— Мы не встречались? — спрашивает она. Если она шутит, это слишком тупо.
— Нет, — говорю я. — Привет.
— Как тебя зовут? — спрашивает она, стараясь сохранить равновесие.
— Питер, — говорю я.
— Серьезно? — спрашивает она с недоумением. — Питер? Питер? Нет, это не твое имя.
— Мое-мое.
Я продолжаю поглядывать за секси-первокурсницей, но она — ноль внимания. Митчелл протягивает ей еще пиво. Поздняк. Перевожу взгляд на Деде, Дедире, или как ее там.
— Так ты не на последнем курсе? — спрашивает она меня.
— Нет, — отвечаю, — первокурсник.
— Правда?
Неожиданно она закашливается, потом прикладывается к вискарю, прямо опрокидывает в себя бутылку и говорит сиплым голосом:
— Я думала, ты старше.
— Первокурсник, — говорю я ей и осушаю стакан. — Питер. Питер — первокурсник.
Митчелл что-то ей нашептывает. Она смеется и отворачивается. Он продолжает шептать. Она не отстраняется. Все. Она хочет уйти с ним.
— Типа, могла бы поклясться, тебя Брайан зовут, — говорит Дидам.
Рассматриваю варианты. Можно оставить ее прямо сейчас, вернуться обратно в комнату, поиграть на гитаре и завалиться спать. Или сыграть в квотерс с Тони, Бриджид и этим тупарем из Эл-Эй. Или можно поехать с ней в город, бахнуть в «Карусели» и там и оставить. Или пойти ко мне в комнату, надеюсь, Лягушатника нет, накуриться и трахнуть ее. Но на самом деле — особо не хочется. Меня она не слишком впирает, но секси-первогодка уже слилась с Митчеллом, учиться завтра не надо, да и поздно уже, и кег, похоже, заканчивается. А она глядит на меня и произносит:
— Какие планы?
А я думаю: «Почему бы и нет?»
Так что в итоге я иду с ней домой — она, конечно, туповата, зато и еблива, сама из Эл-Эй, папаша работает в музыкальной индустрии, но Лу Рид ей незнаком. Мы идем к ней в комнату. Дома соседка, но она спит.
— Забей на нее, — говорит она, включая свет. — Она больная. Все нормально.
Я снимаю одежду, тут просыпается соседка и начинает беситься, завидев, что я голый. Я забираюсь под одеяло к Д., но соседка ударяется в слезы и вылезает из кровати, а Д. начинает на нее орать: «Ты спятила, иди спать, ненормальная!» — потом соседка, рыдая, уходит в слезах, хлопает дверью. Мы начинаем обниматься, но она вспоминает про спиральку и пытается ее вставить, выдавливая пену по всей руке, только не на ладонь, и она слишком набралась, чтобы понять, куда ее вставить. Пробую ее трахнуть по-любэ, но она не перестает ныть: «Питер, Питер», и я прекращаю. Думаю, может, поблевать, но вместо этого делаю несколько затяжек из бонга и сливаюсь. Вопрос решен. Рок-н-ролл.
На «Сушняк по четвергам» мы добрались реально бухими, а вечерок только занимался, и тут ко мне подкатывает высоченная светловолосая шведка из Коннектикута, похожая на мальчика, и я не стал ее останавливать. Пьяный, но все же прекрасненько понимая, куда это ведет, — я ее не остановил. Пытался все поговорить с Митчеллом, но ему куда больше была интересна эта невероятно уродливая пизденка со второго курса по имени Кэндис. Кэнди, для краткости. Я реально офигел, но чего уж тут поделаешь? Я начал болтать с Катриной; в черном пальто из Армии спасения и матросской фуражке, из-под которой торчала прядь светлых волос, она выглядела шикарно, а ее большие глаза светились голубым даже в темноте общей комнаты Уиндем-хауса.
Короче, мы были пьяные, Митч по-прежнему разговаривал с Кэнди, а еще на вечерине была одна девица, с которой совершенно не хотелось пересекаться, и я уже основательно накачался, чтобы уйти с Катриной. Можно было бы и остаться, выждать, что там с Митчем, или подкатить к этому парню из Эл-Эй, который, хоть и обгорел на солнце, сложен-то неплохо (прекрасно сложен?), но, казалось, слишком ушел в себя, чтобы во что-нибудь вписываться. Он, так и не сняв солнечные очки, рубился в квотерс, да и поговаривали, что он спит с Бриджид Маккоули («той еще шлюшкой», по словам Вандена Смита), так что когда Катрина спросила меня: «Какие планы?» — я закурил и сказал: «Пошли». К тому моменту мы захмелели еще больше, убрав бутылку хорошего красного вина, которую нашли на кухне, и нас обоих несколько торкнуло, когда мы вышли на морозный октябрьский воздух, но от этого мы не протрезвели и не перестали хохотать. А потом она поцеловала меня и сказала:
— Пойдем ко мне, примем душ.
Когда она это сказала, мы еще шли через лужайку перед общим корпусом — она была в варежках и черном пальто, хохотала, кружилась и раскидывала ногами листья, а из Уиндем-хауса все так же раздавалась музыка. Мне захотелось оттянуть момент, и я предложил найти чего-нибудь съесть. Мы замедлили шаг и встали, и хотя, судя по голосу, она была более чем слегка разочарована, все равно согласилась, и мы ходили от корпуса к корпусу, обнося холодильники, хотя и раздобыли всего-то подмороженное шоколадное печенье, полупустой пакет картофельных чипсов и бутылку темного «хайнекена».
Так или иначе, основательно набухавшись, мы оказались у нее и в объятиях друг друга. Она прервалась на минуту и отправилась в туалет в коридоре. Я включил лампу и огляделся, изучая пустующую кровать соседки и постер с единорогом на стене; вокруг гигантского плюшевого медведя в углу были разбросаны журналы «Таун энд кантри» и «Уикли уорлдньюз» («Я была беременна от снежного человека», «Ученые говорят, что НЛО вызывают СПИД»), я думал про себя, что эта девушка еще слишком молода. Она вернулась в комнату, закурила косяк и погасила свет. Уже буквально отключаясь, она спросила меня:
— А что, секса не будет?
У нее играл Пол Янг, а я, наклонившись к ней, с улыбкой сказал:
— Нет, думаю, не будет.
Я думал о той девушке, которую оставил в сентябре.
— Почему нет? — спросила она, и, по правде сказать, лежа в полумраке комнаты, где единственным источником света был кончик косяка, который она держала, она уже не выглядела столь шикарно.
— Не знаю, — говорю я и добавляю с делано серьезным лицом: — У меня есть девушка, — (хотя и не было у меня никого), — а ты напилась. — (Хотя это уж точно ни имело к теме никакого отношения.)
— Ты мне очень нравишься, — сказала она перед тем, как вырубилась.
— И ты мне очень нравишься, — сказал я, хотя мы были едва знакомы.
Я докурил косяк и допил «хайнекен». Затем накрыл ее одеялом и встал, засунув руки в карманы пальто. Подумал, не снять ли одеяло. Стянул одеяло. Затем поднял ее руку и поглядел на ее груди, пощупал их. Может, трахнуть ее по-жесткому, раздумывал я. Но уже было почти четыре, и через шесть часов у меня занятия, хотя маловероятно, что я там окажусь. По дороге я стащил у нее «Сто лет одиночества», выключил музыку и был таков, довольный и, пожалуй, в легкой растерянности. Я учился на последнем курсе. Она была приличной девушкой. Короче, потом она сказала всем, что у меня не встал.
Ходили на «Сушняк по четвергам» в Уиндеме. То, что я типа закрутила, мне не нравилось, я думала о Викторе и грустила. В студию зашла уже пьяная Джуди и попыталась меня утешить. Мы накурились, и от мыслей о Викторе стало еще грустней. Затем поздний час, и мы на вечеринке, и все как обычно: в углу кег с пивом, REM, или мне кажется, что это REM, — красиво, тормознутые студенты с танцевального бесстыдно изгаляются. Джуди говорит: «Пошли отсюда», и я соглашаюсь, но мы не уходим. Наливаем уже теплое и выдохшееся пиво, но все равно пьем. Джуди отходит с каким-то парнем из Фэлз, хотя, насколько я знаю, запала на парня из Лос-Анджелеса, играющего в квотерс с Тони, который и мне нравится, я переспала с ним во втором семестре, а тут еще эта Бернетт, которая вроде бы встречается с парнем из Эл-Эй, а может, и с Тони, и ничего интересного не происходит, и я думаю уже пойти, но при мысли о студии, где я одна…
Тут появляется некто, с кем мне не хочется встречаться, и я начинаю разговаривать с первокурсником, таким типа яппи.
— Пивка для рывка? — спрашивает он.
Я гляжу на Тони и думаю, интересуется ли он мной. Он смотрит на меня с противоположного конца общей комнаты, показывает кувшин и поднимает вопросительно брови, и не совсем понятно, то ли это приглашение сыграть в квотерс, то ли потрахаться. Как же отделаться от этого парня? Но здесь присутствует человек, с которым не хочется видеться, а если пойти туда, придется проходить мимо. Так что продолжаю разговаривать с этим дуболомом. Парень, излагая во всех подробностях свою нехитрую биографию, говорит таким, как ему кажется, крутым тоном: «Слышь, Лора», а я в который раз говорю: «Послушай, да никакая я не Лора, ясно тебе?» — а он продолжает называть меня Лорой, так что в итоге я собираюсь его отшить, и вдруг до меня доходит, что я не знаю, как его зовут. Он представляется. Как его там? Стив? Ему, Стиву, не нравится, что я курю. Типичный захмелевший (но не слишком) нервный первокурсник. На кого же Стив смотрит? Не на парня из Эл-Эй, а на Бернетт, которая ни в какую не стала бы спать с этим Стивом Дуболомом Первогодкой, а хотя, может, и стала бы. Мысли о Викторе не покидают меня. Но Виктор в Европе. Пивка для рывка? Господи Иисусе. Тут первогодка говорит мне, что я к пиву даже не притронулась. Я беру стаканчик и провожу пальцами по пластиковому ободку.
