- Назову ее Элизой, как и нашу мать, и дам ту же фамилию, - решила Роза, едва накормив, искупав и завернув малышку в собственную накидку.
- Ни в коем случае, Роза! Как думаешь, что станут говорить люди?
- А вот это я возьму на себя. Люди скажут, что ты святой, ведь приютил же ты эту бедную сиротку, Джереми. Нет судьбы хуже, чем вовсе не иметь семьи. Что бы стало со мной без такого брата как ты! - возразила она, и впрямь страшась малейшего проявления сентиментальности со стороны своего брата.
Слухи были неизбежны, как и неизбежно смирение с ними Джереми Соммерса, ведь он согласился с тем, что малышка будет носить имя их матери, спать первое время в комнате его сестры и нарушать тишину дома. Роза огласила совершенно невероятную версию о роскошной корзинке, хранившейся в неизвестных руках в офисе «Британской компании по импорту и экспорту», чему, конечно, никто не поверил, как никто и не мог обвинить ее в каких-то неточностях. Ведь каждое воскресение ее видели поющей в этом офисе, и тончайшая талия подтверждала, что ребенок, скорее всего, есть результат отношений Джереми или Джона с какой-то уличной женщиной легкого поведения, поэтому девочку и растят так, будто она дочь этой семьи. Джереми даже не трудился опровергать ходившие слухи.
Неразумность детей выводила его из себя, но Элизе удавалось отвлекать его. И хотя Джереми не хотел это принимать, по вечерам, сидя в кресле и читая газету, он с удовольствием наблюдал за играющей в ногах малышкой. Он не испытывал привязанности к этому ребенку, более того, становился непреклонным, сталкиваясь с такой простой вещью, как рукопожатие, ведь уже от самой мысли о более близком контакте начиналась паника.
Когда новорожденная появилась в доме Соммерсов того далекого 15 марта, Мама Фрезия, то кухарка, а то ключница, возразила, что, мол, они должны бы держаться от нее подальше.
- Ежели собственная мать ее бросила, стало быть, ребенок проклятый, и куда лучше вовсе к ней не прикасаться, - сказала она тогда, но ничего нельзя было поделать, так как хозяйка уже всё решила.
Едва мисс Роза подняла ее на руки, малышка начала плакать навзрыд, сотрясая весь дом и терзая нервы его обитателей. Не в силах унять девочку, мисс Роза соорудила колыбельку в выдвижном ящике своего комода и, завернув ее в накидку, положила туда. Сама же побежала искать кормилицу. Вскоре вернулась обратно с женщиной, которую повстречала на рынке. Разглядеть ее сразу вблизи в голову так и не пришло, потому что было достаточно увидеть ее объемную грудь, прямо рвущуюся из блузы, чтобы незамедлительно пригласить её к ребёнку. Оказалась она несколько заторможенной крестьянкой, вошедшей в дом со своим малышом, таким же засаленным и грязным, как и она сама. Нужно было довольно долго отмывать малютку в теплой воде, чтобы избавиться от грязи, покрывавшей всю попку, а женщину даже пришлось окунуть в емкость со щелочной водой для удаления вшей. Прошел день и две принцессы, а именно, Элиза и дитя няни, стали мучиться коликами в животах на фоне поноса, перед чем семейный врач вместе с немецким аптекарем оказались бессильными. Побежденная плачем детей, требовавшим не только еды, но выражавшим и боль и печаль, мисс Роза тоже заплакала. Наконец, на третий день, с большой неохотой пожаловала Мама Фрезия.
- Как же я не заметила, что у этой женщины проблемы с сосцами? Купите козу, чтобы кормить малышку и дайте ей настойку на корице, потому что иначе раньше пятницы дело не разрешится, - брюзжала она.
И вот мисс Роза, чуть перевирая испанский язык, но, поняв слово «коза», послала за ней кучера и попрощалась с кормилицей. Как только привели животное, индианка расположила Элизу прямо под распухшим выменем козы к ужасу мисс Розы. Она никогда прежде не видела такого мерзкого зрелища, однако, теплое молоко и напиток из корицы довольно скоро исправили положение; девочка перестала плакать, проспала семь часов подряд и проснулась, жадно всасывая воздух. Несколько дней у малышей был невозмутимый вид, и было очевидно, что дети набирают вес. Мисс Роза купила бутылочку с соской, когда осознала, что стоит козе заблеять в патио, как Элиза начинала принюхиваться в поисках соска. Ей не хотелось видеть, как девочка растет с несколько чудной мыслью, будто данное животное ее мать. Эти колики происходили из-за небольшого недомогания, что пришлось пережить Элизе в детстве, прочие считались первичными симптомами принятия мате и заклинаний Мамы Фрезии, включая свирепую болезнь африканской кори, привезенной каким-то греческим моряком в Вальпараисо. На время опасности Мама Фрезия по ночам клала кусок сырого мяса на пупок Элизы и туго пеленала в сукно из красной шерсти - тайное природное средство, чтобы предотвратить инфекцию. В последующие годы мисс Роза обращалась с Элизой точно с игрушкой. Проводила увлекательные часы, обучая ее петь и танцевать, декламировала девочке стихи, которые та легко заучивала наизусть. Она заплетала волосы в косы и безупречно ее одевала, но стоило возникнуть другому развлечению либо же ее атаковала головная боль, как она отправляла малышку в кухню вместе с Мамой Фрезией. Девочка росла где-то между швейной мастерской и задними патио, разговаривая по-английски в одной части дома и, прибегая к смеси испанского и мапуче – туземного жаргона своей няни – в другой. Одевалась и обувалась точно давешняя княгиня, играла с курочками и собачками уже разутая и небрежно одетая в сиротский передник. Мисс Роза представляла ее на своих музыкальных вечерах, возила на машине вкушать шоколад в лучшую кондитерскую, за покупками или же смотреть корабли на пристани. Однако же, в равной степени могла провести несколько дней, рассеяно что-то записывая в свои тайные тетрадки или читая какой-то роман, совершенно не думая о своей подопечной. Стоило вспомнить о малышке, как она, раскаявшись, бежала ее искать, покрывала поцелуями, засыпала сладостями, и вновь принималась наряжать деточку в кукольные платьица, собираясь на прогулку. Перед ней стояла необходимость дать девочке как можно более широкое образование, в силу чего до собственных украшений не было никакого дела. Кстати, корень притворной истерики Элизы крылся в уроках пианино, она хватала ее за руку и, не дожидаясь кучера, тащила девочку волоком все двенадцать кварталов под горку в монастырь. В стене из необожженного кирпича, над тяжелой дубовой дверью с железными заклепками, читались выцветшие под действием соляного ветра буквы: Сиротский дом.
- Благодари, что мой брат и я, то есть мы оба несем за тебя ответственность. Сюда приходят оставлять ублюдков и брошенных малышей. Неужто и ты этого хочешь? Немая, девочка отрицательно помотала головой.
- Тогда уж лучше научиться играть на фортепьяно, как и подобает приличной девочке. Ты меня поняла?
Элиза, лишенная всякого таланта и благородства, училась играть лишь в силу дисциплины, выработанной за двенадцать лет, на протяжении которых мисс Роза устраивала музыкальные вечера. Она не потеряла сноровку, несмотря на длинные промежутки времени без тренировки. Спустя несколько лет могла вполне зарабатывать в сезонном публичном доме, что сделать так никогда и не пришло в голову мисс Розы, когда началось обучение девочки высокому искусству музыки.
Спустя многие годы, в один из этих неспешных вечеров попивая китайский чай и разговаривая со своим другом Тао Чьеном в ухоженном саду, которым они вдвоем и занимались, Элиза пришла к следующему выводу. Оказалось, что та бродячая англичанка была даже очень неплохой матерью, и испытывала к ней благодарность за бóльшую внутреннюю свободу, которой и пользовалась. Мама Фрезия была еще одной опорой в детстве. Она висела на ее широких черных юбках, разделяла ее занятия и заодно сбивала женщину с толку своими вопросами. Таким способом девочка заучила туземные легенды и мифы, умела расшифровывать знаки животных и поведение моря, распознавать привычки дỳхов и сообщения, что посылают человеку сны, а также готовить. Со своим удивительным обонянием она была способна определять ингредиенты пищи, мате и специи с закрытыми глазами и, так же, как она запоминала стихотворения, прекрасно помнила, как пустить все это в дело. Вскоре сложные блюда креольской кухни Мамы Фрезии и нежные кондитерские изделия мисс Розы перестали быть для нее тайной. Девочка обладала редким кулинарным призванием. В семь лет вполне была способна без всякого омерзения снять кожу с коровьего языка или вынуть внутренности из курицы, приготовить двадцать «кулебяк», не устав ни капельки. Еще могла совершенно, казалось, зря проводить время, луща бобы, пока, раскрывши рот, слушала жестокие туземные легенды Мамы Фрезии и ее красочные версии житий святых.
Роза со своим братом Джоном были неразлучны с детства. Зимой женщина занималась тем, что вязала жилеты и чулки для капитана, а он же, в свою очередь, старался из каждого путешествия привезти ей полные чемоданы подарков и объемные коробки с книгами; некоторые из них так и оставались в шкафу Розы, вечно запертом на ключ. Джереми, будучи хозяином дома и главой семьи, разрешалось читать корреспонденцию своей сестры, просматривать ее личный дневник и требовать копии ключей от ее мебели, однако же, склонности ко всему этому он никогда не проявлял. У Джереми и Розы сохранялись домашние отношения, основанные более на серьезности, чем на каких-то общих моментах, за исключением взаимозависимости, что временами напоминала им скрытую форму ненависти. Джереми обеспечивал различные нужды Розы, но не оплачивал ее капризы, как и не спрашивал, на какие средства та удовлетворяет свои прихоти, полагая, что обо всем печется Джон. Взамен она заправляла домом деловито и со вкусом, всегда правдоподобная в различных историях, с ним связанных, однако же, опуская в них мельчайшие детали. Определенно, женщина обладала хорошим вкусом и естественным изяществом, вносила великолепие в жизнь их обоих, и своим присутствием выказывала сопротивление распространенному в этих краях убеждению, гласившему о том, будто человек, не имевший семьи, самый что ни на есть бесстыдник.
