— Лозанич, имейте в виду, не занимайтесь напрасным трудом, не выходите за рамки вашей компетенции! — именно так, строго, несколько раз повторил редактор, не стесняясь при этом прямо перед ним стряхивать перхоть с воротника и плеч своего темно-синего двубортного пиджака.
— Простите, господин редактор, но здесь вкралась чисто техническая ошибка, как я могу пропустить, что высота горы Копаоник составляет почти две тысячи пятьсот метров, в то время как официально признанным фактом, и я проверил это по картам, является то, что Панчичев пик возвышается над уровнем моря лишь на две тысячи семнадцать метров, — не выдержал однажды юный сотрудник.
— Почти?! А это слово «почти» для вас что-нибудь значит?! Короткое слово, но оно-то и покрывает эту разницу. И где вы видите ошибку? Лозанич, вы филолог-сербист, филолог, правда, не очень квалифицированный, но вы никак не географ. Подвижки земной коры происходят постоянно. Да и вообще, есть у вас хоть капля национальной гордости?! Не хотите же вы, надеюсь, сказать, что нужно округлить до двух тысяч метров?! Вам что, жалко! Да если бы это зависело только от меня, я бы вообще написал три тысячи! Идите и больше не возникайте со своей обывательской мелкотравчатостью и жалким малодушием, — при этих словах редактор даже оставил в покое перхоть на своем воротнике и раздраженно махнул рукой в сторону двери.
«Наши достопримечательности» выходили два раза в месяц. Обязанностью Адама Лозанича было по понедельникам приходить в редакцию и просматривать статьи, присланные постоянными корреспондентами со всех существующих и несуществующих концов страны. Так что полученный сегодня заказ был удачей, и с этой точки зрения в его распоряжении есть целая неделя, чтобы выполнить самую высокооплачиваемую работу за всю его карьеру корректора и редактора. И возможно, именно поэтому молодой человек не удержался и исправил часть вступительной статьи праздничного номера, где с большим размахом расписывались богатейшие возможности отечественной охоты. Он вычеркнул из текста «северного оленя», приписав на полях: «Неверно. Как известно, у нас это полярное животное не водится».
Около трех часов, закончив последнюю статью, что-то насчет корпоративного туризма, молодой человек натянул куртку и упаковал книги в спортивную сумку. В редакции журнала не было ни орфографического, ни толкового словаря, так необходимых каждому редактору. Внимательный даже к малейшим отступлениям от нормы, Адам был вынужден постоянно таскать все эти килограммы на себе, поскольку во второй половине дня его «помещение общего назначения» использовали уборщицы, а по ночам здесь дремал старик-сторож.
Свод ноябрьского неба сгустил свой цвет до чернильного черно-синего, грозившего началом дождя. Шагая по улице Теразие в направлении крошечной квартирки, которую он снимал на мансардном этаже в нижней части крутой Балканской улицы, он вспомнил загадочного человека и, резко изменив планы, втиснулся в битком набитый автобус с тем, чтобы попасть к Национальной библиотеке. Адам решил посмотреть там, кто же этот господин Анастас С. Бранила, автор настолько ценной книги, что владелец переплел ее в драгоценную сафьяновую кожу. Там, в Национальной, работал его приятель Стеван Кусмук, большой умница, который, в срок закончив университет и не привыкнув сидеть без дела, согласился на общественных началах поработать в главном читальном зале. К счастью, читателей в тот день было немного, и друг имел возможность подключиться к почти двухчасовым поискам в каталогах, библиографических и энциклопедических словарях и справочниках. Никакого Браницы нигде не было.
— А ты уверен, что его зовут именно так? Странно, если он когда-нибудь хоть что-то опубликовал, то здесь это где-то должно быть зафиксировано... — уже позже в библиотечном буфете морщил лоб Кусмук, не терпевший недоразумений такого рода. На факультете он был известен тем, что в курсовых и семинарских работах приводил такое огромное количество ссылок, что их объем зачастую превышал сам текст.
— Да, то есть, вероятно, значит, придется мне проверить... — ответил Адам, не хотевший раскрывать причину своего интереса, и, уже собравшись уходить, вдруг заметил хорошенькую девушку в шляпке колоколом, которая из читального зала направлялась прямо к ним в буфет, должно быть, для того, чтобы, как и они, взбодриться чашкой кофе или чая.
— Скажи-ка, а какие книги она взяла? — спросил он Стевана, взглядом продолжая следить за девушкой и нисколько не сомневаясь, что друг запомнил это, разумеется, если девушка именно ему отдавала требование с вписанными в него книгами, которые следовало принести из хранилища.
— «Энциклопедический английско-сербско-хорватский словарь» Светомира Ристича, Живоина Симича и Владете Поповича, первый том от «А» до «М» включительно, репринтное издание издательства «Просвета», Белград, 1974 год, — с готовностью продекламировал приятель, у него действительно была прекрасная память.
Несколько мгновений Адам Лозанич раздумывал, подождать ли ее или самому пойти в главный зал, заказать ту же книгу и там подстеречь ее возвращение. Он надеялся, что сегодняшний день как раз один из тех, когда ему удается настолько глубоко проникнуть в текст, что он начинает различать там и других читателей. Так в конце седьмого семестра у него начался многообещающий роман с одной сокурсницей, самой красивой девушкой с отделения общей литературы, но когда он попытался завязать разговор с ней в реальности, она попросту повернулась к нему спиной.
— Вы любите прогулки вдоль реки? — не сдавался он, надеясь, что она вспомнит их одновременное чтение рассказа, в котором реалистически и подробно описывался берег реки, где они не далее как вчера провели несколько послеполуденных часов.
— Люблю, но только если ты на другом берегу, — иронично заметила она так громко, что это услышал не только он.
Всю следующую неделю Адам не решался заглянуть в актовый зал, где происходил этот разговор, ему казалось, что ее звонкий смех по-прежнему продолжает звучать под сводами здания на Студенческой площади.
Так что и с этой красоткой в шляпке колоколом он вряд ли мог на что-то рассчитывать, не познакомившись с ней на самом деле. Совместное чтение, с озабоченностью подумал Адам, превращается в навязчивую идею, которая может завести слишком далеко.
— Кусмук, скажи, а если ты очень увлечен какой-то книгой, не бывает у тебя ощущения, что ты не один, что рядом с тобой находятся такие же читатели, как ты, так же увлеченные этой книгой, которые благодаря стечению обстоятельств, по закону вероятностей одновременно с тобой погрузились в ее чтение в какой-то другой части города, а возможно, в другом городе или даже в другой части света? — проговорил он и тут же пожалел об этом.
Товарищ с изумлением смерил его взглядом. Ему даже потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Но, собравшись с мыслями, он открыл рот, и речь его полилась:
— Существует три вида читателей, по классификации старого педанта Гёте. Первые наслаждаются, не вынося суждений, третьи выносят суждения, не наслаждаясь. А те, что между ними, выносят суждения, наслаждаясь, и наслаждаются, вынося суждения. Такие читатели, по сути дела, заново создают художественное произведение. Роллан Барт, со своей стороны, говорит... Юрий Тынянов... Ханс Роберт Яус... Вольфганг Изер... Науман... Теория рецепции литературного произведения... Открытое произведение... Горизонт ожиданий... Конкретизация текста.. Треугольник — автор—произведение-публика... Семиотика... Формирование знаковой цепи... Рекомендую твоему вниманию, хотя там речь идет о сфере живописи, и недавно переведенное исследование Вильгельма Уорингера «Абстракция и погружение в чувственное восприятие»...
Однако Адам Лозанич его не слушал. Он смотрел на девушку в шляпке колоколом. Смотрел, как она пьет чай, и находил удивительную гармонию в ее совершенно обычных движениях. Смотрел, как она встает и проходит мимо него, оставляя за собой нежный аромат. Только большая завтрашняя работа удержала молодого человека от того, чтобы встать и пойти за этим ароматом, заказать в читальном зале тот же словарь, чтобы — а вдруг повезет! — встретиться возле одних и тех же понятий. Поэтому, выходя из здания Национальной библиотеки, он уносил в груди чувство сожаления. Осенние краски парка Карагеоргия были неяркими. Собаки таскали на поводках по дорожкам и вокруг памятника Вождю своих хозяев. Позолоченные кресты Храма Святого Саввы, стоявшего десятилетиями недостроенным, бдели в сумраке, распластавшемся на крышах Врачара. Примерно в это время и заморосил дождь.
До его мансарды ходу было с добрый, а может, и более чем с добрый час. Ни в один автобус, трамвай или троллейбус было не втиснуться. Тем более с набитой сумкой. Отказавшись от поездки, Адам спустился вниз к площади Славия с лучеобразно расходящимися от нее улицами, по какой-то непонятной ему причине обошел ее по кругу в направлении, противоположном круговому движению транспорта, пройдя мимо неоновой вывески «Макдоналдс», мимо толпы на остановке «двойки», «девятнадцатого» и «двадцать второго», мимо лепящихся друг к другу киосков и промокших палаток уличных торговцев мелочами, постоял возле знаменитой «Дыры Митича», на месте некогда задуманного здесь самого большого на Балканах Торгового центра, так никогда и не построенного, а потом так никогда не разрушенного, и продолжил шагать дальше, мимо продавцов каштанов, семечек и жвачки, мимо мрачного отражения старого отеля «Славия» в затемненных стеклах его нового корпуса, снова мимо вывески «Макдоналдс» и, наконец, влился в воронку улицы Немани, сужавшуюся в сторону Центрального железнодорожного вокзала. Шесть томов словаря издательства «Матица српска», один орфографический плюс загадочная книга в сафьяновом переплете становились все тяжелее, ремень сумки, сколько бы он ни перебрасывал ее с одного плеча на другое, врезался в тело, причиняя боль. Продвижение к дому давалось мучительно, Адам с трудом протискивался между автомобилями, которыми были заставлены столичные тротуары, волосы его стали мокрыми, одежда промокла насквозь. Поравнявшись с римскими цифрами MDCCCLXXXIV и сломанными часами на фасаде Центрального вокзала, он свернул вверх. Там, у подножия крутой Балканской улицы, находилась недлинная улица Милована Миловановича, теперь почти забытого государственного деятеля, юриста и дипломата начала века. Адам жил через два дома от отеля «Астория».
