Задумчивый и невеселый, Президент послушно следовал за своим провожатым. Двинулись они не к выходу, а в какое-то темное и тесное ответвление коридора. Вдруг пастью неизвестного чудовища в самом неожиданном месте отверзлась дверь; изнутри пахнуло подвальной сыростью.
— Постой! — опомнился Президент. — Куда это ты меня… Семен…
И вдруг директор ВЦИОМа с внезапной ловкостью и силой толкнул его прямо в эту могильную черноту.
* * *
Тишина и тьма длились слишком долго, и Президент подумал уже было, что из всех концепций послесмертного существования правдивой оказалась самая ужасная: бесконечное ничто, в котором умерший навечно сохраняет сознание.
Но тут зажглась свеча — и ее свет показался Президенту ярче любого маяка. За ней загорелась еще одна, и еще…
Цепь огней, окруживших Президента, словно охотничьи факелы — затравленного волка.
Он находился в странном помещении, стены которого были увешаны плешивыми коврами и древним оружием, а пол — выстлан скрипучими досками. Окон не было вовсе. На одном из ковров, озаренный багровым пламенем свечи, виднелся незнакомый герб — слишком древний и чересчур замысловатый, чтобы быть гербом какого-либо государства.
Больше он походил на символ некого тайного ордена.
Президент сидел, крепко привязанный к деревянному стулу с высокой спинкой. По мере того, как отходила заморозка, становилось ясно, что стул этот жесткий и страшно неудобный. Наверное, похитители позаимствовали его в кремлевской пытошной-музее.
В нескольких шагах перед ним стоял вырубленный из мрамора постамент, на который была водружена пафосная чаша, порядком напоминающая Грааль. Из Грановитой палаты? Было ли в ней что налито, Президент разглядеть не смог.
Вкруг постамента с чашей и мучительного президентского трона стояли люди в черных балахонах. Капюшоны их были накинуты на головы, и лица сокрыты в тенях.
— Братья, — произнес глухой, тяжелый голос. — Сегодня мы здесь, чтобы исполнить волю Госсовета.
— Да пребудет вечно Госсовет, — мерным хором отозвались капюшоны.
— Вы знаете, что тот, кто был облечен обязанностями главы государства и, не может сего.
— Мы знаем, — бесстрастно подтвердили капюшоны.
— Вы знаете, что он не плоть от плоти людей, которыми правит, и не кровь от их крови, — продолжил их предводитель.
— Мы знаем.
— И что, не понимая тех, кем правит, он ведет сию страну к раздору, и народ сей к пропасти.
— Знаем!
— И что орден наш, как бывает в трудные для Отечества часы, должен вмешаться и остановить его. Такова воля Госсовета.
— Да пребудет он вечно!
Предводитель — кто он? Верховный жрец? Грандмастер ложи? Главарь ячейки? — нагнулся и поднял с пола тяжелую бутыль из толстого, затуманенного временем стекла. Стоя спиной к связанному Президенту, он наклонил бутыль и в умыкнутую из Грановитой палаты чашу потекла неведомая жидкость. Прочие завели низкими голосами тоскливую песнь, немного напоминающую «Батяня-Комбат», но растянутую и искаженную, будто магнитофон жевал кассету с записью.
Президент заерзал в кресле и замычал: рот его был забит шелковым платком и наполнен соленой слюной.
Грандмастер откинул капюшон и, взяв Грааль обеими руками, развернулся к пленнику лицом. Он показался
Президенту удивительно знакомым; и вроде бы, главарь этой кошмарной секты попадался ему на глаза совсем недавно. То ли замминистра обороны, то ли бывший губернатор, или вовсе председатель какого-то патриотического фонда…
Предводитель шагнул вперед, держа тяжелую чашу на вытянутых руках. Сзади к пленнику подскочили его подручные, развязали стянутый за затылком шелковый платок, вынули кляп.
Президент неистово закрутился, пытаясь освободиться, но веревки держали его слишком крепко. Чаша была уже совсем близко, и ее содержимое плескалось в ней — тихо, зловеще.
— Цикута?!.. — задохнулся догадкой Президент; вопрос и робкая надежда в его голосе были почти задавлены мрачной уверенностью. — Я не буду!
Но подручные ухватили его стальными пальцами за уши, за челюсть, запрокинули назад голову, заставили открыть рот и вставили промеж зубов кожаную воронку.
— Да осуществится воля Госсовета! — грянул голос.
И прямо в горло Президенту хлынула огненная жидкость.
* * *
Это было невероятно: в единое мгновенье мир преобразился. Словно Вселенная со всеми ее звездами вдруг стала видна ему, и каждая из звезд светила только для Президента, и каждая черная дыра манила в себя сладострастно только его, его одного. Среди тысяч солнечных протуберанцев, будто высвеченные лучами проекторов, вспыхивали образы, знакомые и незнакомые. Лики святых и физиономии известных футболистов, пройденные в далекой школе физические формулы и уравнения земной и небесной гармонии, образы всех городов, когда-либо существовавших, и образы городов, которые когда-либо будут построены. Имена правивших забытыми царствами и имена правителей империй грядущего. К чему бы ни обратил свой мысленный взор Президент, ему не нужно было думать, привычно выстраивать логические умозаключения: он просто сразу все знал. Ответ на любой вопрос существовал одновременно с этим вопросом. Его не было нужды искать: ответ мгновенно приходил сам, и такой убедительный, что никаких сомнений в его подлинности и верности не оставалось.
И еще этот мир был напоен блаженством. Оно заливало все сущее, как солнечный свет заливает летний луг, и любая скорбь таяла в нем, как в полдень истаивают тени.
Потом Президент вроде бы словно вступил в какой-то стремительный поток, и этот поток поднял его и понес сквозь космос — к судьбе, к прозрению. Навстречу летели миллионы счастливых людских душ, и невиданные звери, и тропические цветы. И синие люди с хвостами, и Геннадий Петрович Малахов, и Сталин, и Чапаев, и сам Президент встретился вдруг себе, и снова синие гиганты, и Аршавин, и Обама, и Гагарин, и Майкл Джексон, и сказочный
Тянитолкай из «Доктора Айболита», и еще мириады вымышленных и действительных тварей.
И вдруг Президент увидел себя на просторной земляничной поляне, а перед собой — сто сорок миллионов человек, и все улыбались ему. А потом поляна канула, и вздыбились из темноты устремленными к звездам ракетами кремлевские башни, и звезды, мерцающие игривыми красными фонарями, и перемигивающиеся головы золотых орлов. И батоны докторской колбасы длиной в десятки световых лет, и соленья всякие, и милый дом.
А потом Длань Божия прикоснулась ласково к его затылку, и все вдруг кончилось.
Президент раскрыл рот широко, словно только что действительно вынырнул, и набрал полную грудь затхлого воздуха. Он был жив! Загадочные похитители не хотели отравить его! Он ошарашенно пялился полуслепым взглядом в облепившую его со всех сторон темноту; после сказочного многоцветия волшебного мира, из которого он только что вернулся, действительность показалась ему слишком блеклой, пресной, ненастоящей.
Предводитель капюшонов стоял рядом и тихо смеялся.
— Что… Что это?! Что со мной случилось?.. — оглушенно спросил Президент.
— Водка, — был ответ.
* * *
Потрясенный, Президент брел по желтому коридору. Рядом шагал здоровяк в рясе с капюшоном — вызвался проводить до Боровицких ворот.
— Теперь можете спрашивать, — милостиво дозволил предводитель капюшонов.
— Где я оказался? — тут же выпалил Президент.
— Это было коллективное бессознательное русского народа, — поведал предводитель Госсовета.
— А что за волшебный поток, который меня подхватил?
— Это был великий Зеленый Змий, — произнес тот. — Кусающий свой хвост.
— А мне показалось, что это река… — задумчиво проговорил Президент.
— Иным он предстает и в виде реки, — кивнул предводитель. — Войдя в которую единожды, выйти и просохнуть уже нельзя.
— Кто вы? — внимательно взглянул на проводника Президент.
— Госсовет — древний союз мудрецов, допущенных к Знанию. При помощи этой священной жидкости мы научились присоединяться к душе народа… Погружаться в русскую аниму. Путешествовать по своему желанию в то загадочное состояние, в коем эта анима находится постоянно. Ибо только так, настроившись с ним на одну волну, дыша и чувствуя с ним в унисон, возможно его постичь.
— Простая водка?
— В ваших словах слышно презрение непьющего! — осуждающе покачал головой глава Госсовета. — Тем временем, вино — инструмент тонкой настройки, камертон душ, а сквозь бутылочное горлышко течет пролив, ведущий в нирвану, к Богу. Кто научил народ причащаться вином? Он. Власть земным царям дана от Бога, и от Бога дано нам вино. Им — чтобы спать, нам — чтобы зрить их сны.
— Почему вы решили… Открыть это мне?
— У нас не было выбора. Непьющий царь не сможет разуметь пьющий народ. Все слова его будут абракадаброй для подданных, и все поступки — оскорбительной бессмыслицей. Чтобы узнать чаяния народа, чтобы стать с ним единым, нужно причастие.
