А тем временем моя тетя уже звонила на рабочий телефон Натана Осиповича. «Мальчик на вокзале. Третьи сутки. Голодает».
Я доел бутерброд, выкурил сигарету и прочитал от корки до корки журнал, который нашел на полу под креслом в зале ожидания. В это время женский голос из динамика объявил нечто странное. Я прислушался и понял, что это мое имя и фамилия. Мне сразу показалось, что все на меня смотрят, и я проследовал, как просил голос, к окошку справочного. Там стоял седой представительный еврей в темном костюме. Внимательно оглядев меня, он спросил: «Это ви мальчик?»
Я пошел за Натаном Осиповичем к начальнику вокзала. Представившись, Натан Осипович сказал: «Через неделю мы будем давать Пугачеву, хотел вас пригласить».
Начальник вокзала напрягся: «Спасибо».
«Нашему артисту надо уехать сегодня», — сказал директор филармонии и, видя сомнение на лице железнодорожника, добавил «контрамарка на две персоны, партер, седьмой ряд». Через пятнадцать минут мне выписали билет на проходящий поезд. Оставалось только дождаться семи часов, и я пошел гулять по вокзалу, по привокзальной площади, по небольшому базару за площадью и все вокруг казалось мне прекрасным и немного печальным. Я по-другому смотрел на людей в зале ожидания и заметил там симпатичную девушку, на которую не обратил внимания прежде, впервые увидел красивую лепнину и роспись вокзального потолка.
В семь тридцать я сел на поезд почти с сожалением.
Что было дальше, неважно.
Я подумал, что так или иначе, но все время нашей жизни мы проводим в ожидании. Мы ждем постоянно, меняется только предмет нашего ожидания, но само ожидание остается постоянным. Может быть, так и надо. Страшно когда нечего больше не ждать. В каком-то смысле это необходимо, ожидание это перспектива нашей жизни, выражаясь вычурно — дорога в будущее, озаренная светом мечты.
Но слишком часто это ожидание становится самодовлеющим. Мы ждем вместо того, чтобы жить. Зарплаты, выходного, отпуска… Откладываем жизнь бесконечно. Считаем, что сегодняшний день — это не жизнь, так, существование. А вот потом… Но никакого потом не наступит никогда для того, кто не научился жить сегодня. Об этом, конечно, проще написать, чем сделать. Но можно ведь научиться. И поэтому я смотрю на кошку, которая жмурится на подоконнике. Она не ждет своего кошачьего праздника, чтобы оторваться. Она не ждет ничего. Она живет. Так поздравим себя с днем кошек и будем полноценны как кошки, хотя бы в марте.
Когда-то считалось, что Земля совершенно плоская и находится в центре вселенной. (Лично мне это нравилось) Еще считалось, что параллельные линии не пересекаются. И в этом тоже было что-то надежное. Меня всегда успокаивал стук будильника, и когда на кораблях отмечали время, били склянки. Корабли несли в себе некое кругосветное зерно, и это оправдывало, делало менее бессмысленной глуповатую круглоту Земли. Разбивая иллюзию, видимой глазу, плоской земли, корабли тут же создавали другую. Там были кокосовые пальмы, безмятежно-созерцательные и простодушные, как дети, туземцы, отдающие вам магнитофон «Sony» малазийской сборки за флакон советского одеколона «Шипр».
Иллюзии не удается отнять у людей при всем желании. Им на смену приходят другие. А есть иллюзии, которые просто слишком дороги для целого народа. Вот, например, французский историк Роббер Амбелен доказал в своей книге, что Жанна д Арк не была простой крестьянкой, а имела довольно знатное происхождение. Пустяк вроде бы, он же не написал, что она была англичанкой. Но ему все равно никто не поверил. Слишком значим для французов оказался миф о Жанне-крестьянке.
А наш историк Лев Гумилев собрал убедительные материалы в отношении Куликовской битвы. И выяснилось, что победили-то, конечно, наши, русские князья, а татары проиграли. Но наши победили, потому что на службе у них была наемная татарская конница, а на службе у татарских князей, к тому времени, была наемная русская пехота. Вот тебе и иго! Но наш народ, подобно французскому и любому другому не позволяет всяким зарвавшимся интеллектуалам порочить славное прошлое и посягать на святыни. Пускай они о своих открытиях жене на кухне рассказывают, а мы такого слушать не хотим.
* * *
Всякий предмет сопрягается для нас со своим собственным существованием благодаря нашему представлению об этом предмете. Наше представление, в свою очередь, складывается из двух вещей, правды и иллюзии.
Колыма и Калифорния, несомненно, существуют сами по себе. Но для человека находящегося за пределами этих, овеянных романтикой областей, они даны исключительно в представлении. Калифорния это пальмы, бассейн и коктейль с зонтиком. Колыма — снег, чифирь и колючая проволока. И то и другое прекрасно, и то и другое условно, как всякая иллюзия.
Правда открывается нам лишь на краткий промежуток непосредственного контакта (да и то не всегда). Вот один парень, из офицерской семьи, кстати, имел некое весьма положительное представление об армии и с удовольствием пошел служить. Ему нравился аскетизм армейской жизни, простота отношений, выстроенных на субординации, грубоватый юмор и отсутствие необходимости думать о завтрашнем дне, который начнется с побудки и окончится вечерней поверкой. Но ему не понравились, грязь, жестокость и возведенная в некий почти религиозный культ бессмыслица, вроде покраски травы в зеленый цвет. У него целую неделю мучительно болел желудок и, когда, наконец, ему удалось попасть к полковому доктору, капитану медицинской службы, тот просто намазал ему живот зеленкой и отпустил. Превозмогая резь, наш пациент усмехнулся, представив, что будет с тем, кто пожалуется на головную боль. С прободной язвой он оказался в немецком госпитале и, наверное, поэтому не умер. Ему повезло, его часть находилась на территории ныне не существующей Германской Демократической Республики. Его комиссовали, и он вернулся домой, пропустив самое интересное, самоволки в Потсдам и изготовление дембельского альбома. Но, несмотря на все это, по прошествии многих лет, образ армейской службы совершенно высветлился у него в голове, так что он вспоминал эти годы, едва ли не как лучшие в своей жизни.
И вот скажите мне теперь, что здесь правда, а что иллюзия? Сначала была иллюзия, потом правда, потом снова иллюзия. Если так, то получается, что правда вроде пятнышка, которое вы собственным дыханием отогрели на замороженном стекле, взглянули на минутку в глаза реальности и отошли в сторонку, а крохотная полынья на стекле затянулось вновь причудливыми узорами. Только в нашем случае рисовальщиком выступает не мороз, а наша фантазия и воспоминания, как два главных инструмента иллюзии.
Абсолютная правда существует только в данный момент, который настолько краток, что его как бы и не существует вовсе. Как заметил однажды с абсурдистским юмором французский писатель Эмиль Чоран: «Каждое мгновение я поражаюсь тому, что нахожусь именно в этом мгновении».
* * *
Две девушки одного и того же года рождения в разных городах Европы вступили в молодежные союзы, объединенные самой беззаветной идеей служения своему народу и самой оптимистической верой в будущее. Если бы им кто-нибудь сказал тогда, что все это иллюзия, девушки перестали бы уважать такого человека. Одну из них звали Берта, а другую Зина. Обе девушки прекрасно плавали, ходили на парады, учились стрелять и гордились тем, что их парни носят военную форму. Их мечтой было научиться прыгать с парашютом. Парень Берты служил в авиации, а парень Зины в пограничных войсках. Прощаясь с ними у ворот военной части, девушки договаривались о следующем свидании и, улыбаясь, брели домой по вечерней улице. Им казалось, что вся жизнь будет такой же счастливой, как этот день. Когда началась война парень Берты — Георг часто писал ей с фронта, а парень Зины — Костя совсем не писал. Его застава была уничтожена ротой моторизованного батальоном вермахта за пятнадцать минут.
Зина пошла на фронт добровольцем и попала в батальон противовоздушной обороны, осваивала зенитную установку. Берта работала медсестрой в красивом санатории с белыми колоннами, где раненые солдаты восстанавливали здоровье и катались на лодках по красивому озеру. Обе девушки были уверены в своих идеалах как никогда.
Летом 1942 года зенитную батарею расстрелял на бреющем полете парень Берты Георг. Зине повезло дважды, она осталась жива, попала в госпиталь и только поэтому не оказалась участницей боев за Сталинград. Георгу тоже повезло, он подвернул ногу, поскользнувшись на мокрой доске, когда шел из столовой и получил отпуск, съездил домой, увиделся с Бертой. Они тоже катались в лодке по озеру и решили пожениться через два месяца, когда война, со взятием Сталинграда, уже точно за-кончится, как обещал Георг. Берта ему верила, тем более, что то же самое говорил такой умнейший человек, как доктор Геббельс.
