Конечно, охота за мной. Пьяненький болтливый старикашка – легкая добыча!.. Но это я буду у чичей на крючке. Я и мои склады. Я и мои бочки с бензином… Моя солярка… Мои (только что привезенные на склад гранатометы… пять штук) АГС-17… Если они отца схватят. И начнут меня доить… Эти идиоты могут думать, что я держу деньги при себе. Тем опаснее!
Отец появился к самому вечеру. Шумный, поддатый, он вязался к солдатам охраны у Больших ворот. Я слышал, как охранник себя сдерживал… “Ладно, ладно… Проходи!” – охранник с удовольствием не пустил бы на склад “майорова отца”, вытолкал бы в ворота. Еще бы и пинка дал…
Я поспешил встретить, отец был в отличной разговорной форме. Глазки его бегали, блистали. Остренькие в вечернем свете… Он имел в кафе… в кафе?.. интереснейшую беседу с неким контрактником Запасецким.
– О самом начале этой войны… Дуда хотел в СССР, верно?.. Дуда ни за что не стал бы с нами воевать, если бы снова в СССР.
Я сдержанно улыбнулся.
– Он много чего хотел.
Я же знал про ханкалинские кафе. Поддатые контрактники в эти две кафешки носа не сунут. Боясь патрулей… Да, признался отец. Да, сидели не в кафе. Сидели на завалинке. Потом просто на траве сидели. Но что это по существу меняет?.. Беседа получилась интереснейшая. Контрактник Запасецкий оказался умен и знающ. Но на самом пике вдохновенного спора его замели. Патруль!.. Молниеносно! Делать им нечего! Они здорово здесь наловчились. В две секунды!.. Такого философа замуровать в обезьянник!
Мы подошли к пакгаузу-8.
– Тебя не замели, – я улыбался. – Потому что ты им напомнил про майора Жилина?
Он возмутился:
– Ничего я не напоминал! Они и так меня знают!
Святая правда. За неделю гостевания его знали все патрули. Пора отправлять в Россию… И побыстрее, майор Жилин… В дальнюю дорогу. В вагон, на крепкую нижнюю полку, бутерброды, бутылец – и прямиком к его друзьям, к пьяницам далекого городка Ковыльска… Загостился!
Отец укладывался на ночь… Пак на своем топчане уже спал. Бывают же безгрешные люди. Затравленный писарь, уставший думать о полчищах возле мавзолея, завернулся с головой в одеяло. Маленький… Был как кокон.
Едва я уложил отца спать, звонок Рослика: отцу пора уезжать.
За отцом следили. Отца уже пасли, отслеживая потемнее место и пожестче обстоятельства. Настоящая охота!.. Рослик, весь возбужденный, кричал в трубку… Папашу на складе не запрешь, Александр Сергеич! А на улице подпоить старика ничего не стоит. Лишняя стопка! За хорошим разговором!.. Даже не оплатят его выпивку. С такой скоростью… Уволокут… Только и всего.
Рослик, опередивший Руслана, был доволен. Со своей тягой стать моим другом-товарищем, он как-никак первым предупредил меня о серьезной опасности… Он! Он мне помог!
И одно к одному – из штаба – общий запрет на приезд в Чечню всякой родни.
Отец все же подыскал себе положительную эмоцию для своего скорого отъезда. Это не бегство, а маневр!
Ему даже льстило, что для кражи присмотрели его, а не кого-нибудь… Чтобы тянуть жилы из сына. Но ведь чичи просто так не крадут. А значит, сын – человек важный. Значит, сынка-то ценят… Говно-то красть не станут.
– Какие суки! – деланно возмущался он.
И как же лестно было ему, что его сын был когда-то знаком с самим Дудаевым! Даже нынешнюю необходимость срочно уносить ноги отец как-то хитро увязывал с тем давним знакомством… И хотелось поговорить о неистовом Джохаре. Ну, сын! Ну, похвастай! Расскажи!
– Батя! У нас нет лишней минуты.
– Но ведь Дуда прямо говорил – в Россию нет, а в СССР да. Разве не так, сын?
Я в это время созванивался с Гусарцевым – как? Как там с билетами?.. Быстрее, быстрее, Коля!
– Сын, похвастай… Дуда ведь хотел в Советский Союз. Дуда не стал бы отделяться. Он любил СССР, верно?
– Батя. Давай-ка собирай свой рюкзачок.
Да и хвастать мне, в общем, было нечем – я общался с Дудаевым в самом его начале, когда он искал власти в Совете Чечни. Когда и сам он еще только метил в высокие чиновники. Он тогда только-только начинал сколачивать и вооружать батальоны.
Рюкзак… Еда в дорогу… Быстрее!.. Я прятал отцу деньги в потайной карман брюк. Совал бутылку в уже умятое рюкзачное барахло… А отец не умолкал… Старикан был неисправимый интернационалист. Реликт! В их поколении это уже редкость. (Они уже разобрались…) На него вдруг напало говорливое безумие. На прощанье!.. Старикан шумно сожалел, что уезжает.
Он хотел именно здесь, в Чечне, дождаться того дня, когда Дуда, как пастух стадо, приведет чеченцев в СССР.
Уминая и утрясая его рюкзак, я все же ему напомнил, что ни Дуды, ни СССР уже изрядное время нет… их нет как нет… не существуют…
Отец спохватился:
– Ах, да, да, – заспешил он. – Его же убили. Как я запамятовал… Но знаешь, сын… Ты уверен? В программе “Время” говорят… То нашли его могилу. То нет… То похоронен. То опять нет… А как он погиб?
– Его предал его лучший друг.
Отец даже вскрикнул:
– Надо же!
Секунду погоревав, отец заметил:
– Неважный был у него друг.
– Лучший.
– Что?!. Лучший друг?
– Он так мне сказал.
– А надо было брать в друзья с умом… Но ты расскажешь. Ты обязательно мне расскажешь, сын. А?.. Перед отъездом… Мне это важно. Я буду об этом долго думать… В вагоне… У меня долгая дорога, сын!
Если выпадет минута, я ему расскажу. Почему нет?.. Это скрасит ему дорогу. Тем самым скрасит жизнь. Я любил отца. Моего старенького выпивоху.
Звонок Гусарцева.
– Поезд через три часа. Билеты у меня на руках.
Я облегченно вздохнул. Сработал, конечно, генерал Базанов. Его звонок… На товарной станции мое влияние почти безгранично. Но на пассажирской без генерала нам было не обойтись.
– Спасибо, Коля.
– Я с билетами подрулю… Подскочу прямо к складам, так?
Звонок Руслана.
У Руслана родственник, работал телохраном, настоящий профи… Он далековато, но через час будет здесь. Если свистнуть, примчится прямо к поезду. И будет сопровождать моего отца хоть до Моздока…
– Спасибо, Руслан… Нет необходимости. Главное сейчас побыстрее.
Отец вдруг завозился с тряпками. Что еще за сборы?!. Один камуфляж. Другой. Брал с полки, смотрел и отбрасывал в сторону. Туда, где сидел притихший, задолбанный Пак.
– Батя!.. Что ты делаешь?
– Выбираю.
Отец был не прочь, чтобы камуфляж произвел впечатление на наш родной, на наш маленький, но самолюбивый городишко. Чтобы пятнистое дыхание войны “выстрелило” в Ковыльске-на-Урале… Чтоб из каждого окна видели приехавшего из Чечни… Старик будет идти меж пятиэтажек, выпятив грудь. Ну, может, с кем из местных приостановится. И кое-что им порасскажет. О войне… О сыне.
Ничуть не торопясь, он напялил наконец приглянувшийся ему камуфляж. Огладил бока.
– М-да… Так ты мне расскажешь, кто предал Дудаева?
– Обязательно… Быстрее, отец.
Стало слышно, как снаружи зарычал мой джип. Крамаренко проверял там мотор, бензин.
Невыспавшийся и грустный Пак сидел напротив нас. На своем топчане. Замер в ожидании… Мне кажется, Пак не дышал. Боялся спугнуть отъезд… Его мысли были устремлены куда-то высоко, ввысь, как молитва. Пусть, пусть вернется социализм, мать его… Пусть придут китайцы… Пусть полчища индусов… Инопланетяне. Пусть придет кто угодно. Но пусть уйдет, уедет, сгинет этот незамолкающий ночами безумный старик.
Посидеть с отцом в ресторане в его удовольствие! Поставить там, за рюмкой, точку… обязательную родственную точку в его ненужном, необязательном сюда приезде. Вторая моя мысль – не дать ему перебрать водки. Потому что в его глазах уже появился характерный блеск. Блеск там жил… И чуть расширенные зрачки. И значит, где-то с собой у него чекушка. Четвертинка. Из которой он будет подливать.
Он мастерски умел это: пить с тобой вместе и по-тихому добавлять только себе… Из кармана… Или из плохонькой сумки. В нем говорила запасливая старость. И заодно скупая бедность. Он боялся… Что радость жизни вдруг оборвется. Старик уже не был уверен в людях… Даже в сыне… Не был уверен, что в хорошую стариковскую минуту его жизни ему нальют… нальют хорошо и вдоволь.
– Мы поговорим… Мы будем спорить, сын. Это будет наш большой разговор.
Я только кивал. Мы входили в привокзальный ресторанчик, и я думал – дать, дать ему выпить. Но в меру… Милый, милый старик. Отец!
Но, увы, уже в самых дверях ресторана, секунда! – мы еще даже не вошли, – громко и четко была объявлена посадка. И пугающе близко гукнул локомотив… Мы тотчас развернулись.
И чуть не бегом к поезду.
Отец стоял на подножке вагона, а я на земле напротив. Мы растерялись… Мы же ничего не успели. Я не успел ему толком рассказать о стройке дома у реки – там, где жена и где дочка. О том, что мы хотим, чтобы отец жил с нами. Как только построимся… Хватит с него Ковыльска-на-Урале.
Я даже не успел ему рассказать обещанного… о том, как неожиданно и, пожалуй, даже невольно я превратился здесь в человека, умеющего делать деньги. (Чего потомственные строители – что мой отец, что я – вообще говоря, никогда не умели.)
