Я чувствовал, что нашел свое место в великом искусстве — Живописи. Место художника, чье созидание есть разрушение. Место гения, что уничтожая размножает.
Я убил понятие произведения искусства как исключающего и исключительного и, объективно рассматривая его как предмет, освободил мир от комплекса, испокон веков гнетущего человечество: желания быть единственным в мире, населенном другими; желания быть уникальным в мире, населенном себе подобными.
Теоретические и философские последствия моего деяния представлялись мне не менее революционными, чем эпоха Ренессанса. Мне думалось, что и я, в свою очередь, вывожу цивилизацию на новую ступень развития. Как Бетховен о своих последних сочинениях, я говорил: они поймут потом.
После этого, дорогой Мэтр, я, пожалуй, не смогу добавить ничего, еще не извлеченного следствием на свет Божий и не брошенного прессой на растерзание людской злобе.
Матиас Карре не заметил моей манипуляции, и я смог повторить свой подвиг со второй картиной Энсора, которую он передал мне. И с третьей. И с четвертой.
Я не получил полного удовлетворения: не увидел моих Энсоров в музее Эрнста Яхера, так как до открытия музея, которое вся эта история несправедливо затормозила, господину Яхеру, на беду потянувшемуся к филантропии, пришла гибельная мысль, о которой вы знаете: продать “Бал масок” на благотворительном аукционе.
Экспертиза, более строгая или более подозрительная, чем обычно (это наитие экспертов не перестает меня удивлять, и я жду от судебных процессов, которые скоро накроют меня, как морские валы, разрешения хотя бы этой загадки: что — или кто? — заставило на сей раз экспертов пренебречь очевидностью и зайти в сомнении за грань человеческих возможностей?), экспертиза, стало быть, пустив в ход химические, рентгенологические и дендрохронологические методы исследования, установила, что краски этого Энсора были наложены в наше время и что одна из планок деревянного подрамника, на который был натянут холст, могла быть сделана только из дерева — насмешки журналистов глупы, и их заголовки не вызывают у меня даже улыбки, — из дерева, посаженного спустя годы после смерти художника.
Яхеру было предъявлено обвинение, и он, вынужденный поклясться, что ни сном ни духом здесь ни при чем, затеял, по своему обыкновению тайно, карательный процесс, жертвой которого стал я и который явил на свет Божий перед всем честным народом ложь моей жизни от и до.
Я не хочу, чтобы в руки правосудия попали Макс, Эмиль и Жанна, ведь они — я в это верю всей душой — никому ничего плохого не сделали и не совершили ошибки, которую признаю за собой я, а она и стала причиной нынешнего моего положения; мои друзья не стали знаменитыми, не выделились из рядов себе подобных. В этом источник всех зол мира.
И наконец, я благодарю Вас, дорогой Мэтр, за то, что Вы позволили мне сделать признание так, как мне того хотелось: сидя в одиночестве в моей камере и на бумаге. Я не хотел ограничиваться только фактами, которые интересны Вам и правосудию. И Вас, и правосудие я хотел заинтересовать единственной интересной вещью на свете: это человеческая жизнь, вся жизнь человека.
Правосудие не должно быть истиной в последней инстанции. Такой суд будет неизбежно и трагически несправедливым. Я изложил Вам мою жизнь — всю жизнь. Вы, наверно, осудите какие-то дела, какие-то поступки. Вы даже должны это сделать. Но когда будете судить в полном смысле этого слова, судить человека, судить его жизнь, я надеюсь, что Вам будут не чужды сомнения и достанет смирения признать свою несостоятельность.
Или хотя бы замешательство.
В самом деле, по каким критериям добра и зла будете вы судить человека, художника, артиста, фальсификатора, иллюстратора, сына, друга, отца, вдовца и мужа?
Все эти грани — не являют ли они собою причудливую смесь? Как вы сможете вынести общий приговор, не заблудившись, как заблудился я — с Вашего позволения, — на этом “Балу масок”?
Еще раз спасибо Вам, да, спасибо напоследок, ибо я смог совершить самый логичный поступок за всю мою жизнь, в один присест написав свою исповедь. На это у меня ушла почти неделя. Сегодня у нас пятница, вечер, и я заканчиваю. На седьмой день я буду отдыхать. Вряд ли Вы удивитесь, если я скажу, что чувствую, будто на самом деле создал свою жизнь заново.
В этой тюремной келье, изолированный от всех мирских возможностей, впервые независимый от посулов, от событий, которые ведут нас вслепую по дорогам жизни, я свободен, наконец-то свободен, и я понимаю, что, вопреки видимости, нет ничего более чуждого, более враждебного истинной свободе, чем необходимость выбора. Как нет ничего более далекого от истины, чем понятие об истинном и понятие о ложном.
Вот моя жизнь. Я написал ее. Вы ее прочли. Судите же.
Кто скажет мне, кривлю ли я душой?
Джаммария Ортес (1713–1790)
Подсчет ценности суждений человеческих
Перевод Н. Любимова. (Здесь и далее — прим. перев.)
Крупнейший универмаг “Инновасьон” в историческом центре Брюсселя сгорел 22 мая 1967 г., при пожаре погибло более 300 человек.
Фернан Кнопф (1858–1921) — бельгийский художник, график, скульптор и искусствовед, главный представитель бельгийского символизма.
Поль Бурже (1852–1935) — французский писатель, автор романа “Ученик”; Фелисьен Шансор (1858–1934) — французский писатель и журналист; Поль Моран (1888–1976) — французский писатель, дипломат и путешественник; Жип (псевдоним Сибиллы Габриэль Марии-Антуанетты де Рикетти де Мирабо графини де Мартель де Жанвиль; 1849–1932) — французская писательница; Абель Эрман (1862–1950) — французский писатель; Жорис-Карл Гюисманс (1848–1907) — французский писатель.
“Мертвый Брюгге” — хрестоматийный для бельгийцев роман символиста Жоржа Роденбаха (1855–1898). Герой романа Уго Виан, встретив женщину, похожую на его умершую жену, пытается сделать ее точной копией покойницы, но, поняв бесплодность своего замысла, в припадке безумия убивает любовницу.
Эгон Шиле (1890–1918) — австрийский живописец и график, один из ярчайших представителей австрийского экспрессионизма. Фелисьен Ропс (1833–1898) — бельгийский художник, представитель символизма, мастер жанровой и эротической графики.
Фешенебельный пригород Брюсселя
Давид Тенирс Младший (1610–1690) — один из наиболее значимых художников и граверов фламандский школы, наряду со своими соотечественниками Рубенсом и Ван Дейком.
Рик Ваутерс (1882–1916) — бельгийский живописец и гравер.
Тео Ван Риссельберге (1862–1926) — бельгийский художник-неоимпрессионист; Жозеф Стевенс (1819–1892) — бельгийский художник-анималист; Виллиам Дегув де Нунк (1867–1935) — бельгийский художник-символист; Джеймс Эббот Макнил Уистлер (1834–1903) — англо-американский художник, мастер живописного портрета в полный рост, а также офорта и литографии, один из ключевых предшественников импрессионизма и символизма.
Ироничный намек на бельгийского скульптора-концептуалиста Марселя Бротарса (1924–1976), использовавшего в своих инсталляциях кастрюли с мидиями, которые традиционно подаются во всех бельгийских ресторанах.
Эмиль Клаус (1849–1924) — бельгийский художник, один из главных представителей импрессионистской живописи в Бельгии.
Анри де Гру (1866–1930) — бельгийский художник-символист, скульптор и литограф.
Антуан-Жозеф Вирц (1806–1865) — бельгийский живописец и скульптор романтического направления.
Люсьен Леви-Дюрмер (1865–1953) — французский художник-символист и керамист.
Джеймс Энсор родился и жил в городе Остенде на берегу Северного моря.
Имеется в виду картина Гюстава Курбе “Происхождение мира”, на которой изображена обнаженная женщина, лежащая с раздвинутыми ногами.
Имеется в виду картина итальянского художника Доменико Гирландайо (1449–1494) “Портрет старика с мальчиком”.
Поль Дельво (1897–1994) — бельгийский художник-сюрреалист.
Хуан Грис (1887–1937) — испанский художник и скульптор, один из основоположников кубизма.
