Они все, все восстали против меня. Я вскинул руки, сдаваясь. Выбежал из бара, мне, как ни странно, хотелось плакать. В вестибюле я застал Рафаэллу, итальянку, модель, которая с нами тусовалась, – она ждала такси. Увидев меня, девушка улыбнулась. Когда машина приехала, она поманила меня за собой. И я пошел. А на следующий день переселился от остальных в другой отель.
Прошло уже несколько дней с тех пор, как вся история попала на сайт «Роллинг Стоунз» и в таблоиды. Компания звукозаписи распсиховалась, как и промоутеры нашего турне, и все взялись описывать каждый круг ада, который нас ждет, если мы не выполним контрактные обязательства. Алдус отыскал профессионального посредника, которая пыталась отдельно беседовать со мной и с Майком. Но от нее не было никакого толка. Ее гениальный план, которого мы придерживаемся и до сих пор, Фитци обозвал «разводом». До конца турне мы с группой должны были жить в разных отелях. Пиарщики решили, что и интервью мы с Майком будем давать по-отдельности, так что я с тех пор общаюсь с журналистами один на один. Да уж, эти перемены нам очень помогли!
Когда мы из того тура вернулись, я чуть не ушел из группы. Переехал от Фитци, с которым мы вместе жили в Портленде. Я их избегал. Я злился и в то же время стыдился. Уж не знаю как, но я абсолютно однозначно все испортил. Я вполне мог закончить все на том этапе, но однажды ко мне зашла Лиз и попросила отдышаться несколько месяцев и посмотреть, как изменится самочувствие.
– У любого же крыша съедет после пары таких лет, как у нас, а в особенности у тебя, – сказала она. Больше мы ситуацию с Мией не обсуждали. – Я сейчас не прошу тебя что-либо делать. Я наоборот прошу ничего не делать и просто подождать несколько месяцев.
Тут нам начали выдавать всякие награды за наш диск, я повстречал Брен и переехал в Лос-Анджелес, в общем, меня засосало еще на один раунд.
Брен единственная знает, что я после прошлого турне был просто на грани и насколько я боюсь предстоящего. «Избавься от них», – вот какое решение она мне предложила. Она считает, что меня мучает вина, связанная с моим скромным прошлым, которая мешает мне заняться сольной карьерой. «Слушай, я все прекрасно понимаю. Тебе трудно признать, что ты заслужил такую популярность, но это так. Ты пишешь все песни и почти всю музыку, поэтому и внимание все достается тебе, – говорит она. – Ты – талантливый! А не просто красавчик. В киноиндустрии ты бы стоил двадцать миллионов баксов, а их бы взяли только на второстепенные роли, а вы в данной ситуации делите все поровну. Они тебе не нужны. Особенно с учетом того, сколько они тебе парят».
Но дело не в деньгах. Никогда они не были самым главным. К тому жесольная карьера – не лучший выход. Это все равно что из огня да в полымя. И концертов не отменит, а от мысли о них мне чисто физически становится дурно.
«А чего ты доктору Вайсблут не позвонишь? – спросила Брен по телефону из Торонто, где заканчивала работу над своим последним фильмом. Вайсблут – это психофармацевт, с которым меня свела наша студия звукозаписи несколько месяцев назад. – Может, он пропишет что посильнее. А когда вернетесь, нам надо будет засесть с Брук и всерьез поговорить о твоей сольной карьере. Но это турне ты просто обязан вытерпеть, иначе поплатишься репутацией».
Есть вещи и подороже, чем репутация, а? Так я подумал. Но не сказал. Вместо этого я позвонил Вайсблуту, он выписал мне новые рецепты, и я постарался набраться мужества перед турне. По-моему, Брен понимает, и я сам понимаю, и остальные все понимают, что, несмотря на репутацию «плохого мальчика», Адам Уайлд делает все, что ему скажут.
Теперь у меня вместо сердца свинец —
Врачи говорят вырезать опасно,
Говорят, лучше оставить как есть,
Да и плоть вокруг нарастает обратно…
Редкая удача, чудо, да и только.
Хотя как же я пройду
через охрану аэропорта?
«Пуля»«Косвенный ущерб», трек № 12
Куда мы идем дальше, Мия не сообщает. Говорит, что раз уж это прогулка по тайным местам, то она будет держать все в секрете. Она выводит меня из автовокзала, и мы спускаемся в лабиринт подземных тоннелей.
Я следую за ней, хотя не люблю секреты и считаю, что сейчас их у Мии от меня и так более чем достаточно, и даже несмотря на то, что метро – предел всех моих фобий. Замкнутое пространство. Куча народу. Бежать некуда. Я попытался ей об этом сказать, а она повторила то, что я недавно сказал в боулинге насчет контекста.
– Кто рассчитывает увидеть Адама Уайлда в метро в три часа ночи? Да еще и без свиты? – Мия шутливо улыбается. – К тому же там в такое время наверняка никого нет. Я в Нью-Йорке всегда езжу на метро.
Когда мы оказываемся на станции «Таймс-Сквер», там народу как в пять часов вечера буднего дня. У меня срабатывает внутренняя сигнализация. Когда мы выходим на платформу, на которой стоит целая толпа, мне становится еще хуже. Я напрягаюсь и начинаю пятиться к колонне. Мия выразительно смотрит на меня.
– Это неудачная идея, – бормочу я, но мою попытку высказать свои опасения заглушает рев поезда.
– По ночам они не очень часто ходят, наверное, они тут просто ждали какое-то время! – Мия старается перекричать этот грохот. – Теперь он приехал, все нормально.
Но когда мы садимся, становится ясно, что Мия ошиблась. В вагоне тоже полно народу. Пьяного.
У меня все тело зудит под их взглядами. Таблетки у меня кончились, надо хоть покурить. Сейчас же. Я лезу за пачкой.
– В поезде нельзя курить, – шепчет Мия.
– Но мне надо.
– Это незаконно.
– Пофиг, – если меня арестуют, хоть в камере я буду в безопасности.
Она вдруг взрывается.
– Ты же не хотел привлекать к себе внимание, тебе не кажется, что это будет противоречить цели? – И тащит меня в угол. – Все нормально, – мурлыкает Мия, и я уже жду, что она поцелует меня в шею, как бывало раньше, когда я чересчур напрягался. – Переждем здесь. Если на «Тридцать четвертой» лучше не станет, выйдем.
На «Тридцать четвертой» действительно выходит внушительная кучка народу, и я испытываю некоторое облегчение. На «Четырнадцатой» выходит еще несколько человек. Но на «Канале» вагон внезапно заполняется толпой хипстеров. Я пробираюсь в самый конец, чтобы встать ко всем спиной.
Почти никто не понимает, насколько жутко я себя чувствую, оказавшись с кучей народа в замкнутом пространстве. Думаю, я бы три года назад и сам этого не понял. Но тогда я еще не сталкивался с такими ситуациями: я спокойно занимаюсь своими делами в музыкальном магазине Миннеаполиса, и сначала меня узнает один парнишка, выкрикивает мое имя, а остальные уже как попкорн, стреляющий в горячем масле: сначала один подошел, потом второй, потом целый взрыв, и вдруг все эти вялые бездельники, которые ошивались в магазине, окружают меня толпой, и каждый норовит подобраться поближе. Я тогда не мог пошевелиться. И чуть не задохнулся.
Вообще это отвратительно, потому что мне на самом деле нравится общаться с поклонниками, если по одному. Но когда их целая куча, охваченная стадным инстинктом, они как будто забывают, что ты простой смертный из плоти и крови, что ты боишься и что на тебе могут остаться синяки.
Но тут, в углу, все как будто бы идет нормально. Пока я не допускаю ошибку и не бросаю последний взгляд через плечо, пытаясь убедиться, что на меня никто не смотрит. В эту самую долю секунды все и происходит. Я замечаю чей-то взгляд – и воспоминание вспыхивает как спичка. Я буквально слышу запах серы. А потом все как в замедленной съемке. Сначала звук. Становится неестественно тихо. Слышится тихое «бзззз» – это разлетаются новости. Театральным шепотом произносят мое имя, и оно разносится по всему шумному вагону. Люди подталкивают друг друга локтями. Достают мобильники, хватаются за сумочки, собираются с силами, шаркают ногами. Все это занимает не более нескольких секунд, но каждая из них настолько же мучительна, как драка, когда первый удар уже сделан, но еще не достиг цели. Какой-то парень с бородой встает и открывает рот, чтобы выкрикнуть мое имя. Я знаю, что зла он мне не желает, но как только он это сделает, они накинутся на меня все. Тридцать секунд – и подо мной разверзнется настоящий ад.
Я хватаю Мию за руку и дергаю за собой.
– А-а-а!
Я открываю дверь между вагонами и проталкиваюсь в соседний.
– Ты куда?! – спрашивает она, вырываясь.
Я не слушаю. Тащу ее в другой вагон, потом в следующий, пока поезд не замедляет ход, после вывожу Мию на платформу, лечу по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Какой-то частью сознания понимаю, что я, возможно, с ней слишком груб, но всему остальному мне – насрать. Вырвавшись на улицу, я еще какое-то время тащу ее за собой, пока не убеждаюсь в том, что нас больше никто не преследует. Тогда я останавливаюсь.
– Ты что, убить нас хочешь?! – кричит Мия.
Меня молнией пронзает чувство вины. Но я мечу эту молнию в нее.
