Ознакомительная версия.
– Привет-салют, Любаша! – поздоровался Митук, улыбаясь во весь беззубый рот. Но начальница отделения никак не отреагировала – разбирала ящики и какие-то свёртки. – Привет, говорю!
– Привет, – нехотя ответила Люба.
– Ну… и как там? Кхе-эк-хе…
– Привезли. Полный мешок денег. Тебе. Привезли.
Если бы кто видел, как, ликуя, подпрыгну этот высокий сутулый, иссохший в щепку человек, диву бы дался, ведь не ребёнок же! А он ещё и кричал, подпрыгивая:
– Ура-а-а! Ура-а! Спасибочки, шахта! Спасиба-а-а-а! Не дала мне загнуться-я-а-а!
– Затихни! – цыкнула на него Люба.
– Дай я тебя поцелую, золотко! Дай! Заместо шахты! – Митук перебрался через груду посылочных ящиков и пакетов, обхватил заведующую и уж намерился было чмокнуть в рябую щеку, как дверь распахнулась и вошёл Любин муж Петька, деревенский электрик.
Петька глянул на Митука бычьим глазом:
– Отставить!
– А-а! Не успел, – тут же отступил Митук. – Хотел, честно скажу тебе, Петро, радость свою на твою женку вылить…
– Выливай свою радость на любую другую бабу, – угрюмо пробормотал Петька, замахиваясь на Митука, но жена цыкнула и на него, и кулак остался там, где и положено – возле кармана.
Петька, видимо, вспомнил, что Митук вот-вот должен получить кучу денег, потому и сказал, стараясь улыбнуться:
– Да я так… Всерьёз, что ли? Что ли, маленькие мы? Нам, что, денег не хватает? Да, Митук?..
– Ага. Я и говорю – радость! Давай-давай, Любаша, шевелись. Газеты твои подождут. Я вот пять лет ждал… или сколько там… Мне в первую очередь. Я её давненько занимал. Погодь, Петька, никуда не отлучайся. Мы сейчас кое-что сварганим!
– Я ему попью! Я ему!.. Пусть только попробует… – завелась Люба. – Посинел, что подосиновик. И тебя, Митук, предупреждаю: угостишь – получишь у меня пенсию, как же! Держи карман шире!..
– Да не буду, не буду я, – не на шутку испугался Митук. – Я, что, не понимаю? Зачем мне-то грех на душу брать? Х-ха-ха-ха! Сказала: не пои – не буду. Перебьётся. Ты, Петро, не обижайся, – Митук заговорщицки подмигнул, чтобы тот понапрасну не волновался. – Такое, брат, дело. Не имею права. Твоя женка для меня большой начальник. не даст грошей – что тогда? Не-не. Пять годков… или сколько там… ждал… И на тебе!..
Настал торжественный момент. Люба, словно картошку, вывалила на стол – подняв мешок за два угла, – кучу денег.
– И это всё… мне? – поперхнувшись и остолбенев, Митук глядел на горку пережатых шпагатом и опечатанных тугих пачек. – Это всё… мне?
– А то кому ж! – спокойно сказала Люба. – Разве у нас есть ещё дурень, которому давно пора на пенсию, а он всё никак проспаться не может, света белого из-за горелки не видит?
– Не, нету, – поддакнул Митук, по-доброму широко улыбаясь. – Но, Люба, заметь: если бы я когда надо пенсию оформил, я бы ни в жизнь не собрал столько капиталу, чтобы День шахтёра для земляков организовать. Соображаешь?
– Ну, разве что…
– Поскорей, золотко. Поскорей считай!
– А чего єто говорят, бытто бригадирова Верка к тебе зачастила? – склонив голову, осмелела Люба. – Что, людям делать нечего?
– Слухай поменьше. Обидют только хорошую бабу. Считай-считай, а то во рту пересохло… Кхы.
– По такому случаю купишь мне коробку конфет, – Люба поплевала на пальцы и, бросив короткий взгляд на Митука, затем задержала его на муже. – А ты иди-иди, не мылься. Учуял, паразит, запах денег. Кот шкодливый!
– Да ладно тебе, – миролюбиво ответил Петька. – Никто на чужое не зарится. Отпускай человека побыстрее.
– Я тебе, Любаша, самолучших конфет куплю, какие ни на есть в нашем магазине, – закивал лохматой головой Митук, – и вина принесу. В придачу. Принести?
– Принеси, – благодушно согласилась заведующая почтой.
– Будет! Будет! Шахтёры, сама понимаешь, слов на ветер не кидают. А… это… Петру можно капнуть граммульку, чтоб у нас с тобой после никаких свар не было? Ну? -- Митук нетерпеливо смотрел на Любу, которая всё считала деньги, и ждал, что она скажет.
– Только при мне, – наконец разрешила она.
– При тебе так при тебе, – засиял Митук. Он покосился на Петьку. Тот ухмыльнулся, облизывая языком сухие губы.
Митук рассовал деньги по карманам, часть запихал под рубашку, а что не влезло, держал в руке.
– Погоди. Один момент.
Магазин и почта рядом, поэтому Митук мигом обернулся. Принёс, как обещал заведующей, коробку конфет и большую бутылку вина. Тут же откупорил её и налил пододвинутый Петькой стакан.
Люба поморщилась.
– Вы что, сдурели? Я столько выпью?
– Пей, девка, сколько хочешь, – Митук даже слегка смутился. – Дело твоё. А конфетки домой неси. Деткам. Карапузам своим. Нам закусить и так сойдёт. Правда, Петька?
– А то ж!.. – крякнул Петька и опрокинул жидкость в рот. – Хмы! Ей чуток плесни. После на голову болеет.
– Ага! – Митук наполнил стакан, подал Любе.
Люба молча выпила.
– А я таким макаром… – Митук, задрав бутылку кверху дном, забулькал, словно в прорву. Было видно как лицо его светлело, добрело, разглаживалось от благости.
– Ты б, Митя, часть денег у меня оставил, а то потеряешь, когда напьешься, – посоветовала Люба. – Смотри. Моё дело предложить.
– Она правду говорит, – подтвердил Петька.
Митук задумался, посмотрел на деньги в руках, похлопал себя по карманам.
– Дома спрячу, ни одна падла не найдёт!
– Он-то никогда нигде не валяется, – снова вставил Петька. – Землю носом пашет, а до хаты доползёт.
– Нехай сам смотрит.
В магазине Митук был первым человеком. Угощал всякого, кто туда ни заглядывал.
– За День шахтёра! За мой день, Михеевич! Тётка Лёкса, прими грамм шахтёрского зелья! Не дома – тут выпей! Выпей и ты, дядька Ахрем! Не пьёт только хворый! Угощайтеся-я-я!
Народ, осушив стаканы, веселел и уходить из магазина не спешил. Люди стояли группками, беседовали. Про политику, про нового председателя колхоза, а то всё больше хвалили Митука. Глянь ты, этот антихрист – пенсионер на шахте! А то привыкли насмехаться: пьяница да пьяница. Какой пьяница такую деньгу зашибёт? Где? А Митук наш – человек заслужоны, если ему эдакую пенсию и так рано дали. Не лишь бы кто Митук. Знать надо…
Откуда в магазине взялась гармошка, мало кто припомнит, но с ней стало ещё веселей – Митук плясал с разными выкрутасами, подскакивал, брыкался, тащил в круг любого, кто попадался под руку. Да и односельчане, подогретые угощением, отплясывали лихо, с жаром.
– Танцуй, братва-а! – неслось Митуково. – Сегодня День шахтёра! Сегодня я выдаю на-гора! Я! Митук! Чего там не добросил, доброшу тута-а! Га? Смелее, смелее шевелите батонами, бабоньки! Мужики, а вы что пригорюнились? Мало выпили? Давайте добавим! Гроши есть! Копал глубоко! Не думайте! Есть, мать их за ногу!..
Митук, еле переводя дух, топал к прилавку, из-за которого на него таращил осоловелые глаза безногий продавец Змитер, швырял деньги:
– Две. И конфет свешай. Открывай и консерву.
– Понял-понял, Митька. А мне ещё капнешь?
– И тебе. Гуляй, деревня-я!
Когда свечерело, Митук, шатаясь, побрёл к хате Шалабода. Он только сейчас опомнился, что бригадира не было на празднике, и расценил это как непорядок, почти оскорбление. Ворота были уже на запоре. Митук забарабанил кулаком.
– Кто там? – послышался мрачный голос Шалабода.
– Свои, открывай!
– Чего тебе? – недовольно буркнул бригадир. – Чего по ночам шляешься? Иди проспись. Пьяный же!
– Трезвый бы к тебе не пришел! – заявил Митук. – Под дулом не заставили б! Ты хамло! Я немедля отдам твой минимум, принёс вот. Принёс тебе, Шалабод, минимум. Дак откроешь или нет? Отворяй, кому сказал! Ну-у! Где ж тут хоть какой завалящий отбойный молоток?
Бригадир из-за ворот угрожающе выговаривал напрошенному гостю:
– По-хорошему, Митя, шёл бы ты спать! Будешь ерепениться – позову участкового.
– Кого-кого? – хмыкнув, переспросил Митук. – Участкового? Того недокурка? Того облезлого? Да я на шахте уже пенсию себе заимел, а его и в проекте ещё не было! И ты меня этим недоделком стращаешь?
– Иди, Митя, иди домой.
– Сам иди! Дак что, минимум не возьмёшь? Отворяй! Ставь закуску на стол, и мы оприходуем этот минимум, будь он не ладен!
К удивлению Митука, ворота заскрипели, и Шалабод тепло задышал ему в лицо.
– Добро, проходи, от тебя не отвяжешься…
Митук неверной рукой налил бригадиру полный, до краёв, стакан, дыхни – расплескается, а себе самую малость, уже, по всему видно, и не соображал, что творил.
– Глуши минимум! – велел Митук.
Выпили. Закурили. Шалабод прикончил бутылку, можно сказать, один. Он сидел на скамейке, громко попрекая себя за то, что грозился обрезать Митуку участок и не дать лошадь.
– Кто ж знал, Митька! Кто ж думал! – приговаривал бригадир, качая лысой головой. – А ты… вот кто ты… Аж меня обскакал!
– Обскакал. Как нечего делать. А мог бы тебе… мироед… мог бы и умывальник тебе сегодня начистить. Сколько ты назолял мне этих минимумов, сколько страшил ЛТП. Да не буду. Ни-ни. Не хочу мараться. Прощаю.
Ознакомительная версия.
