А я отстала от всех немного. Оглянулась на крыльце ещё раз посмотреть на снег и деревья. А как только я прошла через тамбур и ещё не успела сделать ни шагу по лестнице, как вдруг услышала тоненький голосок:
— Остановись!
Я, естественно, остановилась и стала оглядываться понизу, что там пищит…
— Я в кармане, — пищит кто-то.
Я руки — в карманы. Из обоих вытащила по варежке, потом из левого — связку ключей, а из правого — пуговицу. Кто пищит?
И тут вижу, что из пуговицы моей исходят кругами волны, как будто воронкой такой расширяющейся. Так когда-то в телевизорах на чёрно-белых заставках изображали радиоволны от телевышки. Меня это так поразило, что я стою и смотрю на свою бывшую пуговицу, не отрываясь. Не могу понять, как же я вижу-то эти волны, если я их не вижу глазами.
И слышу опять слова:
— Здравствуй. Можешь загадать ещё два желания.
— Здрасьте, — говорю. — Значит, новогодние чудеса такие? Ну ладно, для начала неплохо. Но почему же именно два? Не одно и не три, например?
— Потому что одно уже исполнилось: я же стала алмазом, разве не видишь?
— Я, — говорю, — в этом не разбираюсь. Но извини, я разве хотела, чтобы ты стала алмазом? Что-то не помню такого.
— Но ты же сама назвала меня алмазной в момент Нового года, когда мимо Исполнитель Желаний шёл, — с какой-то обидой ответил тоненький голос.
— Это та старушка, что ли, была Исполнителем Желаний?! — спросила я.
— Ну конечно. А ты что, как ребёнок, считала, что непременно Дед Мороз и Снегурочка должны приходить? Ну так как? Есть у тебя ещё желания?
На это я не успела ответить, потому что услышала, как на третьем этаже заговорили Лена с Сергеем. Лена явно посылала Сергея меня разыскивать: дескать, где я застряла?
— А потом можно? — спросила я пуговицу.
— Да пожалуйста, — ответила та. — Главное — сказать вслух и при этом взять меня голыми руками.
— Ладно, потом поговорим, — сказала я, положила пуговицу обратно в карман и пошла наверх.
— Что случилось? — спросил Сергей, который спускался мне навстречу.
— Ничего. Вот пуговица оторвалась, — отвечала я, пока поднималась вслед за ним по лестнице.
— И ты её тут же пришить решила?
— Я с ней разговаривала, — сказала я. — Она считает, что стала брильянтовой.
— Покажи, — попросил Сергей и протянул назад руку.
Я захватила пуговицу варежкой и протянула ему. Сергей, не останавливаясь, осмотрел пуговицу.
— Ну что ж, Дедушка Мороз, видать, большой молодец. Очень похоже.
И Сергей так же на ходу вернул мне мою пуговицу. Я взяла её варежкой.
Когда мы один за другим вошли в квартиру и стали раздеваться, Лена, выйдя навстречу, спросила с улыбкой:
— Не Дед ли Мороз тебя там так задержал?
— У неё пуговица оторвалась, ударилась оземь и стала алмазом, — сказал за меня Сергей.
— Ой, дайте мне посмотреть! — закричала Ирочка.
— И мне, и мне! — подскочил Миша.
Я подала Ирочке пуговицу.
— Какая красивая, — сказала Ирочка. — Настоящий алмаз.
И передала пуговицу брату. Миша повертел пуговицу в руке и предложил:
— Папа, а можно как-то проверить, что она действительно алмазная стала?
Вместо Сергея отозвалась Лена, разливая чай:
— Надо её в воду положить. Если её не станет видно — значит, алмаз. У воды и алмаза один коэффициент преломления.
Миша сразу же побежал наливать воду в ванну.
— Совершенно необязательно, — сказал Сергей. — Есть много других минералов, у которых коэффициент преломления такой же, как у воды.
— Зачем в ванну? — закричала Лена от стола. — Достаточно в тазик. И вообще, давайте сначала чай попьём, а то остынет.
Но детей уже было не остановить. И проза тазика их не устраивала. Так что вода в ванну была налита. Втроём с детьми мы втиснулись в ванную, и Миша опустил пуговицу в воду. Она тут же исчезла.
— Папа! Пуговица — брильянтовая! — закричал Миша.
— А вы туда же стекло положите, — откликнулся Сергей, разрезая торт.
Ирочка шустро сбегала в детскую и притащила со своего письменного стола стекло.
Я осторожно опустила его в воду. Стекло исчезло.
— Между прочим, здесь торт прокисает, — крикнула Лена от стола, и дети выбежали из ванной.
Я вытащила стекло из воды и оставила сохнуть на стиральной машине. После этого оторвала шматок от туалетной бумаги, нашарила ею пуговицу в воде и отнесла в свою сумку в прихожей. Я боялась сказать что-нибудь случайно, держа пуговицу голыми руками.
— Послушай, Серёжа, — сказала я, когда мы уже пили по второй чашке чая. — Интересно, а если бы тебе вправду надо было проверить что-нибудь на алмазность, ты бы как поступил?
— Я бы достал из шкафчика колечко с брильянтиком и попробовал бы это «что-нибудь» поцарапать. Если не поцарапается, значит — алмаз.
— Мама! У тебя есть колечко с брильянтиком? — спросила Ирочка.
— Все свои бриллианты я храню в швейцарском банке, — ответила Лена.
— А сапфиром можно царапать? — спросила я.
— Можно. Но это хуже, — ответил Сергей. — Потому что сапфир имеет твёрдость восемь, а алмаз — десять. Но, по крайней мере, стекло сапфир поцарапает точно.
И мы продолжили пить чай.
— А давайте проверим! — предложила Ирочка.
— Миша, — сказала я, снимая с пальца кольцо и подавая ему. — Возьми пуговицу в моей сумке, во внутреннем боковом кармане.
Дети тут же выскочили из-за стола и, толкаясь, побежали делать новый эксперимент.
— В своей комнате царапайте, под настольной лампой, — сказала Лена. — Нечего здесь глаза портить.
— Ну что? — спросил Сергей, когда дети вернулись.
— Не царапается, — ответил Миша, возвращая мне мои драгоценности.
Я взяла у него кольцо и сказала:
— А пуговицу положи туда же, где взял.
— Значит, точно брульянт, — сказала Лена.
— Угу, — ответил Сергей и взял себе ещё одно пирожное. — Эх и раздамся же я за праздники.
— А колечко с брильянтиком можно у кого-нибудь попросить, — сказала Ирочка. — Может быть, у тёти Тани есть?
— Нет уж. К тёте Тане мы не пойдём, — сказала Лена. — Мы просто поверим, что это брильянт чистой воды, и всё. Это же Новый год, правда?
— А у тебя дома есть брульянты? — спросил Сергей, обращаясь ко мне.
— А то! — ответила я. — Весь рояль завален. Самым большим я капусту в бочке придавливаю.
В два часа всем уже захотелось спать, и я засобиралась домой. За рулём я всё время думала о своём втором желании.
Как только вошла в квартиру, тут же вытащила свою пуговицу, положила её на раскрытую ладонь и сказала:
— Хочу, чтобы он перестал пить.
Пуговица промолчала.
Но когда я её укладывала в жестяную коробку из-под конфет, где у меня хранились старые пуговицы, она вдруг задумчиво так спросила:
— Слушай, а ты уверена, что люди способны жить без воды?
На следующее утро меня разбудил звонок мобильника.
— Привет, — сказал в трубку бархатный голос. — С Новым годом. Ты через пару часов будешь дома?
— Конечно, буду, — ответила я, с трудом скрывая свою дикую радость.
Он вошёл, и я сразу что-то почуяла. Разделся, прошёл в кухню. У меня сердце уже обмирало.
Сел за стол, взлохматил свои волосы, к чему-то готовясь, и сказал, глядя мне прямо в столешницу:
— Я влюбился.
После чего достал из сумки свой фотоаппарат и выщелкнул на дисплее кадр.
— Вот, смотри.
Он поднёс к моим глазам экранчик.
И я увидела в нём себя, только на двадцать лет моложе.
— У тебя всегда был хороший вкус, — сказала я, проглотив шест.
— Ну, пока.
И пошёл в прихожую.
— Ты что, даже чаю не попьёшь? — выдавила из себя я.
— Спасибо, я больше не пью, — улыбнулся он.
А я к косяку прислонилась, чтоб не упасть. У меня почему-то в глазах мутно стало.
— Да, чуть не забыл, — он вытащил из-за пазухи маленькую коробочку из красного бархата. — Это тебе.
Телефон зазвонил, когда я лежала бревном на диване лицом вниз.
— Привет, — это был Сергей. — Ну как, удалось поцарапать пуговку?
— Нет, — ответила я.
— А брильянт для царапанья где взяла? — спросил Сергей.
— Там же, где берут бриллианты все женщины мира. В бархатной красной коробочке.
— Понятно, — сказал Сергей. — Как насчёт завтрашних лыж?
— Нормально.
— Тогда подгребай к нам часиков так в полдевятого. До десяти подъёмник — бесплатный.
Спаслась я работой. Благо, проект шёл тогда исключительно интересный. Мы тогда парк проектировали. И он получался очень и очень. Нескромно скажу, проект получался такой, что я тайно думала, что ещё никто никогда во всём мире не придумал такого парка, какой тогда получался у нас.
Когда стал вырисовываться макет, я приседала перед ним так, чтобы мои зрачки были на уровне подрамника, и представляла себе, что я — там. Такая вот крохотная хожу в этом прекрасном парке. Я представляла себя то стариком, то старушкой, то мамочкой с коляской, то трёхлетним ребёнком, то школьником, то влюблённой парой, то компанией подростков или спортсменов. И получалось, что всем им должно было быть хорошо в том парке. Они все должны были быть в нём счастливы.
