Оставалась квартира моей матери.
Разумеется, мы можем обосноваться там на несколько дней, обрадовалась мать. Элла такая милая, а Друсилла просто очаровашка, она такая смешная, считала мать. Сыграем в какую-нибудь игру, Торгни научит нас «бродить по Сети».
Разумеется, я понимал, что с ее стороны это очень великодушное предложение.
И все-таки я сильно сомневался, стоит ли его принимать. Под конец я понял, что это лучший выход из ситуации, к тому же мы пробудем там всего четыре дня, а потом переедем к Анчи, а у нее есть работа, куда она уходит днем, так что у каждого из нас останется хоть какая-то «личная жизнь».
В кризисных ситуациях люди становятся другими, и я пытался внушить себе, что это в каком-то смысле хорошо, такое испытание пойдет нам на пользу. Отчасти из-за того, что «Лолита» не сможет найти Эллу и рассказать ей про меня — если она и вправду собирается это сделать, — а отчасти, наверное, потому, что мне не помешает более близкое общение с семьей, чтобы проявились все скрытые черты характера — как положительные, так и отрицательные, и, возможно, это приведет нас к какому-никакому сближению. Ведь что-то общее у нас все-таки было, думал я. Мы же одна семья, хотя моя мать постоянно подчеркивала, что я «точная копия» своего отца, которого она, судя по всему, всегда считала чужим человеком.
47
Иногда я спрашиваю себя, зачем вообще мои родители поженились?
Думая об их браке, я прихожу к мысли, что это был «брак по расчету».
Ведь ни один из них не был человеком «горячим» и страстным.
У обоих было тяжелое детство, они всю жизнь носили в себе свое горе и боль, особенно отец. А мать, была ли она довольна? К сожалению, я часто смотрю на нее поверхностно, рисую себе ее карикатурный портрет, тогда как не совсем понимаю ее. Какой она была до замужества?
Она ушла со своей работы на «Телеверкете», где у нее был дружный коллектив и много подруг, чтобы стать — или, может быть, только притвориться? — одной из тех «смелых» домохозяек, появившихся в 50-х годах.
В самом деле, о чем она думала, когда в тридцать лет порвала с социумом и ушла с работы, отказалась от корпоративных поездок на выходные и танцев ради почти пятидесятилетнего замкнутого мужчины, чьи интересы она не разделяла? Может быть, она сделала это потому, что почувствовала себя «за бортом»? А он, холостяк, учитель, единственный «образованный» человек из бедной богобоязненной деревенской семьи, — может быть, его подтолкнул страх перед старостью?
Почему он никогда не был женат? Он не любил рассказывать о своем прошлом. Знаю только, что у него была «несчастная любовь» к женщине, которую он, очевидно, никогда не мог забыть.
Та же картина с моей матерью: она тоже носила в себе воспоминания о несчастной любви.
Что их привлекало друг в друге? Одиночество? Или это произошло потому, что они оказались «в одной связке» — по той причине, что я был уже в проекте? Какая неприятная мысль: им пришлось пожениться только из-за того, что они ждали меня!
Однажды, когда у нас с Эллой все только начиналось, мать сказала: «Элла все-таки молодец, что не стала детей заводить!»
Мне вдруг пришло в голову, что мать, наверное, считает весь институт семьи и брака огромной ошибкой. Ведь «человеческие детеныши — такие беспомощные уродцы».
Но надо все-таки отдавать себе отчет в том, что ребенок — это тяжелая ответственность, и, решительно отказавшись от этой ответственности, я — хотя мне пришлось бы выполнять всего лишь отцовский долг, а не материнский — должен ее понять!
Вернемся к нашей теме. Наверняка, по крайней мере в начале их отношений, отец с матерью любили друг друга.
Насколько я знаю, они познакомились дома у сослуживца моей матери. У отца в возрасте сорока девяти лет появилась навязчивая идея — научиться танцевать.
Моя мать любила танцевать и, кроме того, была «свободна» — неужели это недостаточный повод для раздражения?
«Он танцевал, как будто кол проглотил, — рассказывала моя мать. — Мне стало жаль его. Несчастный одинокий холостяк».
Отец отзывался о матери примерно так же: «Она была такой непосредственной. Такой свежей и безыскусной». Думаю, понятие «непосредственность» в устах отца применительно к этой ситуации постепенно переросло в понятие «вульгарность», а «свежесть и безыскусность» превратились в «поверхностность и тупость».
Впрочем, что я об этом знаю?
Мне кажется, в известной степени я его понимаю. Ведь я и правда похож на него в своем стремлении к одиночеству, которое было бельмом на глазу у моей, мягко говоря, «общительной» матери.
Если я, к примеру, задам матери патетический вопрос вроде: «Мама, ты уверена, что любила меня, когда я был маленький?» — она наверняка с возмущением ответит: «Ну конечно, Рагнар, как же иначе!»
Она и вправду меня любила, насколько была способна.
Думаю, все люди любят в меру своих способностей.
Даже убийцы. И любой человек, любое живое существо на земле, даже самая крошечная букашка любит в меру своих способностей.
Как же все-таки грустно, что когда-нибудь наша цивилизация исчезнет с лица земли.
48
Еще одно воспоминание об отце: за год до смерти, когда мне только исполнилось пятнадцать, он сказал: «Рагнар, я хочу, чтобы ты знал, если бы не семья, я, наверное, не дожил бы до сегодняшнего дня».
Я спросил: «Почему?»
Он ответил: «Вы просто-напросто заставили меня выдержать, и я за это вам благодарен».
Возможно, он имел в виду, что покончил бы с собой, если бы ему не приходилось нести за нас ответственность. Пока мне не удалось найти ответ на этот вопрос. Ведь если отцу так хотелось стать свободным и одиноким, о чем часто свидетельствовало его поведение, — разве это не означало, что он действительно верил, будто одиночество принесет ему «счастье»? Как тот человек с медной гравюры в комнате у отца.
Или, может быть, одиночество было слишком желанным, потому что тогда он с чистой совестью мог бы «покончить с собой»?
Не думаю. То, что он мне сказал, было своеобразным способом выразить свою «любовь».
Итак, я написал о своих родителях и о любви — поскольку предполагаю, что вам кажется, будто у меня было крайне тяжелое детство.
Было ли оно и вправду хуже, чем у других?
Что в таком случае значит «счастливое» детство? Какими бывают люди, у которых позади «счастливое» детство?
Существует ли риск, что если детство было слишком «счастливым», то человек всю свою взрослую жизнь сравнивает с тем временем и не получает удовольствия от настоящего?
Каковы жизненные стимулы и стремления тех, у кого детство было таким вот слишком «счастливым»?
Считаете ли вы, что люди становятся разными в зависимости от того, лежат ли они по ночам без сна, предаваясь своим размышлениям, или спят крепким сном? Или вы полагаете, что одни изначально более, а другие соответственно менее склонны к размышлениям и поэтому одни лежат без сна, а другие спят?
Кажется, пора принять снотворное. Я поделил оставшиеся продукты на порции и поэтому сижу голодный, из-за чего мне также сложно заснуть, а поспать несколько часов не мешает.
Утро. Кофе осталось совсем немного, и это ужасно. Без кофе у меня начинает болеть голова и возвращаются мои симптомы. Но очевидно, вам это вряд ли покажется интересным.
Надо принять болеутоляющее.
На этот раз я собираюсь рассказать вам, как мы провели те несколько дней у моей матери.
49
Мать и брат встречали нас в дурацких колпаках по случаю Праздника раков, хотя на ужин подали фрикадельки. У них была страсть ко всяким «розыгрышам», которую мне всегда было сложно понять, тогда как Элла это просто обожала и обычно принимала в них живое участие.
(К примеру, у моего брата была подставочка для яиц, изображавшая голову принца Чарльза, и ему никогда не надоедало всякий раз, ударяя ложечкой по верхушке яйца, говорить: «Ну что ж, отведаем королевских мозгов!»)
Я прошу простить меня за ироничную интонацию, но я не могу относиться к ним иначе. Не знаю, что в них не так, но я постоянно недоволен нашим общением и чувствую себя так напряженно. Я взял про запас книжек, а Элла чувствовала себя как рыба в воде: она помогала моей матери на кухне, играла в компьютерные игры или «бродила по Интернету» вместе с Торгни, а то и просто «зависала» перед телевизором.
На другой день, ложась спать, Элла обнаружила у себя на бедре какие-то волдыри и почувствовала слабость. Я подумал, что у нее аллергия.
Однако на следующий день мы решили прогуляться с собакой, и она снова пожаловалась на слабость и головокружение, а когда мы прошли часть пути, она вдруг осела на землю, закричала «Нет! Нет!» — и схватилась за живот — я подумал, что у нее воспаление прямой кишки или что-то в этом роде.
Ситуация была довольно-таки драматичная. Друсилла прыгала вокруг Эллы и скулила, как сумасшедшая, а та сидела на земле и говорила: «У меня перед глазами все белое!» Мы почти дошли до замка Хессельбю, и я спросил: «Что с тобой? Может быть, вызвать „скорую“?»
