Ознакомительная версия.
– Ладно, пусть стакан останется... – сказал он.
– Ну вот что, – решительно произнес Валентин Петрович после ухода Пети, – впусти меня! Я останусь с тобой и разделю твою участь. Это будет справедливо.
– Нет, Валя, – в голосе Мячикова появилась непреклонность, – я этого тебе не позволю. У тебя семья. Иди, я посижу один! – Голос Мячикова дрогнул. – Передай привет Ане. Пусть она на меня не сердится!
– Зачем ты приносишь себя в жертву? – в отчаянии вскричал Воробьев. – Все равно ее никто не оценит.
– Я это делаю не для других, а для себя.
Воробьев понял, что уломать друга ему не удастся, и медленно двинулся к выходу.
Мячиков грустно смотрел ему вслед.
После ухода друга Мячикова посетило видение.
В нашей истории у Николая Сергеевича Мячикова были один кошмар, один несбыточный сон, одна галлюцинация и наконец-то...
Видение Мячикова
Мячикову привиделось, что его судят.
Суд происходил в Музее западной живописи, в рембрандтовском зале. Мячиков поднял глаза и мысленно поздоровался с Молодым человеком, изображенным на портрете. Молодой человек ему ответил, тоже мысленно.
– Продолжаем заседание суда! – сказал судья.
В качестве свидетеля была вызвана смотрительница музея. Она пылала негодованием:
– Подсудимый все выдумывает! Украсть картину из нашего музея невозможно. К каждой картине подведена сигнализация, в залах дежурят опытные смотрители. А то, что якобы можно снять картину Рембрандта и унести... Понимаете, унести самого Рембрандта, чтобы это никто не заметил, – наглая клевета на наш музей.
Мячикову показалось, что Молодой человек усмехнулся.
«Наверное, – подумал Мячиков, – он вспомнил диван в моей комнате и слесаря, который смотрел хоккей».
А судья вызвал Федяева. Федор Фёдорович передвигался на костылях и был забинтован весь с головы до ног.
– Сама мысль о том, что следователь может украсть, кощунственна, – говорил Федяев. – Следователи не крадут, а наоборот...
Защитив честь мундира, прокурор обратился непосредственно к подсудимому:
– Дорогой Николай Сергеевич! Вы мастерски провели дело о грабеже инкассатора! Зачем вам уходить на пенсию, вы ведь хотите остаться с нами?
– Хочу, но недостоин! – ответил нарушитель закона, который был принципиальным человеком.
– Ты достоин, Коля! – закричал из зала Воробьев.
– Вы достойны, Николай Сергеевич! – закричала из зала Анна Павловна.
– А почему вы такой перевязанный? – неожиданно спросил Мячиков.
– Бандитские пули, – ответил Федяев, – изрешетили меня всего! Я весь в дырках! Граждане судьи! – обратился он к суду. – Обвинение настаивает, что подсудимый никаких уголовно наказуемых деяний не совершал!
– Нет, совершал! – крикнул подсудимый.
– Он не совершал! – кинулся к судейскому столу верзила. – Это я отнял мешок! А он меня кормил сосисками!
– Подсудимый – честный человек! – теперь перед судейским столом предстала Анна Павловна. – Он почти святой! Николай Сергеевич, – повернулась она к Мячикову, – простите меня, что я посмела подумать о вас скверно. Я прошу вас на мне жениться!
Николай Сергеевич встал и торжественно провозгласил:
– Я согласен!
Неожиданный перелом в ход событий внес Валентин Петрович:
– Все, что рассказывал подсудимый, – правда! Только делал это не он, а я! Я стащил картину Рембрандта, и я ограбил инкассатора!
После этого Воробьев сел на скамью подсудимых и грубо сказал Николаю Сергеевичу:
– Уходи отсюда! Ты здесь лишний! Тебе пора на собственную свадьбу!
– Караул! – воскликнул судья.
Но Мячиков не хотел уступать. Старики пыхтели, сталкивали друг друга со скамейки. Воробьев уже оттеснил противника к самому краю.
– Товарищ Воробьев! – вмешался судья. – Займите свое место в зале.
– А мной не надо командовать! – сердито сказал Воробьев. – Меня судить надо!
– Не его, а меня! – запротестовал Мячиков, цепляясь за барьер, чтобы не упасть на пол, так как Воробьев продолжал толкаться. – Дайте мне наконец последнее слово!
– Делайте что хотите! – устало сказал судья.
– Граждане судьи! – Мячиков встал, а Воробьев, вольготно рассевшись на скамье подсудимых, милостиво добавил:
– Ладно, говори от нашего общего имени!
– Граждане судьи! – повторил Мячиков. – Старость – не радость. Человек в душе все равно остается молодым. Только, кроме него, этого никто не замечает. И нельзя, несправедливо списывать человека потому, что он стар годами.
Мячиков опять поглядел на Молодого человека. И показалось Мячикову, что тот с ним согласен.
Тут видение кончилось, потому что к комнате, где отсиживался Мячиков, подошел милиционер Петя и спросил:
– Николай Сергеевич, уже поздно. Вы здесь ночевать будете или домой пойдете?
Мячиков вернулся к действительности. Он встал и оглядел камеру. Здесь было неуютно и тоскливо.
Мячиков думал о том, что все равно ему не добиться справедливости, что все равно его не осудят, а выпихнут на пенсию. Он грустно вздохнул, откинул дверной крючок и вышел из арестантской.
Когда Мячиков покинул прокуратуру и очутился на улице, то увидел, что Воробьев не ушел домой, а терпеливо ждет друга, устало привалившись к спинке садовой скамейки. Рядом с Воробьевым пригорюнилась Анна Павловна.
У Николая Сергеевича защемило сердце.
Воробьев ничего не сказал, лишь улыбнулся – застенчиво и нежно. А взгляд Анны Павловны светился в темноте, излучая любовь и раскаяние.
Мячиков тоже заулыбался, растерянно и виновато. Он переводил взгляд с любимого друга на любимую женщину и с любимой женщины на любимого друга.
Воробьев и Анна Павловна поднялись со скамейки. Все трое пересекли улицу, свернули на темный, едва освещенный бульвар, медленно пошли по нему и скрылись вдали, уйдя из повести навсегда.
Стихи О. Уайльда.
Ознакомительная версия.
