— Ты не права. Любое образование изменяет человека и усиливает отличие его от животного. Кроме того, он прошел определенную жизненную школу. Ты упрощаешь.
— Знаешь, я где-то читала, что образование делает хорошего человека лучше, а плохого — хуже. Этот твой Алексей, по-моему, подонок, и от животного ушел недалеко.
— Любишь ты судить с кондачка, поверхностно. Увидела человека один раз — и тебе все ясно. Не торопись с суждениями. Мне кажется, ты не права. Он против своей воли попал в уголовную среду. Он не уголовник, и мышление у него не уголовное. Во всяком случае, пока. Надо это «пока» поддерживать. Нам придется с ним общаться. А насчет умственных способностей ты вообще ошибаешься. Он совсем не дебил и тем более не дурак. Я с ним в одной сложной ситуации оказался… То ли ум, то ли здравый рассудок, то ли жизненный опыт у него есть. Может быть, ты эти качества за его самолюбием и другими защитными реакциями не разглядела. Но все они взаимозаменяемы, и наличие одного — уже хорошо.
— Не знаю. Не понравился он мне… Иди умывайся. Кофе готов. Я к завтраку пошла накрывать.
— Лень умываться. Сначала позавтракаю, а помоюсь и побреюсь перед отъездом к Ире. Во сколько мы должны быть?
— Звали к обеду. Часам к двум.
— Хорошо. В час двинем. Все же Орехово-Борисово на другом конце города. Как ее мужа зовут?
— Владимир… по-моему, Аркадьевич.
— Угу. Постараюсь запомнить. Наташка дома останется?
— Да. Пусть уроки готовит. Завтра пойдем в цирк. Потом где-нибудь пообедаем и погуляем. Заниматься ей будет некогда.
— Слышу, слышу, — раздался из кухни Наташин голос. — Вы едете веселиться, а несчастный ребенок дома пусть скучает. Нечестно.
— А подслушивать честно? — спросил Родик. — Не все детям знать надо.
— Я и не подслушивала. Вы на всю квартиру секретничаете. Мне тоже вчерашние дяди не понравились. Кроме, конечно, дяди Миши.
— Любопытной Варваре на базаре нос оторвали. Никогда не вмешивайся во взрослые разговоры, — крикнул Родик, а жене тихо сказал: — Твое воспитание. Не хватало еще, чтобы она где-нибудь подобное ляпнула. Иди, проведи с ребенком политбеседу.
— А ты опять в кусты? Только и знаешь, что на меня валить. Сам воспитывай.
— Да… Сложно с тобой говорить стало. Давай не будем портить субботнее утро. С Наташкой я побеседую, но не сейчас. Сначала в себя приду.
Дверь открыла Ира. Родик, протягивая ей букет цветов и торт, в очередной раз удивился столь необычному сочетанию гренадерского роста, волевого лица, уверенных движений, низкого голоса и врожденной женственности.
— Проходите. Обувь не снимайте. Все уже в сборе. Закуска почти готова. Минут десять потерпите. Володя, знакомь гостей. Мне надо еще кое-что на кухне сделать…
В маленькой столовой вокруг низкого столика расположились три человека — двое мужчин и женщина с яркой восточной внешностью.
— Родион Иванович, давненько мы с вами не виделись. Жена ваша все хорошеет, — поднявшись с дивана, приветствовал Родика невысокого роста красиво седеющий мужчина.
— Давно. С Ирой мы периодически встречаемся в банке. Иногда созваниваемся… Время такое. Бежим куда-то, боимся на поезд опоздать.
— Знаю и понимаю, хотя сам для этого не рожден. Я больше кабинетный работник. Теоретик. Хотя, как говорил отвергнутый кормчий, теория без практики слаба и бесполезна. Однако в нашей семье Ира за двоих практикует. Вы про ее планы на следующий год наслышаны?
— Наслышан. Она у вас молодец.
— Ой, да что мы все про нас! Знакомьтесь… Мои друзья. Мы птенцы одного университета. Хотя, в отличие от меня, они разлетелись из гнезда. Эту очаровательную дочку самурая с коммунистическим уклоном зовут, как и мою жену, Ирой. Можно загадывать желания. Ирочка умница, кандидат наук, доцент и при этом занимается бизнесом и политикой… Мой друг, юрист, сейчас интересующийся только политикой, обладатель редчайшего для нашего времени имени — Марлен. Вы знаете, что это имя означает?
— Конечно. Вероятно, ваши родители были фанатиками коммунизма?
— Все наши родители были фанатиками этого строя либо приспособленцами к нему. Иначе выжить было нельзя. Замечу, что Марлен, несмотря на столь претенциозное имя, является ярым противником марксизма-ленинизма. Он в хорошем смысле слова либерал, как и я. Хотя наши взгляды несколько расходятся. Однако убеждения мои, конечно, либеральные, и надежды на будущее радужные. Ну а вас по имени я уже представил. Остается дополнить, что вы доктор технических наук и единственный физик среди нас, лириков. Родион Иванович умудряется сочетать физику и коммерцию. Ох, простите… Эта прекрасная голубоглазая фея — его спутница жизни. Зовут ее Леночка. Рассаживайтесь, как вам удобно.
— Очень приятно, — обведя всех взглядом, произнес Родик. — Давно мне не приходилось общаться с экономистами и юристами. У меня в одном эспэ был партнер экономист, но… Вы теперь в авангарде, востребованы. Единственный подготовленный к новой эре научный потенциал. Это нам приходится адаптироваться, а вы в боевой готовности. Интересно послушать ваше мнение о нашей действительности, а то Тимур, вернее, Егор и его команда творят такое, что далекому от экономики физику понять трудно. Ведь журнал «Коммунист» теперь не выпускается, а то, что Егор Тимурович в нем писал, предано анафеме прежде, чем он сжег свой партийный билет.
— Да, похоже, не любите вы наших новых министров-преобразователей, вернее, реформаторов.
— Не то слово. Любишь — не любишь. Нет. Лучше сказать — не понимаю… Что-то мы сразу о политике заговорили. Каюсь… Не о том хотел. Это у меня, вероятно, после вчерашнего банкета. Может, пока суть да дело, аперитив сочиним?
— Ирочка, ты скоро? Родион Иванович выпить хочет.
— Он всегда хочет. Наливай ему. Лена, ты мне не поможешь?
— Извини, я тут от напора своего и твоего мужей растерялась. Иду к тебе, — поднимаясь с кресла, отозвалась Лена.
— Родион Иванович, что предпочитаете выпить? Иринушка на свои коммерческие доходы накупила всякой всячины. Хотите коньяк «Наполеон»?
— Спасибо. Лучше простой водки.
— Как соблаговолите. А мы по коньячку еще раз пройдемся. Давайте за нашу великую и возрождающуюся Россию.
Родик выпил и не преминул сыронизировать:
— Величие нашей родины — в вечных страданиях и познаниях неизведанного. Великий объект мирового экспериментаторства.
— Вы правы, — проигнорировав иронию, отозвался Марлен. — Величие состоит в рациональном использовании своей силы. Сил у России огромное множество. Вот мы и учимся силами этими управлять. Коммунисты за семьдесят лет даже понять, как это делать, не смогли.
— Что-то очень долго учимся, — заметил Родик. — Все время на второй год остаемся. Что, коммунисты такие тупые были или просто управлять нечем?
— Конечно, нечем. Все дело в том, что не хотим перенять у Запада основные экономические и социальные институты. Вспомните, при Петре сколько всего переняли, и Россия скакнула вперед. А мы за свое держимся, в мировую кооперацию не вступаем. Только просим у них валюту. Деньги они дадут, но остальное, пока мы с ними не объединимся в единый союз, не получим, — вступила в разговор Ирина.
— Вы что говорите, Ира? — возмутился Марлен. — Никакого преклонения перед Западом! Зачем нам их институты? Мы особое многонациональное государство с вековыми традициями. Империя. Наше основное направление — патриотическая национальная политика. Мы не должны идти в фарватере Запада и США. Если с кем-то и объединяться, то с Востоком…
— Чушь. Свободная экономика, равенство законов для всех, свобода личности, слова, печати, установление частной собственности на землю, средства производства… Не буду дальше перечислять. На Западе все это давно отработано, апробировано и внедрено. Нам надо только уметь перенять, пока не произошло страшное, связанное с нашим восточным менталитетом. Упустим время, и госаппарат срастется с коммерцией, появятся касты вершителей судеб. Не знаю, как их назовут, — дворяне, баи, шахи… Не важно. Чтобы этого избежать, нужно срочно и гласно провести максимально широкую приватизацию и закрепить все достижения во Всеобщей декларации прав человека. Оценить, наконец, человека, а не бросаться по этому поводу, как большевики, пустыми лозунгами.
— Ох, как красиво! — делано восхитился Марлен. — Нет государственного участия — будет свобода рынка, и само по себе придет национальное согласие. Землю — крестьянам, заводы — рабочим. Слышали мы это. Знаем, чем кончилось. Не для нашей страны все это. Не для нас такая демократия. Конечно, я не против свободы личности, печати, слова, но при наличии жесткой вертикали власти и разумных ограничений. Если хотите, то нам лучше это перенять не у Запада, а у нашего царизма. Там все было отлично продумано: «Царь — губернаторы — воеводы — старосты». Органы правопорядка, действующие на основе жесткого соблюдения законов Империи. Госаппарат — минимальный и высокоэффективный.
