— Представляешь, он уволил даже Гурнама, — с изумлением сказал мне Игорь Михайлович, с которым мы сидели за кофе в одной из «Шоколадниц», — А дальше началась забавная история, о которой он в Москву даже не сообщил. Потому что собирает вещи и вообще в офисе не появляется. Дело в том, что уволенные подали в суд. И не на Бореньку, а на «Пушкинский дом», ясное дело. Там, видишь ли, есть законы, в этой Индии. О выходном пособии и так далее. А в случае с Гурнамом и вообще песня. Ему пятьдесят девять лет. Ты не объяснишь, что это слишком много, в стране, где три четверти населения молодежь, но премьеру семьдесят шесть, а президенту — сколько Патилихе, да вот же я с ней встречался пару лет назад? Ну, тоже за семьдесят. И никому это не кажется странным, наоборот.
— И на сколько подали?
— На четырнадцать миллионов, — задумчиво и с явным удовольствием сказал Игорь Михайлович, — Ну, делить надо на сорок пять. Рупий, то есть. Тоже неплохо. А в газетах написали, что «Пушкинский дом» отказался принять иск. Что делает ситуацию хуже.
— А ему вломить иск в Москве за ущерб…
— Ты его сначала найди, дурака. Еще неизвестно, вернется ли он в Москву. Но в данном случае это не он, это Саша. Он там сейчас вообще один сидит. Напугался, бедняга, сказал что-то про своего юриста — из консульства, естественно. А этим, вручавшим, только того и надо было. Повернулись и ушли. А теперь Саша жалуется, что когда говорит, что он из «Пушкинского дома», то на него как-то косо смотрят. А что ж вы хотели… Ну, в общем, собирайся.
— Куда?
— В Дели, куда еще. Я там сделал обход старых знакомых, а они: где же этот, выступал у нас с лекциями, а потом все кончилось, забываете вы о нас совсем… Мы с Сашей начали поднимать планы работы. Гаденыш их, похоже, даже не открывал… Вот я с Моханти из Джавахарлалки и договорился. Он тебя помнит. В лучшем университете страны тебя знают — гордись. Моя квартира готова. Поживешь там, без меня, Саша машину даст с шофером. Только…
Игорь Михайлович блеснул стеклами толстых очков:
— Там в офисе нехорошо. Барабашки завелись. Даже не заходи туда.
— Стучат по ночам?
— По ночам там только охранник, хорошо хоть его не уволили. В дом он не заходит. Сидит со своим ружьем в будке. А так — то компьютерные вирусы, то розетки искрят, то еще какая-то дрянь. Саша там один мучается. И это еще цветочки.
Игорь Михайлович с удовольствием допил кофе.
— Вот при проклятом застое, помню, — счастливо вздохнул он, — был в «Пушкинском» такой же генеральный. Только в Бангкоке. Выгнали его за то, что посольство донесло: уезжая, запирал жену на ключ. Ну и вообще уже семь лет там сидел, крыша сползла. И вот он отвалил, я приезжаю его менять — судьба у меня такая, осколки собирать, — а в саду у него обнаружилась семья варанов, под манговым деревом — гнездо кобр, а на чердаке — летучие мыши. И что ты думаешь, пришлось вызвать колдуна после санитарных служб. Потому что иначе местные служащие работать отказывались. Я квитанцию приложил к отчету для Москвы с расшифровкой: оплата услуг традиционной уборочной фирмы. Прошла. В общем, поезжай, поддержи репутацию конторы. Я ведь еще полтора месяца не соберусь туда, Саша там один, сидит среди барабашек. Контракт на тебя оформляется, я уже обо всем договорился. Гонорар как обычно.
Конечно же, я этого хотел. Когда это я не хотел в Дели?
Мы встали.
— Как ни смешно, Игорь Михайлович, — сказал я, уже в дверях, — но это будет грустная поездка. Даже Гурнама нет. Может, я дождусь, когда ты там окажешься?
— А студенты не пойдут из-за тебя на каникулы? Да Гурнама я попросту верну. Он меня послушается.
Заставлю Москву выплатить ему компенсацию по суду и верну. Какой же «Пушкинский дом» в Дели без Гурнама? Ну ладно, давай, бегу…
И вот он, город золотого солнца и песчаных куполов в пыльной дымке. На закате я отправлюсь на Раджпат, эту грандиозную аллею среди деревьев и квадратных прудов, пройду вверх по плавному холму между кремово-розовыми камнями Южного и Северного крыльев — к президентскому дворцу, возвышающемуся на холме странно вытянутой, как буддийская ступа, верхушкой. А оттуда отправлюсь к моей первой любви в Дели — ресторану «Бухара» в «Шератоне». Когда-то официально признанному лучшим заведением тандурной кухни в городе (а значит — страшно сказать — и в мире?). Кубики панира, обсыпанные серой крошкой жгучего перца с зирой. Удивительно приготовленные грибочки цветной капусты в тесте из грубой муки. Глоточек виски. Здесь — место, куда я готов ползти хоть на коленях.
Но сначала…
— Адрес Гурнама? — удивился Саша, — Ну, вооб-ще-то, Рахул знает. Что-то военное, как я помню. Да пожалуйста, берите его хоть на весь день, я сегодня все время в офисе. Точнее, на газончике. Здесь как-то лучше работается.
— А что? — поинтересовался я, и Саша понял, что я все знаю.
— Да вот вчера кто-то в закрытой комнате разбросал бумаги по дивану. Фильм ужасов просто. Хоть мангуста заводи, от змеюк обороняться. Вот только они еще не заползали. Ладно, приедет новый генеральный — разберемся.
Зачем я туда отправился? Точно я не знал. Просто поеду и дам ему денег, подумал я, садясь в «ниссан». Сумма, в которую мне обойдется ужин в «Бухаре», — это наверняка четверть бывшей зарплаты Гурнама, которой у него больше нет.
«Что-то военное» оказалось очень странным адресом для скромного шофера, но мало ли странностей в Дели. «Милитари кантонмент» был когда-то районом, где расселяли местных офицеров. Дальше, конечно, все было как всегда — военные уехали, гражданские приехали, но в любом случае это была не худшая часть города: особняки для бывших полковников и генералов, двухэтажные многоквартирные дома для офицеров других рангов. Рядом квартал сикхов, напротив и наискосок, через перекресток — тоже благополучные места.
Я мог бы заметить, что творится с Рахулом, еще когда он сообщил мне: заблудился, сэр. Ну спроси дорогу, разрешил ему я, продолжая жадно оглядываться: вот напротив ювелирная лавка, где я покупал свадебные, до плеч, серьги для одной абсолютно очаровательной дамы, вот музыкальный магазин в подвале, где я впервые в жизни купил диск Джоан Баэз — раньше как-то обходился без нее — и слушал его потом в гостиничной комнате…
— На втором этаже, сэр, — сказал Рахул и зачем-то оглянулся.
Тут как раз, метя сандалиями пыль, подошел курчавый темнолицый южанин (в Дели живут дети всех штатов) и, в ответ на слова «Гурнамджи, пожалуйста», повел меня вверх по широкой лестнице, заставленной велосипедами, пустыми коробками непонятно от чего. Поверх рубашки до колен у этого достойного человека висело на шее махровое полотенце, которым он время от времени вытирал лицо.
Дверь была в конце коридора, и Гурнам почему-то стоял в ней и ждал меня. Все в той же серой рубашке и выглаженных брюках, вытянутый и чуть наклоненный вперед, как будто он ждал, что сейчас я вручу ему ключи от машины и назову адрес — а он уже готов.
По-настоящему хорошему человеку тут пожимают руку своими двумя, не забыв сделать намастэ — тот самый жест ладонями у лба, знакомый всему миру.
— Я подумал, что хорошо бы заехать и выпить чаю, — сказал я ему.
— Чай! — восхитился Гурнам, — Отлично, сэр. Вот только…
Комната за дверью оказалась заставлена коробками, и похоже, что чайник уже был в одной из них, но для чего тогда соседи… Индийцы не покупают чай в сувенирных лавках, они предпочитают приобретать его большими пакетами, которые европеец в руки не возьмет. Зато уж они знают, что берут, и знают, как чай делать. Очень сладкий, и такой крепкий, что даже три ложки горячего молока не уничтожат этот неповторимый, с оранжевым оттенком, цвет.
— Не надо спешить уезжать, Гурнам, — сказал я после первых глотков, оглядывая хаос коробок, — В офисе будет новый босс. На этот раз — нормальный.
Гурнам начал медленно раздвигать губы и кивать. Кажется, он был счастлив.
— И это, конечно, вы, сэр, — сказал он, кладя свою ладонь на мое колено, — Очень хорошо. Вы будете отличным боссом. Я знаю.
— У меня масса своих дел, книги — и это буду не я, дорогой Гурнам, или мне пора тоже сказать — сэр? Это человек по имени Игорь…
Ну конечно, Гурнам знал Игоря Михайловича, он и его возил, когда тот дважды работал в Дели. Как же ему было его не знать. Он знал всех.
— И это тоже правильно, — снова улыбнулся он. И по этой улыбке я понял, что Гурнам — если он не на работе — способен выражать очень много чувств сразу.
— Я с ним говорил, он сказал: конечно, я возьму Гурнама обратно. Слушайте, Гурнам, он даже не будет против выплаты компенсации, по суду или без. А те полтора месяца, пока он будет собираться…
И я полез в карман за кошельком.
И опять рука Гурнама — теплая и очень сильная, как я не без удивления заметил, — легла мне на колено.
— Не надо, — сказал он. И, после паузы, добавил: — Я не подавал иска в суд. Это они, другие, подавали.
