Ознакомительная версия.
Если в марте насыпать семена во влажный грунт, прикрыть кусочком целлофана или стеклышком, опрыскивать водой, потом, когда появятся первые росточки, убрать стеклышко и каждый день, поливая, следить, как подрастают будущие прекрасные петунии, виолы, бархотки, астры… А потом в начале мая высаживать вытянувшиеся ростки в землю, удобрять, окучивать, пропалывать и, наконец, дождаться первых бутонов. И — оторвать их, чтобы на их месте выросли пышные веточки, на каждой будет уже по два бутона. Для детей, особенно для девочек — это ничем не заменимая школа природной жизни. Бабочки, жуки, червяки… Благородные цветы и растущие как по волшебству вредные сорняки. А также сорняки лекарственные…
Про огород и связанные с ним радости лучше вообще сейчас было не думать. Я на этом попалась. Зря я начала вспоминать, как совсем маленькая Варька собирала пухлыми пальчиками — даже у худеньких детей пальчики имеют нежную, младенческую припухлость — молодой горошек, расковыривала стручки прямо на грядках и, приговаривая «А ну-ка мы сейчас поп'обуем…», отправляла их в рот и жевала со счастливой улыбкой…
Однажды я спросила Виноградова, все тужившегося оплодотворить меня во второй раз:
— А зачем тебе еще один ребенок?
— А что? Пусть ползает…
Мне не хотелось тогда ссориться. Но вообще-то надо было сказать ему, что дети не только ползают. Они еще хотят, чтобы с ними играли, по возможности весь день, чтобы их держали за руку, пока они не уснут, и мчались к ним по первому зову, когда они проснутся. Они хотят слышать понятные им ответы на вопросы про море, про тень, про Бога, про любовь… Они повторяют эти вопросы, взрослея, и хотят слышать другие ответы — более взрослые, но так, чтобы новые ответы не противоречили старым — они помнят их всю жизнь. Да, и еще дети болеют. В самый-самый неподходящий момент.
Когда я доехала до дачи, мне позвонила Неля и испуганно сказала:
— Ленусь, ты только не волнуйся, но у Вари температура…
— Какая?
— Высокая…
— Какая?!
— Почти тридцать девять…
— Что болит?
— Голова…
— О, господи… Но я назад уже не поверну… Сыпи нет?
— Да вроде нет…
— Слушай, дай ей жаропонижающее.
— Да я уже дала, а температура только растет…
— Господи! Нелька… вызывай неотложку, ладно? Вызывай! Я быстро все покидаю в сумки и приеду! Хорошо?
— Конечно, ты только не волнуйся…
Золотая Нелька. Компенсация за отсутствие мужчины-опоры. Золотая подруга, которой я плачу черной неблагодарностью. Иногда забываю поздравить с днем рождения, потому что у нее он очень неудобно расположен — между днем смерти моей бабушки, когда мама плачет, звонит мне, и мы едем на кладбище, и днем нашей встречи с Виноградовым, когда плачу я одна, и редко-редко мы празднуем его вместе с Виноградовым. Праздновали… Тогда уж я забывала все. Тьфу!..
Сколько же надо вылить на голову одной, отдельно взятой женщине, чтобы она перестала произносить даже мысленно фамилию человека, который… Хотя я понимала — мне жаль своей любви, и снится мне уже не он — снится мне, как я его любила. Потому что любить его сегодняшнего — это издевательство над здравым смыслом, над собой, над своей душой. Ты мне в морду плюешь, а я — люблю. Ты мне… а я…
Чуть позже я поняла, почему же Виноградов меня не отпускал, почему цепко держал в снах и совершенно неожиданно вспоминался днем. Но это случилось только через некоторое время.
Виноградов, Виноградов, свет моих очей. Тот, бывший, из молодости, которого уже нет. Как же мне больно было расставаться с моей любовью, с надеждами, с воспоминаниями… Как больно было за Варьку, напутствовавшую меня перед поездкой:
— Гнома не забудь!
Гнома, исправно приносившего ей подарки и шоколадки в красном заплечном мешке. Это придумал Саша, а Варька поверила, что пока ее на даче нет, Гном готовит ей подарки и ждет ее приезда.
Я ей про этого Гнома уже года три рассказываю «сериал». Варька обожает бесконечную историю про девочку Соню, очень на нее похожую, у которой жил Гном. Надо бы, наверно, попробовать ее записать, но я просто не понимаю, как люди находят время, чтобы писать книжки. У меня, например, иногда не остается времени, чтобы сделать приличный маникюр, и я делаю аккуратный «маникюр пианистки», чем бешу Виноградова, который любит, чтобы грудь при ходьбе слегка раскачивалась (есть такие лифчики, в которых груди даже первого размера призывно покачиваются), а ногти при взгляде на них обещали бы острые ощущения заинтересованным мужчинам.
Не бешу, а — бесила! Не любит, а любил… Не надо про это думать! Вообще не надо! Это унизительно и глупо, и расковыривание собственных ран. Лучше про Варьку. Это тоже больно, но так не унижает.
— И книжки мои все-все собери… «На восток от солнца, на запад от Луны» — под бильярдным столом валяется. Я там ее читала в прошлый раз, когда вы с папой играли…
Не в прошлый раз, дочка, а в последний.
Я подыгрывала Виноградову — делала вид, что никак не научусь играть. Бильярд подарили недавно, все вокруг играть умеют — а он вот нет. Да еще я быстро учусь, а у него никак ни один шар в лунку не попадает. Ну как же так! И Саша всё сердился на Варьку, сидевшую под столом и оттуда безо всякого уважения к отцу кричавшую:
— Мимо! Мимо!
Нужно по всему огромному дому и в двухэтажной бане собрать все Варькины книжки. Она знает все свои книги и вдруг решает, что сегодня ей необходимо прочитать про великана-одноглаза, а вчера — надо было про волка, который стал теленочку мамой. И всегда упорно ищет именно ту книжку, которая пришла ей в голову.
После того как мне позвонила Неля с сообщением о Варькиной температуре, я вообще толком ни о чем думать не могла — ни о Гноме, ни о книжках, ни о сыче Виноградове, из-за которого вся эта свистопляска. Мне хотелось как можно быстрее собрать вещи и попасть обратно в Москву.
Подъехав к даче, я набрала номер дачного телефона. Виноградов удачно поставил себе там московский номер. Высокий забор не позволял увидеть, горит ли свет в пристройке сторожа. Он так долго не поднимал трубку, что я уже решила, что придется его ждать. Но вот наконец услышала недовольное:
— Ало!
— Гриша, добрый вечер, это Лена. Вы не могли бы открыть мне ворота? Я тут… кое-что привезла.
— А-а-а… да… — Похоже, он уже спал. — А у вас нет ключей?
— Нет, так получилось…
— А-а-а… ну сейчас…
Гриша с некоторым подозрением посмотрел на водителя «Жигулей», с которым я договорилась, что он отвезет меня туда и обратно.
— Гриша, это просто такси. Я тут кое-что привезла по хозяйству.
Я захватила с собой огромный пакет, где лежали недошитые шторы для каминного зала. Глупостями заниматься, отдавать новый компьютер с хорошим большим монитором я не стала, увидев, насколько плотно занят Саша другой, — что ему мои символы и знаки, что ему моя гордость и принципиальность — теперь…
Я помахала пакетом с чудесным полупрозрачным тюлем, в котором были продернуты неровные золотые нити вперемежку с грубыми, как будто вытащенными из рогожи, с узелками и неровностями.
— Вот, Гриша, я привезла новые шторы… повешу, наверно…
— А-а-а… ну да…
Бдительный Гриша удостоверился, что шофер останется ждать меня в машине. На всякий случай сторож взял лопату и стал подгребать снег на аккуратно расчищенных дорожках. Я слышала, как он чистит снег, пока собирала вещи.
Я не ожидала, что это окажется так тяжело. Вещей было гораздо больше, чем я предполагала. Потому что мы там жили. По неделе, по два месяца, по три дня, приезжали на праздники. Я и не думала, что дача стала моим вторым домом — я просто об этом не думала, жила и мечтала о том, что посадить следующим летом, переживала, что плохо растет девичий виноград в тени у крыльца, и радовалась, как разрослась плетистая роза с нежными тяжелыми цветами на тонких гибких стеблях.
Там всегда было странное состояние оторванности от всего мира, покоя и — у меня лично — счастья. Я уж не говорю про Варьку, носившуюся летом босиком по газону, а зимой по огромному каминному залу на первом этаже, Варька, которая, научившись ходить, сразу научилась делать это осторожно, имея в виду габариты нашей с ней квартиры.
Я собирала вещи и всё раздумывала — не положить ли Саше на подушку нашу фотографию из предпоследней поездки — мы все трое стоим по щиколотку в Красном море… Очень трогательно и глупо.
…Мы лежали на животах на краю моря, там, где волна набегает на песок. Варька плескалась рядом. Саша счастливо поглядывал на меня, собирая камушки и кусочки белых и красных кораллов. Я тоже искала красивые обломки, похожие на разные фигурки — вот голова кота, вот веточка, вот растопыренная ладонь.
«Смотри!» — одновременно воскликнули мы и протянули друг другу: я Саше — кусочек темно-розового коралла, похожего на сердечко, он мне — выразительный желтоватый фаллический символ в состоянии готовности. Вот и ответ. Просто мы дарили друг другу разное.
Ознакомительная версия.
