Ознакомительная версия.
Бронхитников с астматическим компонентом терапевты называют хлюпиками. Не только за то, что наш брат (и сестра тоже) постоянно шмыгают носом, — к тому же страдаем мы повышенной чувствительностью на запахи и раздражения.
Курс моего лечения шел по казенной схеме. Доктора нажимали исключительно на лекарства. К таблеткам прибавили физрастворы с добавкой калия, магния и всемогущего эуфиллина. Шло как будто на поправку. Но как на грех в Москву нагрянул с севера циклон, через щели в окнах дул немилосердный норд-ост. В палате сифонило. Среди ночи температура моя подскочила к 39. Грудь словно ватой заложило. Кашель разрывал бронхи, легкие. Чувствую — задыхаюсь. В критический момент закричал благим матом, ибо электрическая сигнализация на медпост теперь повсеместно или отключена, или нарочно сломана, дабы не возбуждать панических настроений.
На крик явился полусонный врач-дежурант с другого этажа: молоденькая, хрупкая, совсем девчушка. Послушала — грудь, спину… Покачала головой: «Убегайте-ка отсюда поскорей… своими ногами». Да я и не прочь был, хоть сей момент, но как же без документов? Тут же, как на зло, подряд три красных дня в календаре.
Короче, докашлялся до крови, хотя перед тем бронхи были вроде бы сухие. Врачи требовали пробы на анализ. Я лишь руки разводил: чего нет, того нет! Не обессудьте! Теперь же будто из помпы полилось, только емкость подставляй… Но возникла закавыка сугубо канцелярского свойства: врачи заранее не побеспокоились вооружить меня необходимыми документами. Иными словами, не выписали направление в лабораторию.
А без бумажки — ты букашка… Я решил попытать счастье.
Несмотря на череду праздничных дней, лабораторный комплекс функционировал в обычном режиме.
В первом кабинете, узнав, в чем вопрос, не захотели дальше и разговаривать. В другом, углядев, что я с пустыми руками, напустили на свои физиономии отрешенный вид с последующим комментарием: им, дескать, категорически запрещено обслуживать пациентов без надлежащей сопроводиловки. На обратном пути попал в открытый кабинет. В глубине сидела хозяйка, склонившаяся в три погибели над микроскопом. Похоже, врач. Запомнил ее имя-отчество: Галина Васильевна… Не рассуждая ни о чем и не вдаваясь в детали «вопроса», вручила мне «чашки Петри», приказала зайти за ширмочку и там хорошенько прокашляться. Все это я прилежно исполнил… В палату летел, как на крыльях, будто дуриком выиграл миллион по лотерее. То был единственный случай, когда в ГКБ-61 ко мне отнеслись истинно по-гиппократовски.
Кто-то сказал: на земле два самых печальных места — тюрьма да больница. В принципе человек к любой обстановке приспосабливается, даже в аду «живет». Другой вопрос: за ради чего страдаем, какую цену за «неудобства» платим. И все равно, есть же предел человеческому терпению.
В 409-й был свой «рецидивист», Александр Л. В ту пору было ему лет тридцать. Профессиональный дворник — называл себя «дворецким»… От скуки и интереса ради получил права водителя троллейбуса, катал свою «лайбу» по пятому маршруту… И все же вернулся в ДЭЗ, на прежнюю работу. Объяснил так: «Здесь я сам себе хозяин». Человек же он, как выяснилось, недюжинный, творческий. Нет, не стихи и не картины пишет — на досуге разработал Алекс оригинальную технологию уборки тротуара, позволявшую труженику метлы и лопаты на 25–27 процентов сократить личные физические затраты!
Местная управа засуетилась: нонсенс. Ведь заодно с дворником-рационализатором конторские захребетники обращали на себя внимание вышестоящего начальства и заодно, значит, могли обрести политический капитал.
На участке «дворецкого» сгоряча устроили показательный семинар с чаепитием из рюмок. Распространение же опыта новатора застопорилось. Аппаратчиков захлестнула рыночная стихия — точнее сказать, бум гаражного строительства. В середине 90-х годов спекуляция земельными участками для металлических пеналов затмила нефтяной и газовый бизнес вместе взятый.
Конечно же, для любого авто нужна крыша и увесистый замок на воротцах… А все ЭТО должно ведь стоять на земле… Канцелярская кодла великие деньги делала ленивым росчерком тридцатикопеечной шариковой авторучки. Рука «дающего» порой немела; золотой поток не ослабевал. За какие-то два-три года белокаменная столица превратилась в «Шанхай» со своей спецификой… Оную придают Москве бесчисленные стаи бродячих псов. Поголовье бездомных «друзей человека» статистика ориентировочно определяет в полмиллиона или около того. В то же время достаточно точно известно: до сорока тысяч граждан обращаются за медпомощью в связи с покусами собак. Для многих «гомо сапиенс» стычки с четвероногими кончаются летальным исходом.
Все эти вопросы дворник-интеллектуал обозначил в своем послании на имя мэра Лужкова. Ответа не было… Между прочим, братва 409-й палаты держала под контролем переписку дворника с важным государственным деятелем. Ксерокопию зачитали чуть ли не до дыр. Некоторые даже на всякий случай переписали регистрационный номер документа. Автор же, конечно, все помнил наизусть и держал на личном контроле. Бывало, когда в палату наведывался отец Алекса, первым вопросом был: «Есть ли новости?» (Подразумевался ответ из мэрии!) Визитер разводил руки в стороны. И без слов все было понятно.
Вообще тот год для Л. выдался никудышным, трижды побывал в одной и той же клинике. Диагноз: обструктивный бронхит в сочетании с анемией (по-народному, малокровие). Недуг сей передался от матушки. Она скончалась в молодом возрасте после неудачного вторжения хирургов в головной мозг. С тех пор в осиротевшей семье укоренилось недоверие к медицине как к таковой. Отец же вообще не признавал казенных эскулапов — пользовался услугами народных целителей. Авторитет его по медицинской части — дед Пафнутий, живущий на восточном склоне Карпат, в селении Кабаки. Москвич с Пречистенки наведывался к знахарю регулярно раз в два года. Всякий раз возвращался домой сильный духом. И телом тож.
Папаня Алекса — увядшая копия своего сына… Тот же бегающий взгляд исподлобья; пунцовая родинка, но не на левой, а на правой щеке; гибкий, прямо-таки юношеский торс; скользящая, будто на роликах, походка. Приносил родитель «с воли» один и тот же презент: две буханки «бородинского» да флакон святой водицы из родника при храме Переяславской Богоматери. Чернушку Александр поглощал благоговейно, будто просвиры, к водице же относился без видимого почтения. Как и к лекарствам: принимал их бестолково, с нарушением предписаний. Причем дозы делил на две, а то и на три части. Безоговорочно признавал только капельницы и уколы. Говоря: «Сие зелие идет напрямую в кровь».
Как только до ушей нашего сопалаточника долетело слово «пункция», помчался с заявлением к зав. отделению: дескать, отказывается от обследования. Вплоть до выписки!.. Просьбу в момент удовлетворили. Вслед было сказано: вход в клинику ему впредь заказан. Хотя средний и младший медперсонал втайне держал сторону Алекса.
При нужде его использовали на физических работах в качестве такелажника, когда необходимо было переместить какой-то громоздкий предмет, перевезти тяжелобольного с места на место. В экстренном случае готов был любому вызвать медсестру, доктора. Так что Л. в глаза и за глаза называли братом милосердия.
Вообще палаточное сообщество, как правило, являет собой маленькую коммуну, в которой четко разграничены функции и обязанности едва ль не каждого — с учетом индивидуальных возможностей. Причем исключительно на добровольной основе. На этом фоне печально выглядят отщепенцы-индивидуалы. Им сродни новички, прозябающие в холле, в коридоре. Они оторваны от сообщества, им же словом-то не с кем переброситься. А в случае чего не к кому обратиться за малой услугой… Той же водицы подать, чтобы таблетки запить. Так что нескрываемое желание каждого коридорника — приобщиться к компании, стать сопалатником.
X. прибыл в Первую терапию своим ходом. В палате места не нашлось. Устроили на диване, в холле, напротив медпоста; приписан же был, как сказать, к туалету нашего блока. По какой-то причине сестры изменили ему маршрут. Стал новичок хаживать в 405-ю палату.
Никто и ничего не знал об этом человеке: кто, откуда, с чем поступил. Внешность же бросалась в глаза: в каком-то смысле была демоническая, что ли. Между прочим, напоминал мима в гриме… Лицо будто маска. Выразительные, глубоко посаженные глаза с грустинкой. Скорбные складки у рта; гибкие, пластичные руки. Чувствовалось, человек — необычной судьбы. У меня мелькнула мыслишка: не помешало бы с товарищем по несчастью поближе сойтись.
После ужина вся братва разошлась по закоулкам, по делам. Я с книжкой расположился наискосок от медпоста, подле китайской розы: она была в полном цвету.
И все же есть, есть предчувствие беды. Какая-то сила заставила меня оторваться от чтива. Поднял голову… В проеме двери, ведущей в 405-й блок, стоял «мим», опираясь на хреноватую трость. Казалось, был он в раздумье, в какую сторону устремить стопы. Наконец сделал решительный шаг, но, видимо, поспешный; непослушные ноги занесло. Попытался обрести устойчивость с помощью посоха… Палка, чиркнув по линолеуму, выскользнула из руки и, описав замысловатую дугу, очутилась возле стула, на котором остывал ужин бедолаги.
Ознакомительная версия.
