– Я держу бакалейный магазин.
– Совсем как наш Миккельсен в Кливберахоульмуре. Так, так. Ну, а ты? Чем ты занимаешься?
– Я оптовик. В прошлом году основал оптовую закупочную фирму.
– Оптовик? – удивленно переспросила старуха, с трудом выговаривая незнакомое слово. – А что это такое?
– Ну, я закупаю крупную партию товара, а потом перепродаю разным магазинам.
– Бедняжка, ты, поди, шибко устаешь на такой работе.
Гейри, никогда не упускавший случая пошутить, кивнул:
– Само собой. Бегаю по городу с утра до ночи, высунув язык.
Женщина подошла к комоду и долго с грустью и нежностью всматривалась в одну из фотографий. Потом опять взглянула на Гейри и не отрываясь смотрела на пего, шевеля тонкими губами.
– Откуда ты родом? – спросила она.
– Из Рейкьявика, – ответил Гейри.
– И у тебя нет родных в здешних местах?
– Нет.
– Похоже, у меня совсем ум за разум заходит, – вполголоса пробормотала старуха и ушла в кухню.
Она принесла нам крепкий кофе и печенные на углях горячие лепешки, села на сундук и молча смотрела на нас, пока мы пили и ели. Мы тоже молчали. Я никак не мог решить, стоит нам рассказать старухе все, как было, и уплатить ей за рыбалку или пет. Язык не поворачивался признаться ей, что мы занимались па их озере грабежом, как последние воры. Проще отдать старухе двадцать крон, ничего не объясняя и ни за что не извиняясь, сунуть ей на прощанье две десятикроновые бумажки и, но слушая возражений, заявить, что о меньшей плате за такое царское угощение и речи быть не может.
Старуха сидела, не сводя глаз со своих сцепленных на коленях рук.
– Должно, в Рейкьявике сейчас опасно? – вдруг спросила она.
Мы оба с жаром принялись ее разуверять. Опасно? Да ни чуточки! Откуда там взяться опасности?
– Так ведь говорят, у вас там полно солдат, на юге-то. – Последние два слова старуха произнесла с особым нажимом.
– Это точно, их там как собак нерезаных, – подтвердил Гейри, наливая себе вторую чашку. – На любой вкус: негры с косичками и всякие там бушмены. – И, подмигнув мне, он отхлебнул кофе, откусил от лепешки и, не переставая жевать, обратился к старухе: – А нет ли у вас тут поблизости подходящего для рыбалки озера?
– Как же, озеро Хейдарвати, – ответила старуха, занятая своими мыслями.
– Да, да, оно самое, теперь и я вспомнил. И что же, рыбка-то хорошо ловится?
– Раньше ловилась. Мои мальчики были завзятые рыболовы, но с тех пор прошло уже много лет, лодка наша совсем прохудилась, а новую смастерить Гисли уже не под силу. Мы ведь с ним остались одни на белом свете. – Она умолкла, руки ее зашевелились, но пристальный, почти не мигающий взгляд был все так же устремлен на рассохшиеся доски пола. – Мои мальчики часто приносили домой отменных лососей, – произнесла она наконец. – Уж такие они были ловкие в этом деле. Помню, всегда радовались, когда приносили мне рыбу на уху к обеду.
– Какая интересная стенка, – брякнул я, не зная, что сказать. – Только зимой в этой комнате, наверно, холодно?
– Да, в последнее время стало холодновато, – согласилась старуха. – К счастью, мой Гисли мерзнет гораздо меньше, чем я. Когда наши мальчики были живы, я спала на этой постели. А теперь вот сплю вместе с Гисли. Руки и ноги у него не так стынут, как у меня.
Она подергала себя за косичку, потом взглянула на нас с Гейри. Ее явно что-то мучило, но что это было, она, видимо, едва ли могла бы выразить.
– Может, останетесь переночевать? – внезапно спросила она. – Может, вам не обязательно так уж спешить к себе на юг?
– Нет, нет, мы непременно должны выехать отсюда засветло, иначе не доберемся до места вовремя.
– Ну хорошо, тогда я пойду, соберу вам чего-нибудь в дорогу.
Напрасно я пытался убедить ее, что продукты нам в дороге ни к чему, мои слова отскакивали от нее, как от стены.
– Нет, нет, вам непременно надо захватить чего-нибудь пожевать, у вас ведь там, в Рейкьявике, хоть шаром покати, – пробормотала старуха и ушла на кухню. Вскоре она вернулась и протянула нам узелок: бутылка молока, лепешки, каравай ржаного хлеба, кусок мяса и половина копченой овечьей головы. Мы встали и начали собираться. Гейри закурил трубку. Я откашлялся, поблагодарил старуху за гостеприимство, а под конец сунул ей в ладонь две десятикроновые бумажки.
– Деньги? – Старуха удивленно взглянула на меня, и на щеках у нее выступили красные пятна. – Этого еще не хватало, брать с людей деньги за глоток кофейной жижи!
– Ну, какие пустяки, стоит ли об этом говорить, – великодушно сказал я и жестом показал, что вопрос исчерпан.
– В жизни я ни от кого не брала денег за глоток кофе, – с обидой повторила старуха. Видно было, что она рассердилась. – Не нужно мне никаких денег, возьми их обратно. Я не собираюсь наживаться на гостях. – Она повернулась к Гейри, и взгляд ее смягчился. – Я хочу выклянчить у тебя на память одну вещичку. Ты не подаришь мне эту кругленькую коробочку? Очень уж она красивая!
Гейри протянул ей пустую жестянку из-под трубочного табака. Старуха бережно поставила ее на комод и еще немного полюбовалась с таким видом, словно теперь у нее есть все, что нужно.
Мы вышли на крыльцо. На душе у меня скребли кошки: ведь старуха засунула эти злосчастные кроны обратно мне в карман. Мало того, что мы наворовали в чужом озере рыбы, нас еще напоили-накормили и дали с собой гостинцев, а сама старуха не захотела принять от нас ничего, кроме пустой жестянки. Что ж, в этом я по крайней мере не виноват. Мы взвалили на плечи тяжелые рюкзаки и взяли с подоконника спиннинги. Старуха вышла из дому вместе с нами. Она семенила рядом, засунув левую руку глубоко за пазуху. Молчала, смотрела прямо перед собой и указывала нам дорогу. Туман ничуть не поредел, на траве приусадебной лужайки пузырились капельки воды, насквозь промокшие цветки ястребинки бессильно поникли. Где-то невдалеке громко мычали коровы, но мы их не видели.
– Сколько отсюда будет до проселочной дороги? – спросил Гейри.
– О, она совсем недалеко, – ответила старуха и вздохнула.
Она уверенно ступала по неровной каменистой тропинке, вьющейся среди кочек, – видно, знала ее не хуже, чем половицы в собственной комнате. Брови у нее были сдвинуты, руку она по-прежнему держала за пазухой.
– Мой Эйнар тоже говорил, в море-де совсем не опасно, – пробормотала она.
«Что, что?» – чуть было не спросил я, но вовремя удержался, сообразив, что это, скорей всего, относится но к нам, и заметив хмурую гримасу на лице Гейри. До самого проселка у меня не выходили из головы эти двадцать крон, которые она силком всучила мне обратно.
– Ну, вот, – сказала старуха и показала рукой на восток. – Идите по этой дороге, и вы еще засветло выберетесь на шоссе. До свиданья, храни вас бог.
– До свиданья, – ответил я. – Спасибо за проводы.
– Не за что, – тихо отозвалась она. – Напрасно вы по остались переночевать. Утром бы и вышли па рассвете. Но где уж вам. Все вы только и знаете, что торопитесь на свой юг.
Она вытащила руку из-за пазухи и протянула Гейри узорчатые шерстяные стельки для башмаков. Гейри смутился, не зная, как отнестись к такому подарку, и тогда она сама засунула стельки ему под куртку, приподнялась на цыпочки и поцеловала в щеку, все еще не сводя с него глаз. Затем повернулась и исчезла в сером предосеннем тумане,
В годы войны на территории Исландии высадились сначала английские, а затем американские войска. Исландцы называли их оккупантами.
