Ознакомительная версия.
А на моих картинах пусть женщина будет одета в женщину…»
…Ну, а тот, кто считает, что хорошая женщина — это плохо, просто не умеет считать…
…Но вот как выходит — иногда модели становятся еще подругами художников.
У меня иногда получается так, что мои модели становятся еще и моими друзьями.
И не то чтобы я много об этом думал, просто все время так у меня получается — стоит о чем-то задуматься, как в голову сразу приходит какая-нибудь мысль…
…Разумеется, эти истории не претендуют на рассказ обо всех женщинах, какими они бывают: а женщины, как и мужчины, бывают самыми разными.
И я помню, что, как бы ни было много звезд на небе — на небе их на самом деле еще больше…
… У каждой из моделей, у женщин, описанных в этих историях, было так немало чисто женских достоинств, и достоинства эти были так велики, что единственное, что имело смысл сравнивать — это их недостатки…
…Некоторые из описанных мной женщин поступали глупо.
Впрочем, я до сих пор не знаю: постоянно поступать умно — это умно или глупо?
Хотя мое незнание — слабое оправдание глупости…
…Ни в одной из рассказываемых мной историй я ничего не утверждаю.
Я просто предлагаю задуматься…
…И не откладывать истину на потом…
(история «Страсти»)
…Закономерности — это что-то вроде письменного приказа.
Они не дают права на фантазию.
А случайности хороши уже тем, что на них можно просто рассчитывать.
Случайность — это шанс на перспективу…
…Так уж вышло, что погода на той неделе, когда я познакомился со Златой, стояла мерзкая: шел дождь, и вода с неба лилась так долго и нудно, что это уже была не погода, а какой-то климат.
В общем, атмосфера была такой, какой ей хотелось быть, и она явно не планировала стать судьбой.
Впрочем, быть недовольным миром — занятие довольно женское.
Тем более что все складывалось совсем не плохо, и на открытие моей выставки на первом этаже Центрального Дома фото собралась не то чтобы — толпа, но количество людей достаточное, чтобы быть приличным.
Даже с учетом того, что шел дождь.
Я смотрел на людей, а люди смотрели на мои картины — и это создавало своеобразную обратную связь: через картины люди знакомились со мной, а я знакомился с людьми через их отношение к тому, что я сделал.
Люди, ходящие на выставки, в большинстве между собой не знакомы и даже не объединены одной целью.
И все-таки они — не толпа.
Толпе не нужна свобода.
А посетитель выставок — это всегда свободные люди…
…Несвободные ходят в иные места…
…Людей было так много, что кого-нибудь из знакомых я мог бы пропустить. И тогда, вместо того, чтобы обидеться на кого-то за невнимание ко мне, мне пришлось бы сносить обиду других на невнимание к ним.
Поэтому я смотрел по сторонам внимательно, а в это время ко мне подбиралось утверждение о том, что живопись — самое коммуникабельное из искусств.
Я так и не понял — откуда появилась эта девушка? Она явилась словно ниоткуда, и мне ничего не оставалось, как дать ее появлению осмысленное определение — она возникла напрямик.
И было совершенно очевидно, что она была из того поколения, которое было счастливо уже потому, что еще не придумало себе повода быть несчастным…
…Красота этой девушки была ее рекомендацией, и я довольно опрометчиво доверился ей.
Не скажу, что она была именно Клаудиа Кардинале, но из того же района — точно.
А того, что эта девушка вывернет меня наружу и отношения с ней выйдут веселыми до валидола, я в тот момент еще не знал и безответственно отнесся к ее появлению, считая это появление едва ли не самим разумеющимся.
Мне сразу понравилось в этой девушке все, тем более что, подойдя ко мне и позабыв про «Здравствуйте», она спросила:
— Я — красивая?
— Да, — улыбнулся я, почему-то поверив в то, что передо мной не кривляка, а просто девушка.
А такое, что я доверялся первому впечатлению и оно меня не обманывало, со мной в жизни уже несколько раз случалось.
Так что, если бы это случилось еще раз, я бы не слишком сильно удивился.
А то, что у красоты только один по-настоящему серьезный враг — личное знакомство, мне почему-то в голову не пришло…
— … Только не забывайте о том, скольких мужчин погубила женская красота, — улыбаясь, но делая это как-то очень серьезно, проговорила девушка.
И мне показалось, что в иной ситуации она еще и погрозила бы мне пальчиком, как это делают строгие воспитатели в детских садах, когда указывают на что-то своим подопечным.
Но так как под детсадника я не подходил ни по каким параметрам, девушка ограничилась просто улыбкой.
И тогда мне пришлось сделать то, что я, на свою голову, делаю слишком редко — не промолчать на известную мне тему.
Хотя, по сути, я просто вздохнул:
— Но сколько мужчин еще только мечтает об этом.
— Пространственно, — прошептала девушка, и я не понял: похвалили она мое заявление или поругала…
— …А это вы написали эти картины? — моя новая знакомая обвела взглядом то, что висело на стенах, сделав полуоборот на носочках; и я не стал отнекиваться и честно признался:
— Да.
— А вы — гениальный? — спросила она; и я мог бы ответить: «Еще бы…», но в девушке было что-то то ли серьезное, то ли искреннее, так что ее вопрос заставил меня задуматься:
— Не знаю.
Но, во всяком случае, ругают меня теми же словами, какими ругали Рембрандта, Гойю, Ван Гога, Левитана и Малевича.
— Да, — попыталась посочувствовать мне девушка. — Очень много людей неблагодарных.
— Не переживай, — ответил я девушке.
А потом пояснил свою мысль:
— Для того чтобы было много неблагодарных, прежде всего нужно много людей, которых было бы за что благодарить.
— Вы занимаетесь культурой? — спросила она, скорее ставя галочку в кондуите своей памяти, в графе «Разговор с художником», чем определяясь в миропонимании. И в выражении ее лица было что-то такое, что наводило на мысль о том, что то, кто и чем занимается в жизни, занимало не первое место в том, что ее интересовало.
Но, с другой стороны, еще какое-то «что-то» в ней предложило мне отвечать ей серьезно.
Тем более что она добавила:
— А почему вы это делаете?
Я мог бы сказать:
— Потому что культура формирует страну, — но ответил проще:
— Потому что не хочу, чтобы люди были ширпотребом.
Она еще немного походила глазами по моим картинам и поделилась со мной результатами этого похода:
— Вы, наверное, любите фантастику, если рисуете такие картины. — И я простил ей слово «рисуете»:
— Девочка, для художника в мире не так важно придумывать что-то новое, как важно обдумать то, что уже есть вокруг него. — И она простила мне слово «девочка».
— А вы много работаете?
— Много. — Иногда легче сказать правду, чем соврать. Тем более что поначалу в разговоре с ней я спотыкался не о слова, а только о знаки препинания.
— А я часто ничего не делаю и просто слоняюсь из угла в угол.
— Не ты единственная, девочка, — улыбнулся я.
— А кто еще, например? — спросила она, очевидно, рассчитывая на достойного коллегу по времяпровождению.
И я ответил первым же примером, который пришел мне на ум:
— Например — министр обороны.
— Да-а… — прошептала девушка, явно припоминая то ли — кто такой министр, то ли — кто такая оборона.
И, видимо, решив не перенапрягать свою память, продолжила свои вопросы:
— А почему вы меня ни о чем не спрашиваете? — Такие вопросы всегда двойственны: то ли девушка хотела услышать мой вопрос, то ли она хотела, чтобы я услышал ее ответ.
Впрочем, общение с этой девочкой превращалось в оказию размять мысли в любом случае.
— Какую ты любишь музыку? — спросил я, сбивая ее с толку неожиданностью вопроса.
— Музыку? — нашлась она довольно быстро, покопавшись в соображалках всего пару секунд и, видимо, придя к собственному выводу, что сказать что-то очень современное было бы не ко времени:
— А разве это о чем-нибудь говорит?
— Конечно, — ответил я, потому действительно так считаю. — Это говорит о человеке очень многое.
— Ну, хорошо, — девочка на мгновенье прищурила свою память:
— Я люблю Чайковского.
Ну и о чем это говорят мои слова? — И на это заявление девушки мне пришлось ответить, хотя и с улыбкой, но честно:
Ознакомительная версия.
