Без боли, подумал я, как странно.
— Вы хотите смотреть? — спросил у меня врач, показав на смотровую кушетку в операционной, где я мог сидеть, если мне хотелось посмотреть на аборт.
Я перевел взгляд на Вайду. Она не хотела, чтобы я смотрел, и я не хотел смотреть тоже.
— Нет, — ответил я. — Я останусь здесь.
— Пойдемте, прошу вас, милая, — сказал врач.
Девочка тронула Вайду за руку, Вайда зашла с ней в операционную, и врач закрыл дверь, но она, на самом деле, не закрылась. Она осталась открытой примерно на дюйм.
— Больно не будет, — сказала девочка. Она делала Вайде укол.
Затем врач сказал мальчику что-то по-испански, тот ответил "О'кей" и что-то сделал.
— Снимите одежду, — сказала девочка. — И наденьте это.
Затем врач сказал что-то по-испански, мальчик ответил по-испански, а девочка сказала:
— Пожалуйста. Теперь поднимите ноги. Вот так. Хорошо. Спасибо.
— Все правильно, милая, — сказал врач. — Совсем не больно, правда? Все будет в полном порядке. Ты хорошая девочка.
Затем он сказал мальчику что-то по-испански, девочка сказала врачу что-то по-испански, а тот сказал что-то по-испански им обоим.
На миг в операционной стало очень тихо. Я чувствовал прохладный сумрак докторского кабинета у себя на теле, словно руку какого-то совершенно иного доктора.
— Милая? — сказал доктор. — Милая?
Ответа не было.
Затем врач сказал что-то по-испански мальчику, и мальчик ответил чем-то металлическим, хирургическим. Врач сделал что-то этой штукой, металлической и хирургической, и вернул ее мальчику, а тот дал ему еще что-то, металлическое и хирургическое.
Некоторое время там все было либо тихо, либо металлически и хирургически.
Потом девочка сказала мальчику что-то по-испански, а он ответил ей по-английски:
— Я знаю, — сказал он.
Врач сказал что-то по-испански.
Девочка ответила ему по-испански.
Прошло несколько мгновений — хирургические звуки в операционной больше не раздавались. Теперь оттуда доносились звуки уборки, а врач, девочка и мальчик, разговаривали по-испански, завершая дела.
Их испанский больше не был хирургическим. Обычный повседневный испанский, как при уборке.
— Сколько времени? — спросила девочка. Ей не хотелось смотреть на свои часики.
— Около часу, — ответил мальчик.
Врач тоже заговорил по-английски.
— Много еще? — спросил он.
— Двое, — ответила девочка.
— Dos? — переспросил врач по-испански.
— Одна едет, — сказала девочка.
Врач сказал что-то по-испански.
Девочка ответила ему по-испански.
— Лучше было б три, — сказал мальчик по-английски.
— Хватит думать о девочках, — шутливо сказал врач.
Затем врач и девочка отрывисто и быстро заговорили по-испански.
За этим последовало шумное молчание, а потом, судя по звуку, врач вынес из операционной что-то тяжелое и бессознательное. Он положил это в соседнюю комнату и вернулся секунду спустя.
Девочка подошла к двери в кабинет, где сидел я, и открыла ее окончательно. Мой темный прохладный кабинет вдруг затопило светом из операционной. Мальчик делал уборку.
— Здравствуйте, — улыбнулась девочка. — Пойдемте, пожалуйста, со мной.
Она небрежно поманила меня через операционную, точно та была розовым садом. Врач стерилизовал хирургические инструменты голубым пламенем.
Он поднял голову от горящих инструментов и сказал:
— Все прошло отлично. Я обещал без боли, все чисто. Как обычно. — Он улыбался. — Идеально.
Девочка ввела меня в другую комнату, где на кровати без сознания лежала Вайда. Она была тепло укрыта. А выглядела так, словно видела сны другого столетия.
— Отличная операция, — сказала девочка. — Никаких осложнений, прошла гладко, как только можно. Она скоро проснется. Красивая, правда?
— Да.
Девочка принесла стул и поставила его рядом с Вайдой. Я сел и стал смотреть на Вайду. Она была так одинока в этой постели. Я протянул руку и коснулся ее щеки. Наощупь как будто только что появилась без сознания из операционной.
Небольшой газовый обогреватель в этой комнате потихоньку горел себе и горел. В комнате стояли две кровати, и та, на которой недавно лежала девушка, сейчас была пуста, рядом с ней стоял пустой стул, так и эта кровать вскоре опустеет, и стул, на котором я сейчас сидел — тоже.
Дверь в операционную была открыта, но оттуда, где я сидел, мне не было видно стола.
Дверь в операционную была открыта, но оттуда, где я сидел, мне не было видно стола. Через минуту они привели девушку-подростка из приемной.
— Все будет в порядке, милая, — сказал врач. — Совсем не больно. — Он сделал ей укол сам.
— Снимите, пожалуйста, одежду, — сказала девочка.
На несколько секунд повисло ошеломленное молчание, а затем кровью просочилось в неловкий смущенный шорох — девушка-подросток снимала одежду.
Когда она разделась, девочка-помощница — сама не старше пациентки — сказала:
— Наденьте вот это.
Девушка надела.
Я посмотрел на спящую Вайду. На ней было надето то же самое.
Одежда Вайды была аккуратно сложена на стуле, а туфли стояли рядом на полу. Они выглядели очень грустными, потому что у нее над ними сейчас не было власти. Она лежала перед ними без сознания.
— Теперь поднимите ноги, милая, — сказал врач. — Немного выше, прошу вас. Вот хорошая девочка.
Затем он сказал что-то по-испански девочке-мексиканке, и она ответила ему тоже по-испански.
— Я полгода учила испанский в старших классах, — сказала девушка-подросток с задранными вверх ногами, привязанными к металлическим стременам этой бездетной лошадки.
Врач сказал что-то по-испански девочке-мексиканке, и она ответила ему тоже по-испански.
— О, — несколько рассеянно произнес он, ни к кому не обращаясь. Наверное, в тот день он сделал много абортов. Потом сказал девушке-подростку:
— Это хорошо. Поучите еще.
Мальчик сказал что-то очень быстро по-испански.
Девочка-мексиканка сказала что-то очень быстро по-испански.
Врач сказал что-то очень быстро по-испански, а потом обратился к девушке-подростку:
— Как вы чувствуете, милая?
— Никак, — улыбнувшись, ответила она. — Я ничего не чувствую. Я должна сейчас что-то чувствовать?
Врач сказал мальчику что-то очень быстро по-испански. Мальчик не ответил.
— Я хочу, чтоб вы расслабилась, — сказал врач девушке-подростку. — Прошу вас, не волнуйтесь.
Все они очень быстро заговорили по-испански. Казалось, у них что-то не ладится, а затем врач сказал что-то очень быстро по-испански девочке-мексиканке. Закончил он фразой:
— Como se dice treinta?
— Тридцать, — ответила девочка-мексиканка.
— Милая, — сказал врач. Он наклонился на девушкой-подростком. — Я хочу, чтоб ты нам посчитала до тридцати, прошу вас, милая.
— Ладно, — ответила та, улыбнувшись, но голос ее впервые прозвучал устало.
Начало действовать.
— 1, 2, 3, 4, 5, 6… - Тут наступила пауза. — 7, 8, 9… - Тут наступила еще одна пауза, длиннее первой.
— Считай до тридцати, милая, — сказал врач.
— 10, 11, 12.
Все прекратилось.
— Считай до тридцати, милая, — сказал мальчик. Голос его звучал мягко и нежно, как у самого врача. Их голоса были сторонами одной монеты.
— Что идет после 12? — хихикнула девушка-подросток. — Я знаю! 13. — Она была очень довольна, что после 12 идет 13. - 14, 15, 15, 15.
— Ты уже сказала 15, - сказал врач.
— 15, - сказала девочка-подросток.
— Дальше, милая? — спросил мальчик.
— 15, - очень медленно и торжествующе ответила девушка-подросток.
— Дальше, милая? — спросил врач.
— 15, - ответила девушка. — 15.
— Перестань, милая, — сказал врач.
— Что дальше? — спросил мальчик.
— Что дальше? — спросил врач.
Девушка ничего не отвечала.
Они тоже больше не говорили. В операционной стало очень тихо. Я посмотрел на Вайду. Она тоже была очень тихой.
Неожиданно молчание в операционной нарушила девочка-мексиканка.
— 16, - сказала она.
— Что? — спросил врач.
— Ничего, — ответила девочка-мексиканка, и зазвучал безмолвный язык аборта.
Вайда лежала нежно и неподвижно, словно мраморная пыль на постели. Она не выказывала ни малейшего признака сознания, но я не волновался: дыхание ее было ровным.
Поэтому я просто сидел, слушал, как в соседней комнате проходит аборт, и смотрел на Вайду и на то, где я очутился: в этом мексиканском доме, таком далеком от моей библиотеки в Сан-Франциско.
Маленький газовый обогреватель занимался своим делом, поскольку в саманных стенах докторской клиники было прохладно.
