«Оплачиваем проезд, кто вошел. На линии работает контроль!» – пригрозил простуженный женский голос из динамиков. Двери вагона распахнулась и в салон вошла женщина. Маленькая, кривоногая, плосколицая казашка с распущенными черными волосами. Некрасивая, но неизведанная женщина с пышным бюстом под облегающей маечкой. Недоступные мне груди, реагируя на безобразные кривлянья вагона, грациозно покачивались. В мерных движениях чувствовался солидный вес.
«Искушение,» – только и успел подумать я, как тут же ему и поддался.
Казашка посмотрела на меня сквозь узкие и раскосые амбразуры. Темен был ее взгляд и глубок, а на самом дне сверкали ядовитые шипы.
У меня заломило поясницу, кровь хлынула в пещерные тела.
Казашка подошла вплотную и потянулась к компостеру. Две бомбы в немыслимое количество мегатонн повисли над моей головой. Я втянул сладковато-резкий запах (букет парфюма и пота), подержал на уровне переносицы и проглотил. Лакомство скользнуло в низ живота и расцвело.
Эх, если бы я был животным, или хотя бы первобытным человеком! Я бы знал, что мне тогда делать. О я бы действовал, как подобает – без страха и упрека, страстно и с размахом!
Дабы сдержать позыв, пришлось закрыть глаза. Но в полной темноте внутреннего взора меня уже поджидала совершенно голая казашка. Очертя голову, я кинулся на свою жертву. Теплое и мягкое хлынуло в лицо. Я открыл рот и заглотил сколько смог. Одновременно, мои руки заскользили вниз по выпуклостям и впадинам и пальцы заплутали в зарослях, а средний окунулся в кратер, бурлящий горячей жижей. Самка встрепенулась и отдалась. Затем, бросок вперед, и я подмял ее покорное тело под себя, лишь оставив на плечах тугие, подбритые икры. Член мой горел и ныл от вздыби, я высвободил сей факел и ринулся в расщелину…
– Метро «Озерки», – прохрипело над головой, и я очнулся.
Рядом толпилось масса народу, источающие духоту и пыль. Сердце мое трепыхалось, как обезглавленная птица, между ног было сыро и неуютно. Я поднялся и стал пробиваться к выходу. В просвете голов мелькнули черные волосы казашки. Едва замешкавшись, я вышел из трамвая.
Свежий воздух отрезвил. За спиной громыхал трамвай, увлекая с собой мое искушение, но его верные псы тянулись носами, поскуливали, сучили ножками, готовые припуститься вдогонку. Рванув поводок на себя, я осадил ретивцев: человеку в джинсах Lee, рубашке Colin’s, кроссовках Reebok сначала нужно заиметь деньги, а уж потом спускать чувства с цепи. Таковы правила игры.
Теоретически деньги уже существовали, оставалось лишь фактически занять их у Николая, на встречу с которым, я и прибыл.
До назначенного времени оставалось пятнадцать минут, и я решил прогуляться, чтобы развеяться и оглядеться.
Место людное. Центром тусовки – станция метро «Озерки»; стеклянные двери непрерывно штамповали гибкие тела девушек в коротеньких шортах и темных очках.
Справа – армяне на мангалах жарили шашлыки. Жидкий дымок взвивался в голубизну неба и растворялся в нем.
Слева – арабы в белых халатах заворачивали шаверму.
Полуголые женские тела, терпкий аромат восточной кухни и жесткие ритмы негритянской музыки красноречиво говорили мне, что мир пропитан безумием. И я ощущал его в себе, я сочился им, как сочится жиром подоспевший шашлык, или готовый стручок шавермы.
«Лучше отойду на безопасное расстояние,» – решил я.
Поодаль, на пыльной площади бряцала вокально-инструментальная группа:
«Лица стерты, краски тусклы.
То ли лица, то ли куклы…»
Пел жирный парень в грязной майке, лениво теребя струны.
Я бесцельно прохаживался и вдруг боковым зрением приметил, что мной интересуются – рослая, стройная, распущенные волосы, в светлом платьице – двинулась на меня.
– Игорь? – тронула за руку, будто ковырнула сомнительную монетку, втоптанную в грязь.
Я посмотрел в улыбающееся лицо.
– Узнал? – выговорила требовательно и со смущением.
(наплыв)
Она полулежала на двуспальной кровати в халате из бордового шелка. Распущенные волосы скрывали половину лица.
Оставляя на полу джинсы, я подполз к ее лодыжкам. Затем, мурлыкая вздор, поднырнул под мышку, высвободил из под холодной, скользкой материи увесистую грудь и пощекотал кончиком носа черешню соска.
– Не надо… ты красивый мальчик и привык, что тебе никто не отказывает, – говорила она, дыша мне в макушку.
– Разве к этому можно привыкнуть?
Не насытившись одним плодом, я полез за соседним.
– Мне пора собираться, – простонала она и опрокинулась на спину. – Что ты делаешь?
Я распахнул халат, скатился по ложбинке меж грудей и провалился в пупок.
– У меня есть парень, который это делает…
– Как его имя?
– Кого?
– Который умеет вот так делать?
Мой юлящийся язык настиг ускользающую черную полоску трусиков и взъерошил примятые золотистые заросли.
– А…(шепотом)дурак.
Горячие и упругие ляжки стиснули мою голову в душистых объятиях. Я целиком окунулся в их аромат и осторожно отведал деликатеса.
Распалившись, она подтянула мои губы к своим и впилась в них, как оса:
– Может ты, наконец, расстанешься со своими трусами?! – прошептала не отрываясь.
Я расстался, и мы совокупились.
– Мне ни с кем не было так хорошо…
– Мне никогда не будет так хорошо…
– Только не кончай в меня…
– Мы кончим вместе…
– Да… но не в меня…
– А в кого?
– На живот!
– Вот! Вот!
– Скотина.
(прошло шесть лет)
– Оля! – выдохнул я и подался к губам.
– Ну, как ты? Где? – тоном участкового приструнила меня Оля. Я одумался и принял правила игры.
– В принципе, не плохо. А в общем, отлично. Добиваюсь поставленной цели. Уже имею дивиденды.
– Вот как?
– А разве могло быть иначе?
– Ну, в принципе, ты всегда, так сказать… Значит в театре?
Она заметно растерялась. Уверенность и наглость – первое оружие против женской спеси.
– Да, сам пишу, сам ставлю и играть доверяю только себе. Ну, а как ты, собственно, если в общих черта? В последний раз, когда я тебя лицезрел, ты сильно беременная была.
– Девочке уже пять лет.
– Отлично. Что еще, в сущности, нужно женщине.
– А где твой театр?
– На Петроградской.
Текст я знал на зубок, отвечал непринужденно и мог попутно обследовать забытое олино тело: похудела, усох налив щек, грудь опала, но ноги и та нива откуда они произрастали, сохранились в первозданном виде. Прекрасные зубы, я помню блеск их страстного оскала и игривые укусы. Интересно, как у нее с мужем?
– А я, кажется, знаю! Это на углу Каменоостровского и Большого, так? – продолжала ковырять Оля.
Но я крепкий прыщ, меня холеным ноготком не выдавишь.
– Нет. Мой поменьше и подальше, возле Ботанического. Там сейчас у меня ремонт идет – подготовка к открытию сезона.
– Ну, приглашай. Очень интересно посмотреть.
Тональность олиных интонаций становилась все прозрачнее, сквозь изгогродь официального тона проглядывали силуэты интимности.
– Естественно! Как только, так в первую очередь. Оставь телефончик.
Роется в сумочке, под мышками на платьице пятнышки пота.
– Как зарабатываешь? – протянула листик с цифрами.
– Прилично. На одного с лихвой.
– Все один?
– А вы все вдвоем?
– А что?
Вот этот тайный взгляд! Взгляд, который ничего еще не значит, но уже обещает многое.
– Ничего. Как муж?
– Что тебя интересует?
– Основное: не пьет? зарабатывает?
– Не пьет, не курит, зарабатывает и не таскается, но все равно плохо.
Пиздешь. Уж я-то знаю, что для нее хорошо, а что плохо. Я доводил ее до обморочных оргазмов, и все равно она променяла меня на родовитого сморчка с прогнозируемым будущим. Ты всегда была смышленой женщиной, моя бывшая соблазнительница.
– А я пью, курю, таскаюсь, иногда и не зарабатываю, а у меня по-прежнему хорошо. Просто не знаю что и делать.
– Я не в этом смысле. Здесь тоже все в порядке, – слишком гордо заявила Оля.
– Да я тоже без всяких умыслов намекнул, – прокололся улыбкой я.
– Все шутишь?
В стеклянных штампах метрополитена замаячил Николай.
– Давай встретимся сегодня, попозже, поужинаем где-нибудь, поговорим, – заспешил я.
– С удовольствием. Мои все равно на даче… – согласилась слишком поспешно, спохватилась и зарделась. – Хотя не обещаю.
На нас надвигался Коля – разбегающийся взгляд, полуоткрый рот с белой пенкой в уголках губ.
– Я тебе позвоню?
– Позвони.
– До вечера?
– Ага.
«Нельзя ли дважды войти в одну и ту же реку?!» – беззвучно вопрошал я в след, просвечивающим сквозь платьице, трусикам. Псы взрычали, поводок натянулся, я рявкнул на оголтелых и отвернулся.
– Ты чего такой необычайно-черезвычайный, Николай?! – с надеждой пожал я руку своему потенциальному кредитору и повел его к озерам.
Там за тихими водоемами, на тихой березовой улице жил тихушник Михалыч. В иную бытность я снимал у Михалыча светлую комнату во втором этаже. Сейчас она освободилась, а у Коли, как существа иногороднего, была хроническая проблема с жильем. Николай мог решить свою проблему, а я рассчитывал на комиссионные. Нет, я настаивал на них, ведь меня ждала Оля, а с ней и… Фу! Лежать!
