, он расталкивает остальных, пробирается ко мне и с детским любопытством дикаря ощупывает ее губами. Отходит, задумывается, потом возвращается и еще раз, скашивая, выпучивая вперед глаза, осторожно прикасается мордой к растительности на моем лице.
Кто-то почесывается лбом о мою спину, рыжая кобыла протиснулась сквозь других, заложила уши, пригнула голову, выворачивает морду в мою сторону, скалит зубы. Я робею, я уже давно оробел, по спине бегают мурашки от количества больших, да просто огромных животных, обступивших меня. Я поглядываю на Настю, а она с таким же ровным вниманием, с таким же чуть лошадиным интересом смотрит в ответ.
Я легонько отталкиваю рукой шею крысящейся кобылы, она отходит, чтобы развернуться и с удовольствием повторить угрожающий маневр. Жеребец через спины мешающих ему товарищей снова тянется к бороде, мне кажется, что я читаю на его морде изумление. С другой стороны на меня смотрит лошадиный зад. Не хочу показывать испуг, но мне сильно не по себе. Я – капитан Кук среди обступивших меня островитян. Нет, я скорее Гулливер в стране гуигнгнмов: «Кобыла тотчас встала с циновки и приблизилась ко мне; внимательно осмотрев мои руки и лицо, она отвернулась с выражением величайшего презрения; после этого она обратилась к серому коню, и я слышал, как в их разговоре часто повторялось слово “еху”».
Мне, как и Гулливеру, нравится запах на этом острове лошадей посреди Ярославской области, где никто ни на ком не ездит. Куда Настя собрала сирых, неуправляемых и отчаявшихся. Кто-то из них бился и страшно кусался, кто-то был травмирован и брошен, кто-то нападал на старушек возле сельпо заради сахара и круп. Теперь они свободно пасутся, скучают по Насте, когда она уезжает по делам, и стремглав несутся встречать ее после разлук.
Затем занимаемся с рыжей кобылой в крытом вольере, Настя показывает самые простые упражнения, которые помогут нам наладить контакт с конем Феней, а потом мы все вместе идем пастись.
Мягкое предвечернее солнце, золотой ореол вокруг лошадей в контровом свете, аппетитный хруст, с которым они срывают траву. Я сижу на бревне, курю, скромная лошадка мезенской породы, стеснявшаяся близко знакомиться поначалу, выедает траву почти из-под моей ноги. Бабель тихонько нашептывает мне строчки из своей «Конармии» о мире как майском луге, по которому ходят женщины и кони.
