Пигги Туку всего семьдесят два года, это довольно мелкая старость, едва распечатанная, но слуги уверяют меня, что Пигги — ку-ку. Маразм у него проклюнулся, и он все растет и крепчает. Табакерка золотая, усыпана камешками, рубинчиками и брильянтиками. Страховая стоимость невелика, хотя и содержит в себе художественную составляющую изделия: двадцать тысяч талеров. Пигги считает, что искус украсть ее очень велик, в то время, мол, как истинная стоимость в разы выше заявленной. Камердинер же (Ох, тертый, хитроносый мужчина!) объяснил мне иное:
— Ну сами посудите, на черта бы мне нужен сей блуд? Украду я, предположим. Вещица каталожная, в еённом виде не продать, сразу заметут. Стало быть, надобно камешки соскоблить, а металл переплавить, так?
— Так, — подтверждаю я.
— За эту блескучую камешковую пыль никто и сотни не даст. Так?
— Не знаю, — честно отвечаю я.
— Так. Никто не даст. А за металл… ну две, ну три тысячи я выручу… Ну четыре, если с камушками. Не я выручу, понятное дело, а крадун-злоумышленник. Так? Прикинь по весу?
— Так, — авторитетно подтверждаю я, словно с детства выучен взвешивать золотой лом на глазок.
— Тогда вопрос: на черта мне это надо? Рисковать своим местом, свободой и окладом, который… Ради вшивых трех тысяч талеров? — В голосе камердинера торжество человека, который сумел припереть к стенке спорящего с ним собеседника. Я, находясь на работе, часто позволяю побеждать себя в спорах, лишь бы аргументы были обильными и в русле интересующей меня темы. И камердинеру позволил. Потом я «пробил» его биографию по нашим каналам — и точно: вот уже девять лет, как Менди Блум, он же Вальтер Бирен, живет жизнью честного человека. А это второй по длительности результат в его пятидесятилетней биографии. Первый продолжался четырнадцать лет, с момента рождения.
— И вы полагаете…
— Потерял, старый хрыч, или сам продал. Продал и забыл! Ты уж не подкачай, ты уж найди.. Ничего, что я на ты?
— Попробую… Чего. Если мы с вами перейдем на ты, это помешает мне оказывать вам должное уважение. Договорились?
— Ну… конечно.
— Не забудете?
— Все понял я, ладно, как хотите.
— Но при этом можем обращаться друг к другу просто по имени. Идет? — Я улыбаюсь и подаю ему руку, да не как Господин Президент членам своего кабинета, а немножко с вывертом и наискось, для обоюдного шлепка ладонью в ладонь. Очень неформально и весьма располагающе для тех, кто понимает.
— Угу. — Шлеп! Толковый чувак этот камердинер: перестраивается мгновенно и камней за пазухой не копит.
Вот такие примерно разговоры я вел с камердинером, с горничной, с поварихой… Дважды я ездил искать табакерку и дважды мне отменно везло: находил! Один раз под батареей в спальне, за декоративной панелькой, а другой раз в бачке унитаза, в туалете на втором этаже, возле его любимой спальни. Второй раз у меня уже что-то брезжило в голове, а первый — целиком и полностью списываю на везение и усердие. Сегодня третий раз, проверочный. Если окажусь прав — ну тогда я просто титан сыскного дела. Если не угадаю и вовсе не найду — придется замутить дымовую завесу какую-нибудь, виновного искать, честь мундира защищать, гонорарные «бабки» оправдывать… Хорошо бы найти! А еще лучше — найти в загаданном месте.
— Здравствуйте, Рик. Зачастили к нам.
— Привет, Вальтер. Кого он на этот раз подозревает? Не вас ли?
— Может, и меня… Старый черт. Подох бы скорее, что ли… А то потом фиг работу найдешь, когда до пенсии с мышкин нос останется. — Камердинер подтягивает штаны на верхнюю часть брюха, возится с подтяжками… Все эти интимности — при мне, да; вроде как мы с ним на брудершафт не пили, но уже не стесняется в моем присутствии ливрею нараспашку держать… Это хорошо, что не ширинку… и хорошо, что не стесняется. Я детектив, а не лорд, и чем люди при мне раскованнее, тем они мне удобнее, в моей профессиональной деятельности. Поэтому я почти никогда не препятствую держаться со мню запросто. Когда я на работе.
— Так увольняйтесь.
— Привык… От добра добра не ищут. Поговаривают, в его завещании — на каждого, кто в домашнем штате, учтен стаж службы при нем, что тоже, знаете ли… Зовет. Два звонка — это мне. Пойдемте, я вас провожу.
Пигги Тук ждет меня в гостиной, на втором этаже. Одет он почему-то в твид, ноги в башмаках на толстенной подошве уперты в каминную решетку… Жарить ботинки собрался, не иначе. При моем появлении, он сделал довольно честную попытку встать, но я в зародыше пригасил наметившееся желание: стремительный шаг, лучезарная улыбка, руки ладонями вперед…
— Сидите, сидите сэр! Камины не любят, когда ими пренебрегают, у них от этого портится характер! — Никакой он не лорд и не сэр, этот Пигги Тук, но любит косить под английскую аристократию. У нас в Бабилоне это модное и практически безопасное фрондерство перед властью. Я и сам люблю старую добрую Англию, доминионом которой мы были столько счастливых лет…
Пигги расслабляет седалище и оно вновь заполняет просторное кресло от края и до края, Пигги смеется.
— Да уж, Ричард! В самую точку! Как только начну беситься да волноваться, так он, сукин сын, только и знает, что дымить, да углями стреляться… О! Слышали?
Слышал я, чего же не слышать: стрельнуло поленце. Так держи экран нормально — и не выстрелит никуда, лорд, тоже мне…
— Вы правы. Итак…
— Сперли, суки!
— Опять?
— Опять! Мне нюхать надобно, нюхать, у меня без табаку башка болит и сопли текут. А без табакерки у порошка вкус не тот. Он в ней лежит и настаивается, понимаете, Ричард?
— Понимаю, да.
— Он в ней кондицию набирает, в табакерочке. Я туда всегда кладу два лепесточка лотоса. Два лепесточка, каждые два дня, не больше и не меньше, не чаще и не реже! Она особенная, табакерочка моя. Я думаю, что это горничная. Я сегодня ее допрашивал. Рик, вы бы видели, как у нее глазки бегали…
— Гм… В прошлый раз глазки бегали сразу и у шофера, и у камердинера, а табакерочка нашлась… — Пигги Тук мгновенно надулся, в ответ на мои невинные возражения, и потемнел лицом. Но тотчас же сдулся обратно, ибо я при алиби, то есть, вне подозрения, а табачок из золотой с брильянтами табакерочки — нюхать ему хочется. Ой, какой у него противный рот, когда Пигги раздвигает его примирительною улыбкой…
— Не будем спорить. Рик, вы меня дважды спасали — сотворите чудо еще раз и моя благодарность будет безмерной! — Я уже Рик для него, родной человек…
— Безмерной, — мысленно соглашаюсь я. — Но лишь до момента находки. А дальше в голову спасенного немедленно станут вползать мыслишки о заранее согласованных тарифах, о непыльной, и, в общем-то, недолгой работенке, об условности всех этих привязанностях к собственным порокам, о наглости и жадности всех этих сервисных и охранных служб… Поэтому вслух я говорю иное:
— Благодарность — в пределах тарифа, как договаривались, сэр. Не больше. Но и не меньше. И только по благополучному завершению дела. Рассказывайте в подробностях, не упуская ни мельчайшей детали. Все с самого утра. А лучше — с момента последней понюшки. Вы помните этот момент?
— Помню, как же, отлично помню! Это было перед сном… Нет, я ближе к утру вставал в сортир и не удержался, нюхнул…
— Так, годится. Помните примерное время? Разрешите, я присяду? — Пигги в нетерпении трясет седой головой и я погружаюсь в кресло напротив. Меня ждет подробный, как я и заказывал, рассказ, и главное в нем — не лопухнуться, реагировать в тему.
Полчаса у меня есть — чтобы, во-первых, предаться своим размышлениям, далеким от рассказов Пигги Тука и его дома с домочадцами, а во-вторых — потягаться со своим нетерпением, с помощью методики дзен, ибо у меня душа горит подойти к камину и заглянуть в небольшой проемчик у зеркала над камином, как раз под нарисованным зодиакальным знаком Овна… Подойти и заглянуть, взглянуть… Ах, если бы она оказалась там… Табакерка, табакерка…
— Но почему именно она, как вы думаете, сэр Тоук?
— Биггей, для вас просто Биггей.
— Да-да, простите, все время сбиваюсь. С детства, знаете ли, прививали уважение к состоявшимся людям, к их возрасту и общественному положению.
— У вас хорошие родители Рик, дай им Бог здоровья. На таких и держится наше общество. Так и передайте им от меня. Не забудете передать? — Я развожу руками, сколько позволяет кресло.
— Как можно! Уж передам, не сомневайтесь.
— Потому она, что… Только не смейтесь. Потому что табакерочка — мой талисман, мой чудесный тотем, оберег, как хотите называйте! Но в ней есть волшебные свойства, помогающие своему владельцу! И, вероятно, это кое-кому не дает покоя.
— Кому же? — Пигги перед ответом тоже разводит пухлыми ручками.
— Если бы я знал.
Я поспешно выбираюсь из кресла: нельзя упускать такую удобную паузу, пора переходить к следующему этапу розыска.
