Ознакомительная версия.
Сазончик и сам не помнил, как очутился на земле. Ноги сильно затекли, и он не сразу сделал шаг, второй. Но ему хватило расстояния, чтобы прижать к себе мальца, погладить его мокрую голову.
– Спасибо, сынок… Большой расти…
И только когда он повернулся в сторону своего дома, увидел жену, которая стояла под дождем и отрешенно смотрела на них обоих.
У него действительно такая фамилия – Бабушкин. Только, в отличие от известного революционера, он был не Иваном Васильевичем, а Петром Михайловичем, среди друзей и близких у него было еще и прозвище – Почтальон. Откуда оно, это прозвище, взялось, спросите? Все очень просто: в свое время, когда Бабушкин жил в деревне, он работал несколько месяцев почтальоном, о чем особенно любит рассказывать каждому встречному. И хотя уже давно городской житель, прозвище сохранилось: Почтальон да Почтальон. И Бабушкин не сердится. «А что? Первая профессия – она с тобой навсегда. Приятно вспомнить: вот жизнь была – газеты и письма разносить! Легче легкого!..»
Теперь Бабушкин уже на пенсии. До этого работал на заводе электриком, и поэтому от нечего делать иной раз просто ходит по двору широким шагом, заложив руки за спину. Словно начальник, придирчиво осматривает близлежащую территорию. Иногда ему предлагают войти в складчину, и тогда мужчины распивают в беседке бутылку-две вина, рассуждают о жизни.
– Бабушкин, я сегодня на твоей улице был, – посмотрел как-то на Петра Михайловича сосед Игнатович. – Там мой кум дом купил. Смотрю, и правда, на прибитой к стене дома вывеске написано: улица имени Бабушкина. Ты что, может, и не знаешь, что твоим именем назвали улицу?
Петр Михайлович лениво отбивается:
– Да слышал, слышал! Как не слышал?.. Радио, кажись, тоже слушаю!..
– И не признается, мужики! – довольный своим розыгрышем, окинул взглядом присутствующих Игнатович. – И чего, думаете, молчит, не признается?
– Понятное дело!..
– Чтоб не проставлять!
– Ценю за находчивость! – подытоживал разговор Игнатович. – Так что будем делать, Бабушкин? А? Почему молчишь, жадина? Магазин, кстати, вон рядом, вон!.. Он ждет тебя!..
Посмеялись, пошутили, на том и закончили. Уже чуть позже Бабушкин решил все же съездить на улицу Бабушкина, и хоть это не близко, за Сожем, где-то в частном секторе, – решился. Здесь, однако, оговоримся: если бы он опять не выпил стакан вина, возможно, его и не потянуло бы на ту улицу. Но – выпил и поверил, что она названа именно в его, Петра Михайловича, честь, а потому зазорно прожить жизнь и не побывать на улице, которой он пожертвовал свою фамилию.
– И не держите меня, и не отговаривайте!
«Улица Бабушкина», – объявил бодрый голос водителя автобуса.
– О, моя, моя улица! – оживился Бабушкин и важно посмотрел на пассажиров, которые на него не обращали никакого, конечно же, внимания, что даже немного возмутило, потому на этот раз он сказал более громко: – Моя улица!.. Бабушкина!.. Петра Михайловича!.. – и молодцевато спрыгнул на землю.
Автобус поехал дальше, а Бабушкин остался на остановке. Стоял и с удивлением смотрел по сторонам с видом начальника высокого ранга, который приехал на важный объект, а его никто не встречает. Непорядок, одним словом. Но не стоять же так все время. Бабушкин взглядом измерил улицу вдоль и поперек, а потом распростер руки, радостно и возвышенно произнес:
– Так вот ты какая, моя родная! Ну, привет, что ли? Вижу, неважные у тебя дела. Чем докажу? А тем, что богато домишек, а не домов – по обеим твоим сторонам – разместилось. А где коттеджи? Особняки? Ну, три-четыре я вижу. И это на моей улице?! Прости, однако! Это не ты, улица, виновата, а городские власти. Они, они, скажу тебе честно, недосмотрели, промахнулись. Могли б дать имя Бабушкина и улице в новом микрорайоне? Могли б! Около Ледового дворца, например. Идут на хоккей ватагой болельщики и читают: о, так это же улица Бабушкина! Легче идти было бы. Я убежден в этом. Для Мазурова, для Чичерина и им подобным нашлись улицы в новом микрорайоне, а мне, получается, – шиш. Хорошо еще, что дорогу отремонтировали, рытвин нет… Места для остановки автобуса неплохо оснащены, сказать нечего… Подожди, так тут, по моей улице, кроме автобусов, ничего больше не ходит? Ну да. А где троллейбусы? Кто скажет? Где, где троллейбусы?
Настроение у Бабушкина совсем испортилось, когда он узнал, что на его улице нет ни одной точки, где можно было бы посидеть с бокалом пива или с другим, более крепким напитком.
– Конец света!..
Бабушкин сел на скамью и пожалел, что ничего с собой не взял. Как же – приехал в гости, и с голыми руками. Нет чтобы угостить малышню, что вон около дороги развлекается. Он бы насыпал им конфет в горсти и сказал: «Это вам от того дяди, дети, именем которого названа улица, на какой вы живете и теперь вот рыщете… или играете, так сказать, в бадминтон и в мячик. Ах, вы не верите? Вам что, паспорт показать? Так смотрите, смотрите!..» Бабушкин даже вообразил, как дети прилипли к карточке в его паспорте, а более взрослые читают: Ба-буш-кин! Что, получили?!..
Тем временем подъехал очередной рейсовый автобус, из него вышел всего один человек, мужчина средних лет, щуплый, в светлой сорочке с длинными рукавами и в черной бейсболке, козырек которой находился над ухом, и направился в сторону Бабушкина. Поскольку человек тот шел неуверенно, Петр Михайлович поднялся, подал команду:
– Стоять!
Человек замер, не понимая, зачем и кому предназначался этот приказ, показывая на себя пальцем и не сводя глаз с Бабушкина, спросил:
– Вы… мне?
– Тебе, тебе!
– В чем, собственно говоря, дело?
– Как ты идешь по моей улице? Какими шагами? – Бабушкин приблизился к растерявшемуся мужчине. – Ты где находишься?
– В чем, собственно говоря, дело? – опять повторил вопрос человек с неуверенной походкой. – Ты кто? Не милиционер, случайно?
Бабушкин поднес, как и мечтал недавно, посматривая на детей, паспорт к лицу незнакомца, приказал:
– Читай! Фамилию, фамилию читай.
– Ба-буш-кин, – послушно прочитал тот, икнул. – А я, может, Дедушкин? Х-хи-хи-хи-и!..
– Ты мне здесь шутки брось, – посоветовал Петр Михайлович. – А теперь иди сюда. – Он подвел его к дому, на стене которого была прикреплена вывеска с названием улицы.
– А теперь читай здесь…
Незнакомец опять икнул, протер глаза рукавом, не сразу прочел:
– Улица имени Бабушкина. – Он выдержал паузу, посмотрел на Бабушкина, на вывеску, улыбнулся. – Нет, здесь что-то не так…
– Все так, дорогой мой: ты стоишь на моей улице.
– Ёшкина мать!..
– А ты как думал, земляк? На улице Бабушкина!..
Незнакомец, автоматически быстро вытерев ладонь правой руки о брюки, подал ее Петру Михайловичу:
– Будем знакомы: Тузиков Павел Егорович. Тысяча девятьсот…
– Не надо, дальше можешь не говорить, – прервал его Бабушкин. – Так что строго тебя предупреждаю: больше в таком виде, как сегодня, чтоб я тебя на своей улице не видел.
– Как пить дать!
– Я дважды не повторяю. У меня, может, есть характер. Есть, есть, конечно же. Если бы я был слабаком, сарделькой, какой черт назвал бы моим именем улицу, а?
– Не говори!.. Кто б назвал?.. Так как, говоришь, тебя зовут? А, прости, прости: Бабушкин. Так я на твоей улице, оказывается, и живу. И не знал! Слово даю – не знал! Живу и живу себе спокойно. А тут, выясняется, есть, существует где-то и человек, на улице которого я осел? Вот он, перед тобой. Далеко ходить не надо. Дай я тебя поцелую!
Бабушкин отвел руки Тузикова с растопыренными пальцами, которые тот наставил на него, подальше от себя:
– Если бы я со всеми целовался, знаешь, что со мной было бы, а?
– Чудеса, однако!.. – не мог успокоиться Тузиков. – Вон мой дом. Пойдем, гостем будешь!
– Посмотреть, как люди живут на моей улице, надо. Чтобы иметь представление. Ну, тогда пошли!
– Жена как раз на второй смене. Она тоже была бы рада.
Вскоре они сидели за столом в передней, Бабушкин листал альбом, а Тузиков показывал пальцем, поясняя снимки. Перед этим он не побоялся оставить гостя одного в доме – а чего бояться, когда это вон кто! – и сбегал в магазин, принес бутылку водки. Поскольку денег у него не было, то их выделил Бабушкин. «Конечно же, именем бедняка улицу не назовут, – добродушно думал Тузиков по дороге в магазин и из магазина. – Вот повезло так повезло! Хоть раз!..»
Когда выпили по рюмке, Тузиков поинтересовался, какая у Бабушкина самая любимая песня. Тот сначала задумался, даже сморщил лоб, а потом ответил, будто отрезал:
– Я без гармошки не пою!
– А если балалайка?
– Так себе… Но не побрезгую, если будет хоть какой аккомпанемент.
– У соседа возьму! – пообещал Тузиков и улизнул из дома.
Ознакомительная версия.
