— Слушай меня внимательно. Иной день выпадает по килограмму, а то — бери выше. Поэтому я требую осторожности. И чтоб без дураков, усвоил?
Ибрагим хищно ощерился, сверкнув крупными белыми зубами из-под убористой шкиперской бородки и тихо проговорил:
— А не то — перо в живот, и с концами.
— Спокойно, браток, спокойно!
— Я абсолютно спокоен. Просто так будет вернее, и никакого промеж нас обмана.
— Твою мать! Говорю тебе, я не трепло какое-нибудь. Коли да — так да! И не надо мне талдычить одно и то же сто раз.
— Я только хочу, чтобы ты знал, на что идешь.
— Ладно, ладно.
— А теперь можешь выпить кофе — я угощаю. Заодно и мне прихвати чашечку.
Парень молча кивнул, но не сдвинулся с места, застыв у окна, выходившего на угол улицы Святого Антонио и площади Второго Мая[8]. Он будто собирался с силами, чтобы подняться и пройти к стойке, где несколько посетителей мирно прихлебывали кофе, заедая его пирожными.
По улице быстрым шагом шла девушка в черных лосинах. Остановившись на углу, она вдруг закричала:
— Вода! Кому холодной воды!
Пласа быстро пустела. Народ, как по команде, стал расходиться, кто куда. Со скамейки напротив поднялись трое парней и одна девушка и почти бегом устремились в сторону улицы Веларде. Откуда ни возьмись появился мотоцикл, взревел и рванул к площади Бильбао, сразу исчезнув из виду.
— В чем дело? При тебе что-нибудь есть?
— Нет, полный чистяк.
— Тогда, марш к стойке. Не надо, чтобы нас видели вместе. И спокойно, приятель, не дрейфь!
В кафе, ни на кого не глядя, вошла давешняя девушка в черных лосинах. Она сделала круг у столика Ибрагима и настойчиво повторила:
— Вода!
У стойки парень спросил себе кофе с молоком и пирожное. Он нервно потирал руки, но люди, стоявшие рядом, не обращали на него никакого внимания.
Ибрагим вытащил из кармана пиджака газету и разложил ее на столе. В это время с улицы Святого Антонио появился Рафа. Он вышагивал не спеша, руки в карманах. Прошел мимо кафе «Ориенталь» и, не взглянув в его сторону, направился к бару Пако.
Ибрагим как ни в чем не бывало читал газету.
У двери, свернувшись калачиком, лежала девушка; она казалась спящей. Короткая джинсовая юбка задралась на ляжках, оголяя круглые, гладкие, как бильярдные шары, ягодицы, между которыми роились черные завитки волос. На девушке не было трусиков.
Затаив дыхание, Антонио уставился на занимательное зрелище. Ягодицы поразили его упругой белизной. Волоски между ними поднимались к ложбинке на пояснице и походили на цепочку муравьев, взбирающихся на сахарную голову.
Он легонько потряс девушку за плечо, и она одним прыжком вскочила на ноги. Ее лицо раскрылось в приветливой улыбке.
— Я задремала, — проговорила девушка. — Ты кто? Живешь тут, что ли?
— Вообще-то это моя квартира.
— Тогда мы соседи. Мы с моей подружкой Ванессой снимаем студию рядом. Меня зовут Чаро. А тебя?
— Антонио.
— Ванесса у меня такая растяпа. Представь, утащила с собой ключ, и из головы вон, что мне приходится ждать. Который теперь час? Я тут торчу с самого утра и чуть не заснула. Ты умеешь открывать замки? Наш наверняка самый простой.
— Уже почти двенадцать, и я понятия не имею, как открывать замки, особенно чужие. Никогда этим не занимался. Почему бы тебе не позвать слесаря?
— Слесарь стоит уйму денег и времени. А я должна срочно вымыться. Мне позарез нужна горячая ванна.
Она вся дрожала, крепко прижимая к груди коричневую сумочку. Волосы у нее были темные, стриженные под мальчика.
В памяти Антонио непроизвольно ожили кадры из множества фильмов, где всегда отыскивался ловкач, который пускал в ход удостоверение личности и с его помощью легко открывал замок любой сложности.
Пока Антонио старательно проталкивал свое удостоверение в дверную щель, девушка без умолку болтала:
— Мой муж открывал замки кусочком проволоки. Вставит ее и жмет снизу вверх, туда-сюда. Ему ничего не стоило проникнуть куда угодно.
— Сожалею, но у меня нет проволоки. Видишь, я только учусь и стараюсь, как могу.
— Мой считался лучшим домушником в округе. По этой части ему не было равных. Он ничего не ломал, упаси Боже, но для него открыть замок, что тебе задвижку в сортире. А ломать — нет. Боялся влипнуть в историю. Понимаешь, это уже тянет на грабеж, а так — просто мелкая кража. Делов-то!
— Взяла да и позвала бы своего мужа (он все тыкал удостоверением в щель), если он у тебя такой умелец…
— Не могу. Он в тюрьме, в Нанкларесе-де-Ока. Но скоро его переведут в Карабанчель, на свободный режим, и тогда… — Она покусала губы, все заметнее трясясь от возбуждения. — Тогда он будет с нами. Правда, только днем, потому что на ночь придется возвращаться в тюрьму.
— Жаль. Я тебе сочувствую.
— Слушай, ты ничего такого не подумай. Он не то, что другие, — вламываются в чужую квартиру и давай крушить все подряд. Мой брал только побрякушки, диски, ну там аппаратуру какую прихватит: видики и все эти штучки. Но больше — ни-ни. Клянусь. А однажды забрался к одному толстосуму, что живет на улице Гойя. Знаешь, где это? И стибрил у него десять граммов коняшки. Вот смеху-то! Он красивый, мой муж. Да ты сам скоро увидишь. Его зовут Альфредо.
— Не могу я открыть ваш чертов замок. Моими руками только в заднице ковыряться!
— Как хочешь, но я должна помыться. На меня что-то колотун нашел.
— Что с тобой?
— Ерунда, просто нужна горячая ванна. Правда, очень нужна.
Удостоверение вконец измялось и чуть не треснуло пополам. Ему ничего не оставалось, как пригласить девушку к себе в студию подождать возвращения подруги.
Чаро быстро скинула маечку и бросила ее на крышку унитаза. Груди у нее были большие, чуть вислые, с чернильными цилиндрами сосков, торчавшими словно финики из блюдца с заварным кремом.
— У тебя есть гель для ванны? Ну, такой, от которого много пены? — спросила она.
Антонио ответил, что есть, и, открыв краны, опрокинул в ванну с полфлакона жидкого мыла. Полилась вода, заволакивая кафель густым паром.
Между тем Чаро вынула из сумочки шприц в стерильной упаковке, пакетик с порошком, ложечку с кривой ручкой, зажигалку, маленькую бутылку с водой и ломтик лимона, деловито разложив свое хозяйство поверх снятой одежды.
Ее тело дрожало все заметнее.
Она насыпала порошок в ложечку, выдавила туда несколько капель лимона, разбавила все это водой из бутылки и подставила под ложку горящую зажигалку. Смесь закипела.
Затем нащупала на тыльной стороне ладони вену, подождала, покуда не остынет героин, и ввела иглу.
— Не подумай, я не наркоманка. Просто в последнее время немного ломит суставы, но это от нервов. Я знаю. Мне ничего не стоит бросить. Раз плюнуть! А ведь многие из тех, кого я знаю, не могут остановиться. Точно, не могут. Поскольку сидят на игле. Они сидят, а я — нет. В этом вся разница. Хочу — колюсь, хочу — так гуляю.
Антонио добавил в воду ароматической соли, и над ванной, в густом пару, поплыл запах сирени. Чаро закрыла глаза и, блаженно улыбаясь, стала медленно вводить героин. Он заметил, как у нее понемногу спадает напряжение и исчезает дрожь.
— Люблю проделывать это не спеша. Потихоньку. Так лучше. Хочешь ширнуться? Я чистая, не бойся. СПИДом не обзавелась. Могу одолжить иглу, только вот коняшки больше нет. А у тебя есть?
— Нет, милая, героина у меня нет. Я этим не занимаюсь. Было дело, но очень давно. Сейчас мне все это по фигу.
Чаро пожала плечами, не вынимая иглы из вены. Потом откинула голову назад и застонала от наслаждения, точно в любовной истоме.
— О! О-о-о! Пошел. Забирает. Ой, не могу!
Наконец она вытащила окровавленную иглу и положила ее на майку. Затем растерла слегка припухшую руку.
— После укола мочи нет, как хочется забить косячок. Он здорово расслабляет. У тебя, случаем, не найдется смолки?
Антонио пошел посмотреть. Гашиш завалялся в одном из ящиков письменного стола, в пустом пакете из-под Винстона — все, что осталось от недавнего вечера, когда он обмывал с компанией новую работу. Собралось человека три-четыре из числа старых приятелей и несколько девчонок. Кто-то из них, видимо, и принес гашиш. Немного вина и много непритязательной болтовни, приправленной парой-другой выкуренных планов. Не больно-то весело!
Он измельчил брикет на тарелке, чиркнул зажигалкой и, подогрев содержимое, смешал гашиш со светлым табаком. Потом набил трубку из китового уса — прошлогодний подарок жены на родительский день — и вернулся в ванную. Девушка, покрытая с головы до ног хлопьями пены, с удовольствием плескалась в воде.
— Эй! Что принес? Трубку? А косячки не умеешь крутить?
— Косяки? Нет. Предпочитаю трубку. В Марокко все курят только трубки.
