Итамар отхлебнул из стакана. Чай был слабым, он снова опустил пакетик в стакан, осторожно положил его в ложечку, лежавшую на столе, чтобы не накапать на деревянную крышку. Тут он ухмыльнулся: да уж, Каманский — пример, лучше не придумаешь… Сидит себе в своем небоскребе и все гребет, приобретает. Сколько стоит вся эта груда? Сколько стоит его последнее приобретение — мой сценарий?…
Итамар попытался вспомнить, как восприняли сценарий разные его знакомые. Валере, например. Ее сценарий потряс. Итамар сидел напротив нее в ресторане «Луиджи» на Третьей авеню, когда она читала рукопись. Они были одни, и он видел, как слезы текли по ее щекам и капали на сигареты. А Лора? Лора от волнения прекратила чтение посредине и смогла продолжить только через два дня, после того, как съездила в Хэмптсон, чтобы прийти в себя. Впрочем, все это женщины, сказал себе Итамар, женщины с их эмоциональной реакцией. Разве они способны дать объективную оценку?
Но хорошо, что сценарий задевает чувства. Значит, в нем есть нечто такое, что способно потрясти душу. Но нельзя допустить, чтобы это достигалось примитивными средствами. Только не дешевка!.. Его передернуло при мысли, что сценарий можно сравнить с мыльной оперой. Он вспомнил, что сказал ему Паоло Марчелло: «Отлично, Итамаро!» (Паоло всегда называл его на итальянский манер, подчеркивал и растягивал третий слог, добавлял «о» после «р» и вообще отказывался признавать тот факт, что Итамар не флорентиец, как он сам.) «Прекрасно для горничных. Но только при условии, что ты превратишь Меламеда в оперного певца. Знаешь что? Еще лучше — переделать весь сценарий в оперу! В оперное либретто! Да, именно! Ведь здесь есть все необходимое для оперы. Надо только добавить какое-нибудь самоубийство, расстрел… и получится идеально. Дай мне только написать музыку и увидишь, какая у нас получится опера!» Но Паоло, казалось, ничего не принимал всерьез, в том числе и себя самого, так что Итамар по сей день не знал, что на самом деле тот думал о его сценарии. Прекрасно для горничных…
Краска залила его щеки, когда он вспомнил жалость во взгляде доктора Ахарони, возвращающего ему рукопись. Тот не сказал ему ни слова, ни доброго, ни дурного, только спросил о здоровье матери.
Сильвия. Ей понравилось! Итамар вспомнил об их телефонном разговоре, пока дул на чай. Ей очень понравилось! И она тоже плакала, когда читала. По крайней мере, так она сказала ему, и у Итамара не было причины ей не верить. Но насколько объективно может быть ее суждение, если принять во внимание ее близость к Меламеду?
На Риту сценарий произвел большое впечатление, напомнил он себе. А она разбирается в этом предмете, учится у Гавриэлова.
И все же сомнения не прекратили терзать его сердце. В какой мере восхищение Риты зависит от… ну да, от любви к нему, спрашивал он себя.
Факт налицо, она влюблена в него, тут у него не было сомнений, хотя она в этом никогда не признавалась.
Когда они были вместе, слово «любовь» ни разу не слетело с ее уст. Зато она хотела снова и снова слышать его от Итамара. Она допытывалась, что именно он к ней чувствует, уважает ли, ценит ли ее… пробуждает.
— Ты до сих пор не понимаешь? Я чувствую к тебе…
— Что? Скажи что?
— Любовь, — вырвалось в конце концов у Итамара.
И вот тут-то, в этот самый момент, Рита приложила палец к его губам. Как будто она не хотела больше слышать об этом чувстве, которое могло только усложнить их отношения. Но в глубине души Итамар знал, она наслаждалась его признанием и делала все, чтобы услышать его еще и еще раз.
Она действительно любит меня. Так что же еще она хочет от меня? Почему всякий раз, когда мы встречаемся, я слышу в ее голосе какое-то скрытое недовольство? Что еще от меня требуется? Брак? Но насколько он понял их взаимоотношения с мужем, не этого она добивалась. Уступив ее настойчивым уговорам, Итамар успел пообещать, что после возвращения Риты с мужем из недельного отпуска на Сейшельских островах он посетит их и познакомится с ее супругом.
— Гади совсем не такой, как все адвокаты, — сказала Рита. — Ты увидишь, насколько он интересен. Он сам… ну да ладно, это не важно…
— Что, Рита?
— Я обещала ему, что никому не скажу.
— Если так…
— Ну хорошо, я сдаюсь. Почему-то именно от тебя мне трудно что-либо скрыть. Так вот, — она на мгновение остановилась, чтобы сделать глубокий вдох и приступить к важному признанию, — Гади сам пишет стихи. Я вижу, ты потрясен. В это действительно трудно поверить. Он начал писать лишь несколько лет назад. Я нашла стихи в одном из ящиков его стола. Как я была взволнована! Но еще и страшно разозлилась! Почему он мне ничего не говорил? Наши отношения такие открытые, такие искренние, что я поразилась. Зачем он держал это в секрете? Ты понимаешь, он даже рассказывает мне — тебя это, впрочем, не касается, но если уж мы затронули… — он рассказывает мне о женщинах, к которым испытывает желание. В мыслях, конечно, по крайней мере, я надеюсь, что это так. Собственно, я уверена, мы ведь ничего не скрываем друг от друга. Ничего!
— Ты рассказала ему обо мне? — испугался Итамар.
— О тебе? С чего вдруг? Но между нами так заведено — я так установила еще с первого же дня нашего знакомства: мы всегда откровенны друг с другом и ничего не храним в секрете. Так вот, я ему сказала несколько дней назад: «Если ты хочешь о чем-либо спросить меня, спрашивай! Если ты хочешь знать, почему я иногда возвращаюсь домой так поздно, если ты что-то подозреваешь, — спроси!» Но он только обнял меня — как я люблю, когда он так меня обнимает! — и не спросил ничего. Ты понимаешь, как открыто все между нами? Как честно?
— Только не рассказывай ему обо мне, Рита.
— Он, конечно, знает о Реувене Маклице, — продолжила она. — Он знал и в то время. Гади понимает, насколько важна для меня духовная жизнь. Когда я рассказала ему о Реувене, когда он понял, как мне это необходимо, он стал поддерживать меня, несмотря на всю свою боль. Гади был со мной, когда меня одолевали мучительные сомнения, не оставить ли Реувена. «Ты абсолютно уверена, что он ничего не достигнет?» — спрашивал он меня снова и снова. Он хотел, чтобы я не раздваивалась, не раскаивалась в своем решении.
Вдруг Рита всплеснула руками:
— Ты знаешь, теперь, когда я вспомнила об этом, я вдруг подумала: наверное, Гади обратился к поэзии, чтобы как-то заменить мне Реувена. Он, по-видимому, понял, что без духовности моя жизнь не может быть полной. Точно! Так оно и есть! Он стремился заполнить образовавшуюся пустоту. Как я до сих пор не поняла? И подумать только, что инициатором его творчества в какой-то мере оказалась я…
Со временем Рита стала во всем помогать Итамару. Верно, надеялась, что в один прекрасный день он захочет посоветоваться с ней по поводу постановки того или иного эпизода. Непосредственно в творческий процесс она пока что не вмешивалась, зато пыталась, насколько могла, наставлять во всем, что касалось продвижения фильма, например, в сложных отношениях с «академиками». В этом вопросе у них пока не было согласия.
— Я действительно не понимаю, почему ты упрямишься. Разве это так существенно?
И вправду, думал Итамар, разве лет через сто кто-нибудь упрекнет Меламеда за его высказвания об Израиле и арабах? Будут ли его помнить за пение? А может, рассмеялся про себя Итамар, кто-то через сто лет вспомнит Меламеда благодаря моему фильму? Хотя надо признать, такое порой случается. Разве Кафка стал бы так знаменит без Макса Брода? Или возьмем Трумпельдора. Преклонялись бы так перед его памятью, если бы не надгробная речь Бреннера? Но конечно, не будь Кафка гениален, а Трумпельдор значителен как личность, ни Брод, ни Бреннер не стали бы так стараться после их смерти. И если бы Меламед не прослыл выдающимся артистом, я бы не трудился столько лет над фильмом.
Однако что это меняет? Будет фильм — не будет фильма. Разве «Амадеус», сколь интересным он бы ни был, может что-то добавить к тому, что Моцарт принадлежит вечности? И все же меняет… Как быть, если эти вопросы не дают покоя?
— Главное — сделать фильм о Меламеде. Потом ты сможешь взяться за другие вещи, — сказала Рита.
Нельзя допустить, добавила она, чтобы замысел фильма «Возвращение Амадеуса», как в шутку назвал его Итамар, остался только замыслом. Он должен начать работать над сценарием уже сейчас, пока не начались съемки. Тогда, по завершении «Lieder», он сможет немедленно начать проталкивать «Возвращение».
Рита возвращалась к этому постоянно, засыпала его всевозможными советами, всячески старалась направить и ободрить. В довершение всего она стала поддерживать Итамара материально. То были всякий раз небольшие расходы, но вместе они складывались в приличную сумму. Рита расплачивалась за них обоих в ресторанах и покупала билеты на концерты. Иногда она приносила с собой готовую еду. Она даже предложила платить за его квартиру, но Итамар не хотел об этом и слышать.
