— В лесу очень сыро?
— Да, сыро. — Ирина внимательно смотрит на меня. Нам неловко разговаривать друг с другом. И я, и она понимаем это и чувствуем себя еще стесненней. — Стоит тронуть ветку, как попадаешь под холодный душ. А меня никто не спрашивал?
— Официантка. И сосед по столу.
Ирина Игнатьевна небрежно кивает головой и исчезает в дачной аллее.
А через полчаса, придерживая слетающую с головы косынку, прибегает к нам сестра-хозяйка.
— Пятая дача, кто Белорецк заказывал?
— Белорецк? — Мы с Зиной переглядываемся. — Сейчас!
Я бегу в номер. Ирина спит. Раскрытая книга торчит из-под локтя. А может, не она? Пятая дача не только мы.
— Ирина Игнатьевна!
— Да?
— Бы межгород не заказывали?
— Что? Уже? — За мной по деревянным ступенькам тукают ее каблучки…
Я медленно спускаюсь к причалу. Озеро лежит тихое, гладкое, будто в полузабытьи. Волна ласково лижет струганые, грубо сколоченные доски настила. На воде тут и там покачиваются лодки. На понтонных помостах и прибрежных валунах замерли над поплавками рыбаки.
Впервые за неделю нет дождя. День мягкий, ласистый. Солнце прячется за облаками, которые белыми рыхлыми клочьями висят над озером. Освещены только горы. Порой и на них находит тень, но скоро сползает, медленно, плавно, словно кто-то осторожно стягивает ее снизу.
Лес стоит отяжелевший после дождей, задумчивый. Он так напился за неделю, что не в силах качнуть веткой. Мне хочется войти в него и, не оглядываясь, шагать по сырой траве, отводя от лица мокрую листву, трогать шершавые сережки берез. И почему-то хочется позвать с собой Аришку. Пожалуй, мы с ней похожи. Но она лучше. Не потому, что моложе, а потому, что из другого времени. А вот тянется Аришка не ко мне — к Ирине. Она глаз с нее не сводит.
Лес… Что в нем искала сегодня Ирина? Что нашла?
Я не хочу думать ни о ней, ни о Сергее. Но мне постоянно думается о них. И как никогда он дорог мне сейчас, очень по-своему, очень по-хорошему. И как никогда я не хочу его видеть и хочу ему счастья. Больше, чем себе…
Они встретились нечаянно. Не виделись девять лет и столкнулись лицом к лицу на городской профсоюзной конференции — два человека, когда-то потянувшиеся друг к другу и отброшенные судьбой друг от друга.
«Сдала, сдала», — загрустил он, и Ксения это сразу заметила.
«Пожалуй, он больше постарел, чем я», — подумала она, и он, кажется, тоже уловил ее маленькую радость.
— Здравствуйте, Ксения Антоновна!
— Здравствуйте, Игорь Леонидович!
— Сколько лет, сколько зим, а вы все так же очаровательны!
— Да, да, столько воды утекло, а вы по-прежнему голубоглазы, — Ксения сдержанно засмеялась. Чувствовала: вглядывается в каждую ее морщинку и сединку, разгадывает, какие за ними спрятались годы и беды. Делал он это бесцеремонно, с уверенностью человека, за которым право сортировать людей и решать, кто на что способен и как кем распорядиться. Ксения снисходительно отвела взгляд: ну погляди, погляди — куда от мужского глаза деться! А так хотелось тоже поскользить глазами по его лицу, давно знакомому, но с такими чужими вертикальными складками у губ, у кончиков бровей. Но кругом были серьезные озабоченные профсоюзные люди. Они непременно, как показалось ей, уже обратили внимание на них двоих.
— Как живете, Ксения Антоновна?
— Спасибо, хорошо живу. А вы? Как дома? Где травмировались? В быту или на производстве? — по левой щеке Юдина тянулась бело-розовая полоска.
— Все нормально. А это, — он наклонился к ее уху, — срам сказать: поморозился на рыбалке.
— Очень мило. Прикажете поверить, чтобы не думать хуже?
— Колетесь, как и раньше. Значит, все в порядке. Рассказывайте — кто вы, где вы.
— Все то же — дама в белом халате.
— Слушаете людские сердца? Ну и как они?
— По-прежнему. На дне каждого осадок.
— Так уж и каждого?
— Ко мне со здоровым не ходят.
— А где ваше милое махровое платье небесного цвета?
Игривый тон их беседы не вязался с обилием черных чопорных костюмов и административно-значительных лиц, и Ксения, не ответив на вопрос, укорила Юдина:
— Мы с вами очень неуютно стоим, Игорь Леонидович, почти в самом центре.
— Хотите убежать, Ксенечка Антоновна? Не-ет! Грешно не посидеть нам часок вместе.
— Не могу.
— Не можете или не хотите? — И снова властная прямота требовала четкости в ответе и выдавала в нем человека, привыкшего подчинять и распоряжаться. И, пока Ксения искала вежливую отговорку, Юдин коротко уронил:
— Жду вас после конференции у выхода. Внизу у выхода. Договорились?
Он уходил от нее легким уверенным шагом, но было в походке непонятное, еле заметное поигрывание телом, молодецкое и нарочитое, и оно настораживало. Юдин поплотнел, потерял былую спортивность. Может, поэтому походка показалась незнакомой? Или он чувствовал, что Ксения уткнулась взглядом ему в спину, и работал на этот взгляд? Но это было бы совсем смешно. Да и невероятно: слишком серьезным и своенравным человеком слыл Юдин, чтобы оттаять от случайной встречи с женщиной и позволить себе отступление от своего «я». Да и нравилась ли она ему по-настоящему? У нее был неподатливый характер, колкий язык и привычка во всем ему перечить, что вызывало в нем острое желание оставить последнее слово за собой. Он натыкался на ее слова-колючки, отступал, больно уколовшись, и снова бросал вызов и ждал очередной шпильки. А шпилек он не любил, и поэтому едва ли подпустил бы близко к сердцу.
Ну, а если и захотелось ему пройти по фойе бодрым, и подтянутым, если и работал вольно или невольно на ее взгляд? Что в том грешного? Кому не по сердцу оброненный вслед неравнодушный взгляд? Сердце остается молодым, даже когда дает перебои.
После конференции засидевшийся народ рванулся к гардеробной. Толкаться среди заводчан не хотелось, и Ксения на время отошла к окну. За поседевшими стеклами лежало серое ледяное поле Урала. Дворец высился на берегу и смотрел на реку прямо и сухо, словно стыдился опустить взгляд себе под ноги: там сквозь скупые сугробы уже пятый год торчали бетонные блоки недостроенной набережной. Ветер спотыкался о чугунные скелеты фонтанов и будущих парапетов, сметал с них снег и заметал снова. С грустью подумалось, что неплохо бы тысяче пришедших на конференцию выйти сюда на четыре часа и уложить все плиты. Наверно, за два года — две конференции — справились бы, и Дворец не прикрывал бы стыдливо свои квадратные глаза шелками драпировок. Ксения на миг представила тех, кто сидел в зале, под тяжестью бетонных балок, в брезентовых рукавицах, и тут же вспомнила, что все эти наивные расчеты уже приходили ей в голову то ли год, то ли два назад. И снова, как и тогда, стало жалко и Дворец, и неприбранный берег, и полуголую землю, изрытую, тосковавшую по большому снегу, и малолетки-клены, которые даже на пронзительном ноябрьском ветру еще удерживали редкие скрюченные листочки и трепетно доказывали: они принялись, они живы, они уже целое лето зеленели.
Ветер за стеклами постанывал и поскуливал. Глухо хлопала входная дверь, в фойе становилось тише. Ксения оглянулась и увидела мелкокурчавую голову Юдина почти рядом.
— Вы случайно не надеялись, что я уйду?
— А вам непременно надо знать правду? — Они осторожно нащупывали давний, накатанный, шершавый тон их бесед. Ксения торопливо одевалась, словно пальто и шапка могли защитить от цепкости юдинских глаз, и втайне досадовала, что скованность чувствовала лишь она, а он как ни в чем не бывало вышагивал рядом и открыто разглядывал ее.
— Куда держим путь, Игорь Леонидович?
— Куда-нибудь в тепло. В кафе, например, если нет возражений. Возьмем сухого вина и гору фруктов и будем сидеть и смотреть друг на друга. Не так уж плохо, а?
Ксения утопила улыбку в приподнятом воротнике. Смешинки в ее глазах Юдин принял за одобрение и озорно — давно бы так! — открыл двери кафе. Время было неопределенное — обед прошел, до ужина далеко — и кафе пустовало.
— Отлично! — потер руки Юдин. — Нам, пожалуйста, бутылочку шампанского и фруктов.
Женщина за прилавком холодно глянула на Юдина, остановила взор на узелке его галстука и язвительно спросила:
— Где бы я их, интересно, взяла?
— Так уж все и съели? Еще только осень на дворе.
— Так вот все и съела, — приняла упрек в свой адрес женщина.
Ксения стояла поодаль и, чтобы не рассмеяться, так и не отнимала воротник от лица. Юдин неумело пререкался. В другое время он взял бы покруче и не выбирал слова. Впрочем, решила Ксения, в другое время он и не пошел бы в кафе, а прихватил бы бутылку и банку кильки в томате, сел с друзьями где-нибудь в гараже, подальше от женских глаз и ушей, и всласть склонял неповоротливое начальство, жаловался на отсутствие запчастей к машине или сетовал на разногласие с детьми.
