Но Крузо заронил это семя в мое сознание, и я не могла теперь смотреть на губы Пятницы, не думая о мясе, которое когда-то он поглощал.
Вполне понимаю, что в таких мыслях кроются ростки безумия. Нас не передергивает от отвращения при прикосновении руки соседа, оттого что его рука, в данный момент чистая, была когда-то грязна. Мы все должны лелеять в себе некое неведение, некую слепоту, иначе окружающее общество покажется нам невыносимым. Если Пятница зарекся от человечины в те долгие пятнадцать лет жизни на острове, почему бы мне не поверить, что он зарекся навсегда? И если в глубине души он остался людоедом, то разве теплая живая женщина не более для него привлекательна, чем застывший труп ребенка? Кровь стучала у меня в висках, скрип ветки, закрывающее луну облачко рождали опасение: вот-вот Пятница бросится на меня, хотя другая клеточка моего существа отлично знала, что он останется таким же бесстрастным, каким был всегда; и все же мысль, над которой я не имела власти, настойчиво твердила мне о его кровожадности. Так я и пролежала, не сомкнув глаз, пока не стало светать и пока я не увидела Пятницу, мирно спящего неподалеку от меня, и его задубелые, бесчувственные к холоду ноги, едва прикрытые одеждой.
* * *
Хотя мы идем молча, в голове у меня жужжат слова, с которыми я обращаюсь к вам. В самые тяжкие дни в Ньюингтоне мне казалось, что вы умерли, скончались от голода в своем укрытии и что вас похоронили как нищего или что вас выследили и упрятали во Флит, где вам суждено погибнуть в нищете и одиночестве. Но теперь мною владеет твердое убеждение, объяснить которое я не берусь. Вы живы и здоровы, и сейчас, когда мы бредем по дороге в Бристоль, я обращаюсь к вам так, будто вы рядом, привычный призрак, мой вечный спутник. И Крузо тоже. Иногда Крузо возвращается ко мне, угрюмый, каким он был почти всегда (и чего я не выносила).
* * *
По прибытии в Мальборо я нашла лавку книготорговца и за полгинеи продала ему «Путешествия по Абиссинии» Пейкенхэма форматом в четверть листа, из вашей библиотеки. Я была и рада тому, что избавилась от такой тяжести, и одновременно огорчена, потому что не успела прочитать эту книгу и узнать побольше об Африке, ведь это помогло бы мне вернуть Пятницу на его родину. Я знаю, что Пятница не из Абиссинии родом. Но по дороге в Абиссинию путешественнику пришлось побывать во многих королевствах; быть может, одно из них - Пятницы?
Пока стоит хорошая погода, мы с Пятницей ночуем под живыми изгородями. Из осторожности мы стараемся поменьше попадаться на глаза людям, так как являем собой престранную пару.
- Вы его любовница? - спросил меня какой-то старик, когда мы вчера сидели на ступенях церкви и завтракали хлебом. Была ли издевка в его вопросе? Но старик вроде бы говорил серьезно.
- Это раб, которого хозяин освободил перед смертью, - ответила я. - Я веду его в Бристоль, откуда он отправится на корабле в свою родную Африку.
- Значит, вы возвращаетесь в Африку, - сказал старик, обращаясь к Пятнице.
- Он не умеет говорить, - ответила я. - Еще ребенком он потерял язык и общается только жестами. Жестами и действиями.
- Тебе будет что рассказать в Африке, не так ли? - сказал старик громче, словно мы были глухие. Пятница смотрел на него безучастно, но старика это не остановило. -Ты, конечно, многое повидал, - продолжал он, - большие города и корабли, громадные, словно замки. Вряд ли тебе поверят, когда ты расскажешь об этом.
- У него нет языка, он не умеет говорить ни на каком наречии, даже своем родном, - сказала я, надеясь, что этот назойливый тип от нас отстанет. Но он, очевидно, был туг на ухо.
- Так, значит, вы цыгане? - спросил он. - Вы и он - цыгане?
На мгновение я лишилась дара речи.
- Он был рабом, а теперь возвращается в Африку, - повторила я.
- Ага, - сказал он, - мы называем их цыганами, всех этих грязных бродяг, накликающих беду. - И он поднялся, опираясь на палку, посмотрел мне прямо в глаза, словно бросая вызов.
- Пойдем, Пятница, - прошептала я, и мы поспешили уйти.
Мне смешно вспоминать сейчас об этом приключении, но тогда мне было не до смеха. Прячась, как крот, в вашем доме, я быстро потеряла орехово-коричневый загар, который пристал ко мне на острове; однако верно, в пути мы почти не мылись и нас это нисколько не удручало. Я помню целый корабль, полный цыган, людей темных и подозрительных, прибывших на незнакомый континент в Баия из испанской Галиции[6]. Уже дважды нас с Пятницей называли цыганами. Что такое цыган? Что такое разбойник? Слова здесь, на Западе, приобретают какой-то новый смысл. А может, я, сама того не зная, превратилась в цыганку?
***
Вчера мы пришли в Бристоль и прямиком направились в порт, который Пятница, судя по всему, сразу узнал. Я останавливала каждого встречного матроса и спрашивала, не знает ли он о каком-нибудь корабле, готовящемся к отплытию на Восток или в Африку. Наконец нам показали корабль Ост-Индской компании, направляющийся в Тринкомали [7]и на острова пряностей. Благодаря счастливой случайности как раз в этот момент рядом с ним бросил якорь лихтер, подплывший, чтобы загрузить его трюмы, и первый помощник сошел на берег. Извинившись за наш: неопрятный после долгого путешествия вид и заверив его, что мы не цыгане, я представила ему Пятницу как бывшего раба из Америки, теперь, к счастью, свободного, который хочет вернуться домой в Африку. К несчастью, продолжала я, Пятница не говорит ни по-английски, ни на каком другом языке, потому что работорговцы вырезали ему язык. Но он усердный и послушный парень, и ему не нужно ничего, кроме возможности отработать стоимость путешествия в Африку.
При этих словах помощник усмехнулся.
- Африка - громадный континент, мадам, он даже громаднее, чем я мог бы описать словами, - сказал он. - Знает ли ваш юноша, где он хотел бы сойти на берег? А то ведь можно сойти на берег в Африке и оказаться дальше от дома, чем отсюда до Московии.
Я постаралась рассеять его сомнения.
- Когда придет час, он узнает родные берега, - сказала я. - Чувство родных мест никогда не обманывает человека. Возьмете ли вы его?
- Плавал он когда-нибудь раньше? - спросил помощник капитана.
- Он плавал, однажды даже потерпел кораблекрушение, - ответила я. - Это опытный моряк.
Помощник согласился провести нас к капитану. Мы зашли в кофейню, где капитан сидел в обществе двух торговцев. Нам пришлось долго ждать, пока нас представили. Я снова изложила историю Пятницы и рассказала о его желании вернуться в родную Африку.
- Вы бывали в Африке, мадам? - спросил капитан.
- Нет, сэр, - ответила я, - но какое это имеет значение?
- Так, значит, вы не поедете с этим парнем?
- Нет.
- Тогда позвольте вам сказать вот что. Половина Африки - это пустыня, а другая половина - дышащие лихорадкой зловонные джунгли. Лучше бы вашему чернокожему оставаться в Англии. Но если он уж так туда стремится, я его возьму. - Мое сердце подпрыгнуло. - У вас есть его вольная грамота? - спросил он.
Я подала знак Пятнице (который во все время этого разговора стоял как истукан, ничего не понимая), что хочу открыть мешочек, висевший у него на шее, и показала капитану бумагу, подписанную именем Крузо, чем он, как мне показалось, остался удовлетворен.
Очень хорошо, - сказал он, запихивая бумагу себе в карман, - мы высадим его на африканский берег в том месте, где он укажет. А теперь прощайтесь, утром мы отплываем.
То ли манера капитана мне не понравилась, то ли обмен взглядами между капитаном и помощником, который я перехватила, не знаю, но только мне внезапно стало ясно, что все не так, как мне сначала показалось.
- Бумага принадлежит Пятнице, - сказала я и протянула руку, чтобы ее забрать. - Это единственное доказательство, что он отпущен на свободу. - А когда капитан вернул ее мне, я добавила: -Он не может сейчас остаться на борту, потому что его вещи еще в городе.
Из этих моих слов они поняли, что я раскусила их замысел (продать Пятницу в рабство во второй раз), капитан пожал плечами и повернулся ко мне спиной, и на этом все кончилось.
Итак, воздушный замок, который я возвела, надежда, что Пятница уплывет в Африку, а я вернусь в Лондон и наконец сама себе стану хозяйкой, обрушился у меня на глазах. Если бы капитан был честным человеком, подумала я, он не согласился бы взять такого неопытного матроса, как Пятница. Только проходимец - а таких я встретила великое множество в последующие дни - мог делать вид, что рад нам, считая меня простофилей, а Пятницу - Богом посланной поживой. Один из них утверждал, что плывет в Калькутту с остановкой на мысе Доброй Надежды, где он и обещал высадить Пятницу на берег, тогда как на самом деле, как я узнала в гавани, он уходил на Ямайку.
Быть может, я была чересчур недоверчивой? Но я знаю одно: я не спала бы сегодня спокойно, если бы Пятница, не зная и не ведая, во второй раз в своей жизни плыл в рабство на плантации. Женщина может выносить нежеланного ребенка, вырастить его не любя, и все же она готова защищать его всей своей жизнью. То же самое, образно говоря, случилось и со мной по отношению к Пятнице. Я не люблю его, но он мой. Вот почему он остался в Англии. Вот почему он остался со мной.
