Владимир Романовский - В постели с Президентом

Время все еще не очень позднее. Винсу неловко, и он начинает подозревать, что, может быть, я имею на него виды и у меня есть особые планы по поводу сегодняшнего вечера, что правда — и не только сегодняшнего вечера, но, в основном, сегодняшнего, поскольку благоразумной приземистой девушке вроде меня следует такими вещами заниматься постепенно, поступательно, плавно, чтобы птичка из клетки не выпорхнула, или как там в поговорке — я вечно путаю поговорки — но постоянно, не откладывая. Винс не знает, чем ему себя занять, но в конце концов замечает телевизор и думает, что теперь он спасен. Он хватает дистанционное управление и начинает смотреть какой-то негритянский комедийный сериал, и вскоре начинает хихикать, а я принимаю душ, накидываю халат, и заказываю обед из близрасположенного итальянского заведения. Не подумайте плохо. Я отдаю себе отчет в том, что если этот мужчина мне действительно нужен, мне не следует пытаться соблазнить его прямо сейчас. Нужно подождать день или два, или месяц, или целый год, чтобы он ко мне привык, и перестал постоянно думать об Илэйн и не сжимал бы так судорожно дистанционное управление. Но я ничего не могу с собой поделать! Посему я решаю, что буду вести себя определенным образом, но скромно. Никаких лихих кавалерийских наездов, но, в основном, хлопанье ресницами, несколько грустных, ранимых улыбок, и все. Тем не менее я не накладываю никакую косметику после душа, на случай, если он решит меня поцеловать (я понимаю, что это почти невозможно сегодня вечером, но что делать). Я также оставляю в покое все свои кремы, на случай, если ему захочется что-нибудь потрогать или погладить, и удовлетворенно вспоминаю, что недавно только волосы с ног отодрала ваксой, и сделала педикюр, а в зубах нет новых дырок. Не мажу влажные волосы гелем, и только брызгаю немного Шанели за мочки ушей и на запястья. Несколько мужчин сделали мне в свое время комплименты по поводу естественного запаха моей кожи в районе шеи, поэтому никаких духов на шею, хотя за годы все могло измениться — что ж, будем рисковать. Свежевыбритые подмышки слегка трогаю любимым дезодорантом, рот полощу листерином, и щипцами выдираю одинокий волос, портящий линию моих элегантных бровей. Марширую к двери, чтобы взять принесенную еду у мальчика-доставщика, который тяжело дышит и в тысячный раз понимает, что женщины в данном здании ему недоступны, кроме тех случаев, когда им совершенно нечего делать, или же они в полном отчаянии, или и то и другое. Думаю, что щеки мои в этот момент полыхают, я излучаю секс — бедный парень, у него руки дрожат, когда он пытается взять у меня сдачу, и сразу, как только он ее принял, он кладет руку себе в левый карман, чтобы скрыть возбуждение.

Винс колеблется по началу, но он голоден, и наконец он сдается. Съедает почти все, что принесли, заливает бутылкой моего очень деликатного вина, высаживает пять или шесть рюмок бренди, начинает плакать, как ребенок, и в конце концов просто отключается в кресле перед телевизором. Я прикидываю — не перетащить ли его в спальню, не раздеть ли, и не совершить ли над ним чего-нибудь, но вдруг до меня доходит — ого! В парне двести тридцать фунтов, или около. Понимаете, о чем я. Это даже не проблема — это физическая невозможность. Я даже на каблуках едва до груди ему достаю. Ну, вот… Бедная старая ранимая Гвен. Я беру его рюмку и залпом допиваю остатки бренди. Затем я наливаю в рюмку еще. Включаю стерео и слушаю некоторое время «Манон Леско», попивая и куря сигареты. Очевидно, я просто выключаюсь под веристкую эту колыбельную. У меня был эмоциональный день. Когда я снова открываю чарующие свои очи, то оказывается, что я в спальне, в постели, все еще в моем шелковом халате, а из ванной доносятся звуки. Оказывается, Винс чистит там свои клыки. Я спрашиваю его, что он помнит из событий прошедшей ночи, выпаливаю не думая — «Что вчера вечером было, не помнишь?» Он пожимает плечами. Я говорю — «Как я оказалась в постели?» Он говорит — «Я тебя перенес. Ты напилась и ничего не соображала».

Замечательно. Я вовремя спохватываюсь, поскольку следующий вопрос, как вы сами понимаете, был бы совершенно глупым. То бишь — У нас было что-нибудь?… Говорю себе — заткнись, Гвен. Колеблюсь. Потом говорю — «Хочешь завтракать?» Он говорит — «Я сделаю глазунью. А ты пока помоешься» — говорит, будто он тут начальник.

Что ж. Я чищу зубы, моюсь, падаю в ванне и очень больно ударяюсь ж[непеч. ]ой и локтем, будут синяки, а в этом время Винс хозяйничает в кухне и сооружает неплохой завтрак. Тост, бекон, jus d'orange, яйца, и прочее. Мы едим, и вдруг звонит дверной звонок, дин-дон, и мы оба застываем на какое-то время, и я спешу к своей сумке. Винс видит, что я спешу к сумке. Я колеблюсь но затем протягиваю ему револьвер и говорю ему, чтобы он сидел на месте. Иду к двери, глубоко вдыхаю, открываю. На пороге мужчина, пепельный блондин, хорошо сложенный, начинающий лысеть, с десятком лишних фунтов веса, широкие запястья, темные брюки, спортивный пиджак, не прочь с кем-нибудь переспать, разведен по крайней мере один раз, возможны дети, алименты, Бруклин, черты лица более или менее правильные, не очень привлекателен. Так. Я говорю — «Да, как я могу вам помочь?» А он говорит — «Детектив Лерой, из полиции».

Детектив Лерой посмотрел мрачно на сервированный стол и, упершись глазами в Винса, который демонстративно не поднимал голову, делая вид, что увлечен женским журналом, лежащим рядом с его тарелкой, сказал:

— Убери пушку. Сейчас же. Я здесь для того, чтобы говорить с мисс Форрестер, но перед этим мне хотелось бы перекинуться парой слов с тобой лично, частным образом, если не возражаешь. Пожалуйста, выйди со мной на площадку. Это не займет много времени.

Винс некоторое время молчал, раздумывая, а затем отдал револьвер Гвен. Та демонстративно проверила барабан — все ли патроны на месте. Сунула револьвер в ящик. Это она сделала для того, чтобы Лерой понял, что пистолет у нее — легально, и ей все равно, кто его видит. Лерой спрятал бляху. Винс поднялся и присоединился к Лерою, который придержал ему входную дверь. Как только Винс вышел, Лерой захлопнул дверь и щелкнул замком, и встал перед ней. Зазвонил звонок. Лерой распахнул дверь и поднял пистолет, целясь Винсу в переносицу.

— Слушай, тигр, — сказал он. — То, что мне нужно сказать мисс Форрестер, и то, что она мне ответит, тебя совершенно не касается. Понял? Не твое собачье дело. Просто стой там, на лестнице, и следи, чтобы никто не пытался нам тут мешать, вот и все. Будь хорошим, а то ведь вгоню пару пуль в тебя в целях самозащиты. И не уходи никуда, не шляйся попусту. Если после моего разговора с мисс Форрестер я не найду тебя на площадке, я доберусь до тебя, где бы ты ни был и сдвину тебе коленную чашечку. Представь себе звук рвущихся сухожилий. Представил? Вот и хорошо.

Он снова захлопнул и запер дверь. Гвен уставилась на него, лишенная дара речи. С пистолетом в одной руке, он схватил другой стул и сел на него верхом. Она отодвинулась от него вместе со своим стулом.

— Так лучше, всем, — сказал он. — Поверьте. Наконец-то мы можем перейти к важным вещам. — Он почему-то показал на кофейную чашку Винса пистолетом. — Некоторые мои вопросы могут показаться вам не относящимися к делу. Из важность вы поймете позже. Или не поймете. Это совершенно не важно. Существует некая романтическая связь между вами и безутешным мужем вашей покойной сестры. Не знаю точно, какая именно. В каких вы отношениях с Винсом?

— Что?

— Вы слышали. Отвечайте.

— Это что, часть… э… — она запнулась и замолчала.

Он сверлил ее глазами.

— Я уже сказал, что мои вопросы могут показаться вам не имеющими отношения к делу, — заметил он раздраженно. — Уверяю вас, правдивый ответ в данном случае очень важен.

Он положил пистолет на стол.

Гвен наконец взяла себя в руки. Это неслыханно! О методах работы следователей она ничего не знала, но было совершенно очевидно, что поведение Лероя никаким методам не соответствует.

— Не вижу, почему я должна это терпеть, — сказала она.

Внезапно он вскочил, схватил пистолет и направил его на кого-то за ее спиной.

— Брось оружие, — сказал он.

Гвен соскользнула со стула боком и круто обернулась, присев.

— Никого, — сказал Лерой. — Мне показалось, что там кто-то есть.

— Вы сумасшедший! — крикнула она.

Он обошел стол и встал над ней. Злоба в его глазах была такая явная и естественная, что у Гвен задрожали руки.

— Не подходите! — сказала она, опускаясь на пол и отползая, спиной вперед, от него.

— Просто выполняю свои обязанности, — сказал он. — Ответьте же на вопрос. Черт знает, что такое. Вы с ним спите или нет? — Гвен молчала, глядя на него снизу. — Я стараюсь сделать так, чтобы вас лично ни в чем не обвинили, — объяснил он. — Встаньте. Встаньте, говорят вам. Никто вас не обидит, шлюха маленькая дурная! Если вы любовники, то, видите ли, есть люди, которые могут неправильно интерпретировать отсутствие незнакомых отпечатков или ДНК на месте преступления — в то время как ваши отпечатки там везде. Как часто вы навещали сестру? Я почти никогда не начинаю сразу с ревности, но если ревность — единственный возможный мотив, что ж прикажете делать! — Двусмысленность этого замечания прошла мимо сознания Гвен. Она молчала. Какое-то время они смотрели друг на друга. — Необходимо ваше содействие, — сказал Лерой. — Я могу сколько угодно предполагать и вычислять, но все-таки мне нужны слова и фразы, которые понадобятся также и присяжным. Вы и пугилист — любовники? Да или нет? — он оперся на стол.