«Сядь поудобнее, Георг». Мне показалось, что я слышу раскатистый голос отца, и это была не видеозапись, я слышал его голос, как будто отец вдруг ожил и сидит с нами в гостиной.
Хотя конверт, до того как я открыл его, был заклеен, я все-таки спросил у взрослых, не читали ли они этого длинного письма, но все отрицательно покачали головой и сказали, что не прочли ни строчки.
«Ни одной буковки», — сказал Йорген, в голосе его слышалась неловкость, отнюдь не свойственная этому человеку. Но может, я разрешу им прочитать отцовское письмо после того, как прочту его сам, сказал он. Думаю, ему было ужасно любопытно, о чем говорится в этом письме. Почему-то мне показалось, что у него не совсем чиста совесть.
Бабушка объяснила, что они после полудня сели в машину и покатили в Осло.
И все потому, что ей показалось, будто она разгадала одну старую загадку. Это звучит таинственно, но так оно и есть.
Когда отец лежал больной, он говорил маме, что пишет мне длинное письмо, которое я должен буду прочесть, когда вырасту. Но никакого письма они так и не нашли, а мне между тем уже стукнуло пятнадцать.
Новым в этой истории было то, что бабушка неожиданно вспомнила и другие слова отца. Тогда же он распорядился, чтобы никто не вздумал выбросить мой красный гоночный автомобиль. Бабушке казалось, что она вспомнила слово в слово то, что он сказал уже лежа в больнице. «Никогда не выбрасывайте гоночный автомобиль Георга, — сказал он. — Ни в коем случае, я вас очень прошу. Он так много значил для нас с Георгом в эти последние месяцы. Я хочу, чтобы Георг сохранил этот автомобиль. Расскажи ему это когда-нибудь. Расскажи, когда он будет достаточно взрослый, чтобы понять, почему я просил сохранить для него этот автомобиль».
Именно поэтому старый гоночный автомобиль не выбросили и не отдали на блошиный рынок. Даже Йорген был строго предупрежден об этом. Лишь к одной вещи он не имел права прикасаться, когда поселился у нас на Хюмлевейен, — это к моему красному гоночному автомобилю. Он относился к нему с таким уважением, что по его настоянию для Мириам купили другой автомобиль, новый. Может, ему не нравилась мысль возить свою дочку в том же автомобиле, в котором отец когда-то, много лет назад, возил меня. Но не исключено, что ему просто хотелось купить более модный автомобиль. Он помешан на моде.
Итак, письмо и гоночный автомобиль. Бабушке потребовалось одиннадцать лет, чтобы решить этот ребус. Только теперь до нее дошло, что кто-то должен осмелиться и тщательно осмотреть мой старый автомобиль, хранившийся в сарае для инструментов. И она не ошиблась. Автомобиль оказался не просто автомобилем. Это был почтовый ящик.
Я не знал, верить или не верить этой истории. Никогда не знаешь, правду ли говорят родители, дедушки и бабушки, особенно если дело касается «деликатных вопросов», как называет их моя бабушка.
Сегодня для меня самая большая загадка заключается в том, почему ни у кого не хватило ума одиннадцать лет назад поинтересоваться, что хранится в старом отцовском компьютере. Ведь отец на нем писал это письмо! Конечно, они пытались войти в компьютер, но у них не хватило воображения, чтобы разгадать пароль. Он состоял максимум из восьми букв, такие в те времена были компьютеры. Но даже маме не удалось взломать пароль. У них ничего не получилось. И они отправили компьютер на чердак!
Впрочем, к отцовскому компьютеру я еще вернусь.
Но пришло время предоставить слово отцу. По ходу дела я буду дополнять его рассказ своими пояснениями. А потом напишу послесловие. Я должен это сделать, потому что в своем длинном письме отец задал мне один серьезный вопрос. Мой ответ для него много значит.
Я взял бутылку колы, отцовское послание и удалился в свою комнату. Когда я на всякий случай запер свою дверь изнутри, мама запротестовала, но вскоре она поняла, что протестовать бесполезно.
В чтении письма от человека, который уже умер, есть нечто необычное, я бы даже сказал — благоговейное, поэтому я не мог допустить, чтобы все родные сновали вокруг меня. Как бы там ни было, а это письмо от моего родного отца, которого не стало одиннадцать лет назад. Уединение было мне необходимо.
Странно держать в руках эту длинную рукопись, у меня возникло чувство, будто я нашел совершенно новый альбом с неизвестными фотографиями, на которых я снят вместе с отцом. За окном валил густой снег. Снегопад начался, когда я возвращался домой из музыкальной школы. Но, думаю, этот снег еще растает. Сейчас только начало ноября.
Я сел на кровать и принялся зачтение.
Сядь поудобнее, Георг. Я хочу, чтобы ты устроился поудобнее, потому что намерен рассказать тебе одну душещипательную историю. Но может, ты уже расположился со всеми удобствами на желтом кожаном диване? Если только вы не заменили его на новый, но этого мне знать не дано. С таким же успехом я могу представить тебя в старой качалке в зимнем саду, который ты так любил. Или ты сидишь сейчас на террасе? Ведь я не знаю, какое сейчас время года. А может, вы уже давно не живете на Хюмлевейен?
Как знать?
Я ничего не знаю. Кто сейчас премьер-министр Норвегии? Как зовут генерального секретаря ООН? И еще: как обстоят дела с телескопом Хаббл? Тебе про него что-нибудь известно? Может, астрономы обнаружили что-нибудь новенькое в строении нашей Вселенной?
Я много раз пытался представить себе будущее, но мне ни разу не удалось создать хотя бы приблизительно твой образ и образ твоего времени. Я знаю только, кто ты. Но не знаю, сколько тебе будет лет, когда ты это прочтешь. Двенадцать, четырнадцать? Ведь меня, твоего отца, уже давно нет в живых.
По правде говоря, я уже сейчас чувствую себя привидением, и каждый раз при мысли об этом у меня перехватывает дыхание. Я начинаю понимать, почему привидения любят ухать и выть, подражая вою ветра. Вовсе не для того, чтобы напугать своих потомков. Просто им трудно дышать в любом времени, кроме того, в котором они жили.
Нам не только отведено определенное место в жизни. Нам отмерено и определенное время.
Вот так обстоит дело, и моей исходной точкой может быть только то время, в котором я живу. Сейчас август 1990 года.
Сегодня — я имею в виду то время, когда ты будешь это читать, — ты наверняка уже забыл почти все, что мы с тобой пережили в те теплые летние месяцы, когда тебе было три с половиной года. Но время еще принадлежит нам, и мы переживем еще много приятных часов.
Хочу открыть тебе то, о чем я часто думал в последние дни: каждый прожитый вместе день и каждый пустяк, который занимал нас обоих, способствует тому, чтобы ты запомнил меня. Теперь я стал считать дни и недели. В воскресенье мы с тобой стояли на смотровой площадке Трюваннсторнет и взирали на половину королевства, нам открывался простор до самой Швеции. Мама тоже была с нами, мы были втроем. Но помнишь ли ты тот день?
Если нет, постарайся вспомнить, Георг. Пожалуйста, постарайся, ведь все это находится где-то в тебе.
Помнишь свою большую железную дорогу? Ты каждый день подолгу играешь с ней. Я гляжу на пол. В эту минуту рельсы, поезд, паромы разбросаны по всему холлу так, как ты недавно их оставил. Мне пришлось оторвать тебя от игры, чтобы не опоздать в детский сад. Но твои ручонки как будто все еще касаются частей этой дороги. И я не смею передвинуть в другое место хотя бы один рельс.
А компьютер, на котором мы по воскресеньям играли в разные игры? Когда компьютер был новый, он стоял у меня в кабинете, но на прошлой неделе я переставил его в холл. Теперь мне приятнее находиться рядом с твоими вещами. По вечерам вы с мамой тоже сидите здесь. Дедушка с бабушкой приезжают к нам чаще, чем раньше. Это приятно.
А зеленый трехколесный велосипед? Совершенно новенький, он стоит на посыпанной ракушечником дорожке. И если ты еще помнишь его, то только потому, что он, старый и бесполезный, возможно, все еще хранится в гараже или в сарае для инструментов, так я себе это представляю. Или он окончил свои дни на блошином рынке?
А что стало с красным гоночным автомобилем, Георг? Да, что с ним стало?
Должны же у тебя остаться хоть какие-то воспоминания о наших прогулках вокруг озера Согнсванн? Или о поездках в наш домик в Фьелльстёлен е. Мы с тобой три раза подряд ездили туда на Пасху. Но больше я не смею задавать тебе вопросы, честно, не смею, ведь, может, ты вообще ничего не помнишь о том времени, которое было также и моим. Пусть все остается как есть.
Я пообещал рассказать тебе одну историю, но по мановению волшебной палочки верный тон не найдешь. Я уже допустил ошибку, обращаясь к мальчугану, которого, как мне кажется, я хорошо знаю. Но ведь ты будешь уже не мальчуганом, когда эти строчки дойдут до тебя. Не малышом с золотистыми кудряшками.
