Венюков взял маленькую стальную ложку на длинном стержне, зачерпнул ею из печи кипящий металл и позвал Женю:
– Смотри, как проба берется.
Из ложки Венюков стал сливать сталь на плиту. Во все стороны полетели россыпью ослепительные искры. Женя от неожиданности зажмурился. Венюков маленькой лопатой выбил из этого искристого ниспадающего ручейка несколько блинчиков и бросил их в котелок с водой.
– Видишь искры? – спросил Венюков. – Чем они мельче, тем сталь готовее. Замечай!
– За поглядки деньги платят! – крикнул Жора и, подав котелок Жене, приказал: – Неси в лабораторию.
Женя покорно взял котелок и пошел.
– Быстрее! – крикнул ему вслед Жора.
«Вот прилепился, пластырь, – тоскливо думал Женя и погрозился про себя, скорее от отчаяния, чем от злости: – Ну, погоди, я ему еще покажу! Он меня узнает…»
Вернувшись к печам, Женя увидел необычную, яркую и жуткую картину: в одно из раскрытых окон хлынула из печи широким ручьем расплавленная лава; растекаясь по стальным плитам, она бросала тревожные густо-красные отсветы на фермы перекрытия, на стены, на людей. Жора схватился руками за голову, повернулся со страшным лицом к Жене и крикнул испуганно:
– Сталь пошла! Авария… Зови обер-мастера!
Женя опрометью бросился в лабораторию, рванул жестяную дверь и, столкнувшись с Елкиным на пороге, скороговоркой выпалил:
– Авария! Сталь пошла из печи – все заливает…
– Чего, чего? – Елкин, не дослушав Женю, отстранил его рукой и побежал к печам.
Их встретил оглушительным хохотом Жора, он, так же как и давеча, забавно вытанцовывал, взявшись за живот.
– Сукин ты сын! – обругал его Елкин. – Чего ты ржешь, как кобыляка! Иль позабыл, как сам-то плечом мульду ворочал?
– Кто через это не пройдет, тот не сталевар, – ответил Жора сквозь смех.
– Ты, Старостин, брось озоровать. И парня гонять нечего. Понял? – Елкин погрозил Старостину и, обернувшись к Жене, сказал: – Это не сталь, а шлак, накипь… Понял?
Женя кивнул головой и сердито посмотрел на Жору. Ах, как ему хотелось бы сейчас намять бока своему обидчику!
Подошедший Венюков длинным стержнем сдвинул стальной лист, прикрывавший сточное окно, и расплавленная масса потекла, оставляя на остывающей поверхности маленькие острые язычки пламени, похожие на синие лепестки лилии.
Ободренный заступничеством обер-мастера, Женя остаток дня работал бдительно, готовый в любую минуту встретить подвох со стороны неугомонного Старостина. И все-таки он снова попал впросак.
Перед самой сменой Венюков ушел выбивать сточное окно и готовить сталь к спуску. Старостин зорко следил за кипящей сталью и, вдруг кивнув на завалочную машину, стоявшую возле второй печи, крикнул:
– Бутягин, убери мульду!
– А что это такое? – спросил Женя.
– Ковш завалочной машины, видишь – у самой заслонки, мешает.
Рабочий, управлявший завалочной машиной, куда-то ушел. И Жене ничего не оставалось делать, как выполнить распоряжение. Он подошел к ковшу и плечом хотел подвинуть пятитонную махину. Разумеется, мульда не подалась.
– Поднажми! – крикнул ему насмешливо Жора.
Чугунный ковш еще не успел как следует остыть и больно обжег Жене щеку. Он отошел от мульды с пылающим от огня и гнева лицом.
– И чему вас только в школе учили! – с этими словами Жора полез в кабину завалочной машины, потянул рукоять, и ковш плавно откатился назад. – Видишь, как надо! А ты целоваться полез с ковшом, – иронически изрек он, подходя к Жене.
– А вы… просто негодяй! – крикнул Женя с дрожью в голосе.
– Ишь ты! А он огрызаться умеет. С характером, – сказал Жора стоявшим поодаль подручным. – А я-то думал, что он все еще школьник.
– В другом месте я бы вам показал… – Женя исподлобья смерил глазами Старостина.
– А здесь чем плохо – пол железный? Так не бойся за мои кости, они выдержат. Ну, что ж остановился? Покажи класс. Кинь разок через себя. – Жора подзадоривающе сверкал белками.
Женя заметил, как выжидательно смотрели на него ребята, и понял, что отступать нельзя, если не хочешь потерять в их глазах уважение. Выкинув руки вперед и слегка пригнувшись, он пошел на Старостина. Старостин тоже слегка пригнулся, выбросил руки и встретил Женю мягкими цепкими движениями кистей, словно заботливо ощупывал его. Наконец руки Старостина сплелись на Жениной спине в железный замок и стали давить на позвоночник со страшной силой. Женя рванулся и неожиданно почувствовал, как Старостин обмяк и упал на колени.
– Егор! – крикнул появившийся Венюков. – Ты что, с ума спятил?
– Ничего подобного, – лукаво ответил Жора, поднявшись. – Просто мы поразмяться решили.
– Ты брось валять дурака! – Венюков подозрительно посмотрел на Старостина.
– Вот пусть руки отсохнут, если вру! – Жора дурашливо перекрестился. – Он меня так скрутил, что ребро выдавил… Не верите? Вот оно, вот… – Жора схватил складку побуревшей гимнастерки и так искусно натянул ее, что получилось полное подобие выпуклого ребра. Затем он скорчил такую уморительную рожу, что все покатились со смеху.
Женя тоже смеялся со всеми вместе, впервые за этот день.
Венюков подошел к Жене и положил ему на плечо свою горячую влажную ладонь.
– А ты смелый, брат, – заговорил он. – Это хорошо. В нашем деле смелость – не последняя мерка.
– Ребята, зайдите-ка после смены в конторку, – позвал проходивший мимо Елкин.
И снова Женя наблюдал, как его напарники садились на отполированную прокопченными пиджаками и брюками скамью, с наслаждением курили, лихо сдвинув набекрень кепки с синими очками. Но теперь в этих спокойных и слегка усталых взглядах не выражалось к нему того повышенного, чуть насмешливого интереса, с которым они его встретили утром.
Старый мастер сидел на углу стола и долго разминал папироску, собираясь с мыслями.
– Мне, ребята, чтой-то вспомнилось, как я впервые к печи попал, – начал Елкин, напряженно сдвигая свои рыжие брови. – Мне еще повезло, дед кузнецом был, а кум отцов, Иван Митин, – сталеваром. Здоровый был мужчина, Митин-то: борода во всю грудь, рубаха – по колена, вечно распоясана и огромные бахилы на ногах. Осмотрел он меня, шестнадцатилетнего паренька, и говорит: «Жидок к печи-то идти. Ступай-ка к деду зубило держать». Я и держал зубило целый год. А хотелось к печи; бывало, стоишь поодаль и смотришь как зачарованный. Дед жалел меня. Ты, говорит, Иванка, силу нагуливай: с одним желанием без силы возле печки, что с зубилом без кувалды – наметку и то не сделаешь. Оно и вправду. Работа раньше возле печи была адская, не то что теперь; печи загружали вручную: привесишь лопату к ролику, навалишь на нее тонны три шихты, потом берешься за рукоять, вывесишь шихту, как чугун на ухвате, – и в окно. Бывало, Митин, перед тем как взять подручного, протянет согнутый мизинец и говорит: «Берись обеими руками и тяни». Если разогнешь мизинец – возьмет, а нет – так не обессудь. Да… А теперь вот Егор на старый манер тоже решил экзамен на силу устроить. Я ведь все видел. Не с того конца подходишь, вот что я тебе скажу.
– Да какой там экзамен, – ответил Старостин, выпуская клубы дыма. – Просто поразмялись после работы. Ну, Женька меня и мотанул. Силища! Хвалю…
Елкин подозрительно покосился на Старостина и недоверчиво изрек:
– Тебя мотанешь.
– Не знаю, как это выразить, Иван Фролович, по-научному, – заметил обер-мастеру Венюков, – а попросту скажу вам: в рабочие люди тоже надо держать экзамен, и не только по знанию, но и по характеру. Характер в нашем звании должен быть железным. Ведь мы же рабочие, сталевары!..
– А ты что скажешь? – спросил Елкин у Жени.
Ребята насторожились.
– По-моему, они правы, – ответил Женя.
– Хо-хо! – Обер-мастер покачал головой и улыбнулся. – Гордые, черти. Может быть, и так, ребята. Ну, а теперь – по домам.
У выхода из конторы Женю задержал Старостин.
– Вот что, парень, приходи-ка после работы как-нибудь к нам, в секцию борьбы. Мне кажется, из тебя выйдет толк, – он по-мальчишески лукаво подмигнул Жене и протянул руку. – Ну, а за насмешки извини, брат. Мне просто хотелось знать, какая у тебя закваска.
Он стиснул руку Жени и пошел своей неторопливой валкой походкой. И Евгений вдруг вспомнил все: и эти черные, навыкате глаза, и этот выпирающий из-под кожи хрящ на переносице, и этот могучий покатый загорбок. Да ведь это же Георгий Старостин, чемпион края по борьбе!.. Женя вспомнил, как на последнем первенстве Старостин перекинул через себя семипудового Тришкина, и тот плюхнулся на ковер, словно мешок.
«Значит, он нарочно упал на колени, – мелькнула мысль, – чтобы мой престиж поддержать… А я-то чего про него думал? Эх!»
И Женя, смущенный и радостный, пошел из цеха, даже не завернув в душевую помыться.
1955
