Покончив с батончиком, Светлана предусмотрительно почистила зубы, после чего прочитала про себя «Отче наш» и легла на кровать. Несколькими секундами позже в палату въехала каталка, которую вели постовая акушерка и медсестра-анестезист.
— Лежите пока, — осадила анестезист Светлану. — Надо давление измерить.
Шоколадный батончик сработал; несмотря на волнение, давление оказалось в норме: сто тридцать пять на восемьдесят.
— Прекрасно, — похвалила анестезист. — Можно ехать…
Операция прошла на удивление гладко. Никаких неожиданностей, никаких осложнений. Новорожденный мальчик (рост — пятьдесят три сантиметра, вес — три килограмма восемьсот грамм) сразу же завопил, показывая свою любовь к жизни.
— Ну прям военный! — восхитилась операционная сестра.
— Почему? — удивился Гавреченков, заканчивая осматривать матку.
— Красивый, здоровенный!
— Логично, — одобрил Гавреченков.
Сегодня он вел себя на редкость добродушно и не злобиво, и операция проходила быстро и без осложнений. Миома, а точнее, миоматозный узел, крепился к стенке матки тонкой ножкой. Чтобы снизить риск кровотечений, Гавреченков вколол в основание узла питрессин — препарат, сужающий кровеносные сосуды.
Захватив ножку узла зажимом-коагулятором, Емеля выждал пару минут, чтобы коагуляция прошла как следует, после чего левой рукой покрутил узел, одновременно надсекая ножку узла ножницами, которые держал в правой руке. Не прошло и двадцати секунд, как красный блестящий миоматозный узел шлепнулся в отдельный лоток. После операции его ткани отправят на гистологическое исследование, чтобы узнать, есть ли злокачественные изменения.
— Ну как там дела, Фаина Равильевна? — спросил Гавреченков у анестезиолога Ахметгалиевой, которой во время операции не сделал ни одного замечания.
Язык доктора Ахметгалиевой был острее бритвы. На необоснованное замечание она могла спокойно ответить нечто вроде: «Если вы такой умный, чего ж в анестезиологи не пошли?» Однажды Гавреченков в раздражении назвал ее дурой. Ахметгалиева громко, чтобы все расслышали, ответила, что Алексей Емельянович — самовлюбленный мудак, и посоветовала ему впредь срывать раздражение на жене, а не на коллегах. С тех пор Гавреченков был с ней неизменно корректен.
В реанимации Светлане досталась кровать, ближняя к сестринскому посту. Данилов с Ахметгалиевой совместно осмотрели пациентку; к концу осмотра она открыла глаза, обвела врачей мутным взглядом и попыталась сесть.
— Лежите, лежите, Светлана Александровна, — забеспокоилась Ахметгалиева, пытаясь удержать пациентку за плечи.
Та подчинилась и захотела что-то сказать, но вместо этого всхлипнула, а потом извергла изо рта темно-коричневую массу.
— Желудочное! — всполошилась Ахметгалиева, решив, что у пациентки кровотечение. — Отсос, быстро!
Вместе с Даниловым они повернули Светлану на левый бок. Ахметгалиева придерживала ее, а Данилов, обернув указательный палец вафельным полотенцем, висевшим на спинке кровати, быстро очистил рот пациентки от рвоты, а затем очистил ее рот электрическим отсосом.
— Вера, давай сотку аминокапроновой кислоты и десятку глюконата кальция в вену! — крикнула Ахметгалиева. — Алла! Два кубика викасола и пузырь со льдом!
Желудочное кровотечение — дело серьезное. Нужно как можно скорее принять меры и, если потребуется, срочно перевести больную из роддома в хирургическое отделение.
— Подожди-ка, Фаина! — Данилов внимательно изучил испачканное полотенце, поднес его к носу, поморщился и заключил: — Это полупереваренный шоколад, а не кровь!
— Светлана Александровна, вы ели перед операцией?! — ужаснулась Ахметгалиева.
— Ела, — простонала пациентка и зашлась в приступе кашля.
— Вот ведь! — Ахметгалиева запнулась в поисках подходящего слова, но, не найдя его, просто махнула рукой. — Предупреждай не предупреждай…
Данилов приподнял изголовье кровати, подождал, пока Светлана откашляется, а медсестры оботрут влажными салфетками ее лицо и поменяют испачканную наволочку, и распорядился:
— Лежите на боку, самостоятельно вставать не пытайтесь. Если что-то надо — говорите сестрам. Вы меня поняли?
— Поняла. — Лукашина откашлялась, проснулась окончательно и выглядела неплохо для человека, только что перенесшего полостную операцию.
«Может, пронесет, — подумал Данилов. — Дай-то бог».
— Скоро у вас начнет болеть живот, — предупредил Данилов. — Это нормально. При кашле боль может усиливаться. Если боль будет сильной — скажите, я назначу обезболивающий укол. Но злоупотреблять этим не стоит.
— А когда мне принесут ребенка?
— Только после перевода в отделение, — сказала Ахметгалиева. — Но вы не волнуйтесь — с ним все нормально. Прекрасный здоровый мальчик.
— Спасибо, — вздохнула молодая мать и спросила встревоженно: — А от кашля швы не разойдутся? Я слышала…
— Не разойдутся, — заверил Данилов, — к тому же много кашлять я вам не дам. А теперь — отдыхайте.
В ординаторской они обсудили назначения, полностью сойдясь во мнении на том, что терапию аспирационной пневмонии следует начать прямо сейчас, не дожидаясь развития осложнений.
— Лучше перестраховаться, чем потом ходить на вскрытие, — подытожила Ахметгалиева.
Закончив с писаниной, она еще раз осмотрела Светлану, обращая особое внимание на дыхание пациентки, и, вернувшись в ординаторскую, предложила Данилову:
— Может, я останусь? Пригляжу за ней.
— Иди домой, — ответил Данилов. — Я справлюсь. К тому же я здесь не один, сегодня шеф дежурит.
Анестезиологи дежурили по двое, чтобы, пока один дает наркоз на срочной операции (плановых операций в вечернее и ночное время не проводят), другой бы мог обезболивать роды, наблюдать за больными, лежащими в реанимации и при необходимости реанимировать их. Нередко приходилось вызывать подкрепление — обычно на зов являлся сам заведующий отделением, благо он жил неподалеку. Илья Иосифович приезжал сразу, а если был немного навеселе, то благоразумно вызывал такси, а сам, пока ждал машины, принимал народное отрезвляющее средство: несколько капель нашатырного спирта в стакане воды и холодный душ. В роддоме он появлялся бодрым и свежим, как человек, спокойно проспавший целую ночь.
— Я вечерком позвоню, — пообещала Ахметгалиева. — Не расслабляйся тут.
— И вам не болеть, — ответил Данилов. — Не психуй, все будет хорошо. К Вознесенскому не ходи, я сам ему все сообщу. Дежурство ведь уже началось.
Он прекрасно понимал состояние Фаины. Аспирационная пневмония, если она возникнет, вместе со всеми своими неблагоприятными последствиями автоматически становилась виной анестезиолога, готовившего пациентку к операции. Последствием халатности. Анестезиолог обязан правильно подготовить пациента к наркозу, правильно дать наркоз и правильно вывести из наркоза. И тот факт, что неразумная, но казавшаяся такой адекватной пациентка перед самой операцией тайно слопала шоколадку, будучи предупрежденной о недопустимости подобного поведения, ничего не менял. Или обеспечь чистоту желудка, или промывай его перед самой укладкой на операционный стол. С другой стороны, от малоприятной процедуры у пациентов может подняться артериальное давление, и потребуется некоторое время, чтобы его снизить… Нет однозначных решений.
Узнав от Данилова о произошедшем, заведующий отделением схватился за голову и длинно выматерился — благо дело было в ординаторской.
— Вот свезло так свезло, — договорил он, слегка успокоившись. — Эта дама — очередная клиентка Гавреченкова. Теперь он с нас живых не слезет…
— Да весь роддом заполнен клиентками Гавреченкова! — пошутил Данилов.
— Наш пострел везде поспел, — махнул рукой Вознесенский. — Вот так всегда…
Заведующий умолк, не развивая тему дальше.
— Как — всегда? — поинтересовался Данилов.
— Стоит мне отказаться от какого-нибудь стоящего предложения, и сразу же случается какая-нибудь фигня. Да еще и с гавреченковской клиенткой! Он же, паскуда, всех нас заложит с потрохами, чтобы себя обелить! Сподобились! Ладно, пошли смотреть вашу тетку.
Осмотр показал неприятное. Число дыхательных движений в покое равнялось двадцати пяти, сердцебиение участилось до ста ударов в минуту, «носогубный треугольник» отливал синевой.
— Что-то мне дышится тяжело… — пожаловалась Светлана.
— Синдром Мендельсона, — заключил Илья Иосифович, выслушав влажные хрипы в легких. — Все признаки налицо.
— При чем тут Мендельсон? — озадачилась пациентка, явно полагая, что речь идет о композиторе.
— Ни при чем, совсем ни при чем, — вздохнул Илья Иосифович. — Эх, дорогая моя, наделала же дел ваша шоколадка! Будем теперь вас от пневмонии лечить! Аллочка! Поставь-ка Светлане Александровне градусник!
