Презентация похожа на молитву.
Записывая идеи и выводы, придумывая, как их лучше выразить и структурировать, фиксируя все по мере появления, я делаю их более осязаемыми, более пригодными для применения в жизни. Блокнот мне поможет. Если он помогает продать жесткую туалетную бумагу толстокожим бизнесменам, то, конечно же, посодействует тому, чтобы приоткрыть мне кое-какие жестокие истины.
Я возлагаю на него большие надежды, пусть опыт и рассудок подсказывают мне, что все тщетно, что психология этой женщины – любой женщины – уникальна и неповторима, но, даже если это не так, она все равно перехитрит меня и вывернет наизнанку, а если нет, я, возможно, не влюблюсь в нее.
Кто сказал, что у женщин нет логики? Только не я. По крайней мере, до сих пор я ничего подобного не говорил.
В общем, я попытаюсь этим заняться, попробую разобраться. Что случилось с женщинами. Что случилось со мной. Что вообще случилось.
Я достаю большой черный фломастер и подхожу к блокноту. Белый лист. Tabula rasa [2], символ неограниченных возможностей. Прежде всего нужно придумать заглавие. Ярлык. Слоган продукта. Поскольку затея нелепа сама по себе, заглавие тоже должно быть нелепым. В нем должен присутствовать элемент заклинания, но без намека на чертовскую серьезность предприятия, от которого, возможно, зависят жалкие остатки моего будущего.
Я пытаюсь изнасиловать свое вялое воображение, и наконец наружу выскакивают несколько вариантов. Линии любви? Ненужная аллитерация, слишком дешево и банально. Чему я должен научиться, чтобы снова не облажаться? Точно выражает идею, но слишком длинно. Сто ужасных истин о женщинах? Неплохо, но почем мне знать, что их всего сто? Женщины: справочник пользователя? Но кто кого использует?
В конце концов я прибегаю к иронии, эдакому эсперанто рекламщика. Ирония смеется над собой и тем защищает себя, она недостаточно серьезна для того, чтобы вызывать сомнения.
Жирными черными мазками в верхней части белого листа пишу заглавными буквами:
ЛЮБОВНЫЕ СЕКРЕТЫ ДОН ЖУАНА
Два отправных пункта. Во-первых, хрестоматийные противопоставления – война двух миров: Венера и Марс, Титания и Оберон, анима и анимус. Во-вторых, начать надо с самого начала. С рассвета любовной жизни Дэниела Спайка Сэвиджа.
Женщин у меня было… точно не помню. Двадцать пять? Чтобы подсчитать, необходимо сначала ответить на один непростой вопрос: что значит – иметь отношения с женщиной? Обязательно надо включить сексуальный элемент, пусть даже в раннем возрасте он ограничивался поцелуем. Такие отношения, конечно, подразумевают негласный договор, первым пунктом которого является отказ от параллельных отношений с другими женщинами. Я думаю, отношения должны обладать определенной продолжительностью, за единицу измерения можно взять три свидания в месяц.
Применение этих критериев сократит число до семнадцати. Семнадцать женщин – за какое время? Тридцать лет? Не так много, учитывая, сколько вокруг женщин – половина населения, если верить самой пессимистической статистике. Но для целей данного исследования даже семнадцать это много. Со сколькими из них мои отношения были настолько серьезны, что способны послужить уроком? Может, с четырьмя. На одной из них я женился. Всех их я любил – так или иначе (существует великое множество способов любить). Что ж, я сосредоточусь на этом полузабытом, призрачном квартете. Если я смогу разобраться, что пошло не так, чему я научился за долгие годы, дни, ночи и месяцы, проведенные с ними, возможно, в следующий раз мне удастся разгадать загадку Сфинкса. Хотя это может оказаться посложнее любой загадки Сфинкса: магическое существо знало ответ, но знало и саму загадку, а женщины не знают ни того, ни другого. Они, как и мужчины, знают одно: загадка существует и мужчина должен ее разгадать, чтоб быть достойным их любви.
Начать исследование нужно не с оценок, а с фактов, с эмпирических данных. Я начну, как и обещал, с зарождения моих отношений с женщинами. С самой первой женщины, в мои тринадцать лет, до последней, свидание с которой еще предстоит. А может, Теренс прав и начать следует с извечных – неосознанных – сексуальных отношений?
С любви к матери.
Мою мать, как я уже говорил, зовут Айрис. Ничего общего с мифом об Эдипе и прочей ерундой. Не могу себе представить, чтобы я прирезал Дерека, в порыве страсти бросил Айрис на цветастое одеяло и от трущихся о балдахин голеней разлетались бы искры. Я не очень во все это верю, – думаю, Теренс тоже. Но совершенно очевидно, что она была первой женщиной, с которой у меня были отношения. Я держал ее сосок во рту и, надо думать, сосал. Хотя смотрю на нее сейчас – бледную, «мамифицированную», играющую с подружками в гольф, подсевшую на дневные сериалы – и не верю.
Айрис – первичный эротический объект любви. Забавно, но, разглядывая старые фотографии, я понимаю, что она была привлекательна, пока скука, рождение детей, время, сила тяжести и Дерек не расплющили, не опустошили и не иссушили ее. В моем детстве она была миловидной блондинкой с длинными вьющимися волосами. Теренс однажды спросил меня, влюблялся ли я в брюнетку, и я с ужасом осознал, что у меня даже свидания с брюнеткой никогда не было. Таковы границы моего выбора. Среда воздействует на нас снаружи и изнутри. Как говорит Теренс, прошлое не умирает никогда.
Но оно не может определять все и всегда. Наверное, фактор Айрис определяет набор физических признаков, первичные ориентиры привлекательности.
Прошу простить за неловкий инсайт. Я новичок в самоанализе. Как бы мне хотелось вырвать все это с корнем, выбросить в мусорную корзину и пойти на свидание с Джульеттой – Джульеттой Фрай – безо всяких рассуждений и рефлексии. Но до этого первого свидания (в следующую среду, в восемь вечера, в баре «У Гарри» в Хаммерсмите) я твердо намерен выполнить максимально возможный объем домашнего задания.
Джульетта – брюнетка, думаю – это уже прогресс. Один из результатов самоанализа. Она не блондинка. Волосы у нее не вьются – совершенно прямые, как у японки. Несмотря на это, я увлекся. И не только из-за своего отчаяния, которое, конечно, тоже имеет значение. В ней что-то есть, – но я всегда так говорю перед первым свиданием с женщиной. Получится ли у нас что-нибудь?
Что такое это «что-то» в данном случае? У Хелен, моей первой любви, это были просто волосы – вьющиеся, золотистые, как у Айрис. Келли давала покой и ощущение потусторонности. Наташа была полна жизни, сексуальной и животной энергии. Бет…
У Бет это были волосы.
Самоанализ иногда очень угнетает. Он развенчивает иллюзию движения вперед, а мы не можем без наших иллюзий, это вам подтвердит любой рекламщик. Теперь я понимаю, почему всегда избегал самоанализа. Он вскрывает вещи, которые экстраверт глубоко закапывает, или выбрасывает, или отказывается признавать. Возьми все эти чувства, предложит экстраверт, эту боль, ярость, одиночество и… проглоти их. Будь умницей, кушай.
Будь умницей, кушай. Так обычно говорила мне Айрис. Забавно, что я вспомнил это сейчас. Именно кормление превращало меня для Айрис из непослушного ребенка в пай-мальчика. Поглощение пищи. Даже если я ненавидел еду – а так оно и было на самом деле, – учитывая примитивную, неудобоваримую стряпню Айрис. Но я ел. Глотал. Запихивал. Я хотел порадовать маму.
Неужели уже через пятнадцать минут самоанализа я наткнулся на факты, имеющие первостепенное значение для изучения духовной, чувственной и профессиональной составляющей Дэниела Спайка Сэвиджа?
Для меня было действительно важно угодить Айрис, заслужить ее похвалу. Априорная любовь – не то чувство, которое испытывала моя мать ни тогда, ни сейчас. Я подозреваю, что родители вообще не способны на подобное чувство, это всего лишь утешительная иллюзия, хотя отдельные матери любят своих детей чуть безотчетнее Айрис. Если ты не делал того, что хотела Айрис, и так, как она этого хотела, ты переставал быть человеком.
Моя мать никогда меня не шлепала. По сравнению с тем, что она делала, шлепок был бы подарком. Сливочным крем-брюле или пористой шоколадкой. Если у нее возникали подозрения, что я что-то натворил или ослушался, между нами вырастала ледяная стена. Если же я заходил слишком далеко – а что такое слишком далеко, где эта граница, когда тебе всего четыре года? – меня ссылали в Сибирь. А земля в Сибири прогревается медленно, если там вообще когда-нибудь бывает тепло. С тобой не разговаривают, не прикасаются к тебе. Айрис просто смотрит на тебя… Айрис просто смотрит на меня – давайте уточним местоимение. Работая над рекламными проспектами, я усвоил одну вещь: слово имеет силу. Айрис смотрит на меня так, словно я вылез из помойки. Как я хотел в такие минуты, чтобы она меня шлепнула и все бы разрешилось. Но ничего не разрешалось.
