На следующее утро лейтенант Ф. явился на построение в новой куртке и с хорошим настроением. Но когда, после обязательной болтовни, были отпущены прапорщики, лейтенант почуял неладное. И командир полка не обманул его ожиданий.
— Я вообще не понимаю, что у нас тут происходит, товарищи офицеры. Что это за боевое подразделение, которое может развалить в считаные месяцы один человек. Командир второй эскадрильи!
— Я! — сказал майор Чадаев.
— Что вы скажете о лейтенанте Ф.?
— Работает без замечаний, товарищ подполковник.
— Интересная формулировка. То он не отдает честь командиру полка — ну просто в упор не видит, то докладывает с трехэтажным матом, то я ловлю его с трехдневной щетиной… Кстати, я поручил командиру звена майору Л. каждое утро проверять лейтенантскую выбритость. Майор Л., доложите, если вам не обидно.
— Постоянно выбрит, товарищ подполковник.
— Второе. Из библиотеки мне поступил список должников. Всех пропускаю, но вот лейтенант Ф. не сдал в библиотеку — вслушайтесь, товарищи офицеры! — подшивку журнала «Театральная жизнь» (откуда это вообще в нашей библиотеке?) и «Современную буржуазную философию»! Теперь понятно, почему вчера случилось то, что произошло. Это я плавно перехожу к третьему. Подъезжаем мы с командующим к 22-му борту. Выходим. Вокруг бардак, ведра, лужи, какой-то пленный француз у костра греется, даже не встал. И в этих условиях подваливает к нам грязный в доску лейтенант Ф. — таких грязных вы никогда не видели! — и докладывает, что он, видите ли, к полету готов! К какому, на хер, полету в таком невменяемом виде, я вас спрашиваю? И после этого командующий вставляет мне дыню за то, что у меня офицеры сами борта моют! А кто, я, что ли, должен мыть? Вы сами знаете, как в крайний год этого… ускорения обострилось национальное самосознание наших казбеков. Если так пойдет и дальше, офицерам придется и в солдатских казармах мыть. Не заниматься же рукоприкладством и прочими неуставными взаимоотношениями, как поступил недавно старший лейтенант К.! Но это трудное положение — не повод позорить весь полк перед командующим. Вот и подумайте всем полком, как сделать из лейтенанта Ф. настоящего офицера — для этого он сюда и прислан. Удивительно, что с его буржуазно-театральной философией не было ни одной предпосылки (плюет через плечо)… Все, свободны! Командиру эскадрильи придумать наказание и доложить. А лейтенанту Ф., геройски помывшему борт, сдать свою именную куртку в музей ВВС — то бишь на склад.
СОН В ЗИМНЮЮ ночь
В наказание лейтенант Ф. был послан в наряд дежурным по стоянке части.
На разводе, к ужасу лейтенанта Ф., выяснилось, что в его наряде присутствует механик Разбердыев — в качестве дежурного по стоянке подразделения. Но делать было нечего, и лейтенант Ф. от греха подальше назначил Разбердыева дежурным по самой дальней второй стоянке, на которой стояли законсервированные борта второй эскадрильи, в полном составе убывшей в ДРА. Потом дежурный Ф. со своим помощником, лейтенантом Л., развели бойцов по стоянкам, поболтались по аэродрому, поужинали в солдатской столовой и отправились в казарму.
Нужно сказать, что домик для дежурных в зимних условиях был непригоден для полноценного времяпрепровождения — печка не работала, и в ее холодной, забитой газетами утробе всю ночь с отвратительным шуршанием копошились крысы, ожидая, пока жертва заснет. После нескольких кошмарных ночевок в морозном, кишащем грызунами домике дежурные стали перебираться на ночь в казарму.
Вот и теперь, поднявшись на второй этаж, они сбросили куртки и принялись играть в бильярд, поглядывая, как в телевизоре Горбачев в Рейкьявике сдавался Рейгану. Было уютно и хорошо. В окна смотрела зимняя ночь. Вскоре лейтенант Ф., разморенный теплом, прилег на койку и задремал.
Служба шла своим чередом даже в дреме. Вот пришли бойцы с первой стоянки, подошли к койке, доложили, что стоянка сдана караулу. Вот то же самое проделали дежурные с третьей стоянки, с четвертой. Вестей со второй стоянки не было. Лейтенант Л. потряс за плечо лейтенанта Ф., сказал:
— Что-то мне это не нравится. Нужно бы узнать.
— Тебе не нравится, ты и узнавай, — пробормотал лейтенант Ф. и повернулся на другой бок.
Лейтенант Л. спустился к дежурному по части, позвонил в караулку, поднялся, разбудил лейтенанта Ф.:
— Караул не принял вторую стоянку — там два борта не опечатаны.
— Ну не знаю, — сказал, зевая, лейтенант Ф. — Может, сходишь, опечатаешь, а я уж завтра побегаю…
Лейтенант Л. чертыхнулся и ушел в ночь, через снега, на самую дальнюю вторую стоянку, которая лежала за полосой гражданского аэродрома.
Лейтенант Ф. продолжал мирно спать в теплой, шумно храпящей казарме среди криков «Мама!», пуков и скрипов. Всегда спится особенно крепко и сладко, когда ты должен что-то сделать. А лейтенант Ф., как дежурный по стоянке части, должен был шагать сейчас, преодолевая ледяной ветер, закрывшись до глаз воротником меховой куртки и матеря механика Разбердыева, который до сих пор не сдал стоянку караулу. Но дежурный спал, как Штирлиц перед Берлином…
А в это время его помощник, пересекая полосу гражданского аэродрома, увидел, как над второй стоянкой трепещет в ночи красное зарево. Помощник рванул изо всех сил через метущую по черной полосе поземку, представляя догорающие останки вертолетов и злорадно думая, что он все же помощник и лицо не очень ответственное.
Когда он вбежал на стоянку и затем в домик, Разбердыев осоловело сидел возле малиновой печки и подбрасывал в нее дровишки. В это время, вспыхнувшая от раскаленной трубы крыша горела ярким пламенем, и красные блики играли на боках ближайших вертолетов…
После долгой борьбы с применением мата, пинков, огнетушителя, снега, куртки Разбердыева, его же шапки огонь был потушен. Когда явился караул, следы борьбы уже были заметены, крыша припорошена снегом, и только в домике сильно пахло мокрой гарью.
Наутро лейтенант Ф., выслушав эмоциональный рассказ лейтенанта Л., сказал, подняв палец:
— Теперь и ты знаешь механика Разбердыева.
— Сам ты Разбердыев! — Ответил лейтенант Л.
«И то верно», — самокритично подумал лейтенант Ф. и, глядя на обгоревшие ресницы лейтенанта Л., расхохотался.
УЧЕНИЯ
В феврале 1986 года в округе начались крупные учения. Магдагачинский полк, приданный 13-й десантно-штурмовой бригаде, принял в них участие полным составом. Его задачей было перебросить технику и личный состав бригады к китайской границе, на аэродром под Благовещенском.
Борт № 22 готовился к учениям. Задача была поставлена простая: полет строем, поочередная посадка на полосу аэродрома назначения — вертолет катится по полосе, борттехник с правым выбегают, открывают задние створки, «уазик» с бойцами съезжает и сворачивает с полосы вправо (или, если смотреть по полету — влево, чтобы не попасть под хвостовой винт, створки закрывают, прыгают в вертолет, он взлетает, за ним уже катится следующий. Борттехник Ф. тренировал водителя «уазика» въезжать в грузовую кабину и быстро выезжать из нее. «Уазик» постоянно срывался с направляющих. Наконец, когда один раз все прошло удачно, борттехник решил, что навык прочно закрепился в мозжечке бойца, и прекратил тренаж.
Наступил день учений. В «Ми восьмые» загнали «уазики» с четырьмя бойцами, в «Ми шестые» загрузили более тяжелую технику и десант. Полк запустился и пошел на взлет. Такого борттехник Ф. никогда не видел и уже не увидит. В небо поднялись три эскадрильи «Ми-8» и эскадрилья «Ми-6» — рой под сотню машин закрыл солнце. Небо шевелилось, ползло, гудело, рокотало, серый саранчовый шлейф еще волок хвост по земле — взлетали один за другим крайние вертолеты. Армада, разворачиваясь на юг, начинала движение к китайской границе, и это было похоже на неумолимо собирающуюся грозу — казалось, такая сила могла спокойно переползти границу и, даже теряя машины одну за другой, дойти до Пекина в достаточном для победы количестве.
Итак, они двинулись. Строй растянулся на приличную дистанцию. «Шестерки» шли выше, «восьмерки» неслись на предельно малой высоте, огибая рельеф, чтобы не светиться на локаторах предполагаемого противника. Борт № 22 пилотировал капитан Б., имевший за плечами Афган. Он откровенно наслаждался полетом — бросал машину с сопок вниз, сшибал колесами верхушки сосен, завидев «учебный» танк, заводил вертолет на боевой курс, имитировал пуск НУРСов, бормотал: «Цель уничтожена!» — обиженные танкисты показывали неприличные жесты, но на всякий случай ныряли в башню.
Борттехник Ф., у которого от такого полета сердце и другие внутренности прыгали от пяток до горла, конечно, тоже наслаждался, но периодически с тревогой вспоминал о своем грузе — распятом на тросах «уазике» с четырьмя бойцами. После очередной «атаки» по особенно крутой траектории и с перегрузками на выходе он услышал глухой щелчок в грузовой кабине. Потом послышались перекрывающие шум двигателей крики.
