— Ну вот, шкафчик ваш — весь, как ребеночек в пеленках, — весело сказала Маша и взялась за кисть. Пришла пора настоящего дела. Макнув кончик кисти в ведро, незаметным ловким движением она стряхнула лишнее, и уже через всю стену легла влажная полоса. Ну, как говорится, благословясь!.. Стены белить — пара пустяков. Потолок потруднее. Но вовсе не потому, что сноровки не хватает, а единственно из-за Машиного малого роста. Ей бы еще вершочек набавить, тогда было бы куда сподручнее.
Потолок подсыхал — проступали островками снежно-белые пятна. Маша огляделась — все ладно, еще на раз, и квартира, как игрушка.
Вверх-вниз, вверх-вниз — руки сами умные, сами все умеют, за ними следить не надобно. Можно подумать, поразмышлять. Маше есть о чем подумать. Сколько ей довелось людей повидать — уму непостижимо! Самых разных — и простых работяг, таких, как она сама, и больших начальников. Все люди, все человеки… А каких только семейных дел ни насмотрелась — в кино ходить не надо! Вот и здесь — тоже все не просто. Ой, не просто! Книжек много. Газеты… журналы… А игрушек ни одной. Конечно, перед ремонтом все мелочи люди убирают. И пацан, может быть, в садике круглосуточно. Но все ж таки хоть какой маломальский следок да останется. Вон диван отодвигали, шкаф тот же — и ничего: ни мячика, ни куклы какой безногой, ни кубика завалящего. Журнал со статьей нашелся, запонка мужская выкатилась. В коридоре тапочки мужские, стоптанные… Муж, значит, имеется. А вот детишек нету. Теперь понятно, с того она и живет одними книжками. Что ей еще остается делать?
Женщины не видать, не слыхать — затаилась где-то, чтобы не мешаться. «Деликатная, — подумала о ней Маша. — Но, видать, несчастная. Может, и не от возраста седина — от горя. Без детишек разве не горе? Да, у каждого своя печаль, свое горевание!»
Зашуршала бумага, которой они прикрыли на всякий случай пол. Подошла хозяйка.
— Послушайте, уже третий час. А вы без отдыха. У меня суп есть. Идемте пообедаем.
— Спасибо, не надо! — мягко, чтобы и хозяйку не обидеть, и собственного достоинства не уронить, отказалась Маша. — У меня с собой тормозок.
— Ну хотя бы чаю… Я только что вскипятила… — а в глазах прямо мольба: уж так ей хочется быть чем-то полезной Маше.
— Разве что чаю… — согласилась Маша.
На кухонном столе дышал паром блестящий никелированный чайник. Рядом в прозрачной вазочке печенье. Две черные с позолотой чашечки стоят, такие маленькие, что похожи на игрушечные. Маша оглядела стол и попросила тарелку. Хозяйка бросилась к ящику, куда, видно, по случаю ремонта была уложена посуда, и вытащила тонкую, почти прозрачную тарелку с золотым ободком. Маша развернула свой пакет и выложила на тарелку пирожки.
— Угощайтесь! Еще тепленькие. Утром пекла. С картошкой…
Женщина взяла румяный пышный пирожок, осторожно надкусила и удивленно вскинула брови:
— Вкусно!
— Ешьте… ешьте еще!
— А вы себе чаю наливайте, печенье берите. Не стесняйтесь.
— Спасибо! — степенно поблагодарила Маша, бережно опуская на стол похожую на диковинный золотисто-черный цветок чашку.
«До чего красивые, — думала она. — А прочности никакой. На них и глядеть-то боязно, не то что в руки взять. Мне такие совсем ни к чему. Живо расколотят мои архаровцы».
— Саксонский фарфор, — сказала женщина, заметив, что Маша заинтересовалась чашкой. — Подарок отца к свадьбе. Было шесть, осталось только две. Муж у меня… не очень осторожный…
Обе помолчали, словно не находя предмета для разговора. Потом женщина спросила:
— Сколько вам лет?
— Двадцать шесть, — машинально ответила Маша и тут же спохватилась. — Ой, да что я! Двадцать семь… Как раз сегодня.
— Вот как? У вас сегодня день рождения? — почему-то взволновалась женщина. — Надо же!
— День рождения, — суховато подтвердила Маша. — Спасибо вам за чай! Приятно горяченького…
— У вас праздник, а вы тут нашу грязь…
— Работа есть работа, — пожала плечами Маша, направляясь в комнату.
Женщина шла за нею.
— Молодец вы! — сказала она, оглядев стены. — Давно работаете?
— Давно, — коротко ответила Маша, размешивая раствор. — Десятый год.
Времени у Маши в обрез, некогда разговоры разговаривать. На второй раз белить, правда, легче. Но освободиться надо бы пораньше. А женщина не уходила. Прислонилась к косяку и следит за Машиной кистью. Интересно ей, значит. А раз интересно, пускай смотрит. Небось, не сглазит.
— Вы замужем? — спросила женщина.
— Угу! — ответила Маша.
— И дети есть?
— Трое!
Ах, как это нехорошо у нее сказалось! С какой-то даже гордостью. Не надо бы так. Маша украдкой оглянулась. Женщина стоит в дверях. Лицо спокойное и равнодушное. Даже слишком спокойное и равнодушное.
Вот ведь как оно получается: ни в чем не виноват ты перед человеком, а все равно неприятно. Чтобы скрыть неловкость, Маша энергичнее заработала кистью. И тут же обругала себя. Может, и нет ничего такого, и она напридумывала всякого да еще переживает. Может, им так больше нравится — без детей. Есть же такие люди. Только Маше это непонятно. Даже мысль об этом ей кажется дикой. Как это не хотеть детей? Да как можно без Ирки-забияки? Без Славика? Вот уж и взаправду Славик… славный! Ирку заставить что-нибудь сделать, хоть тот же пол подтереть, — все из-под палки. А Славик услышит, и вот он — тут как тут, тряпку тащит:
— Мам, я сам…
Сам! А этот «сам» чуть выше ведерка.
И Надюшка… Меньшенькая ее… Незабудочка голубоглазая. Сидит себе в уголке, тряпочки перебирает, бормочет что-то про себя, бормотушка… Да что там говорить! Нет ей никакой жизни без ребятишек! И без Степана… без Степы… В горле запершило… Она поскорее закашлялась, чтобы хозяйка ничего не заметила. Та все стоит у косяка, думает о чем-то своем. И лицо у нее теперь совсем не равнодушное — тихое, усталое, запечаленное такое лицо. Маше опять стало ее жалко — по-бабьи, по-сестрински.
— Работаете где? — спросила Маша, сама нарушая свое правило не болтать во время работы.
— Да работаю, — поспешила отозваться женщина. — Преподаю в институте. Библиографию. Наука такая — о книгах.
— О книгах? Чудно! Какая может быть про них наука? Книжка, она для того и есть, чтобы ее читали…
— Вот именно! — горячо подхватила женщина. — Именно, чтобы читали. Вы это очень правильно сказали. Для этого как раз и нужна моя наука. Чтобы найти нужную книгу, надо знать целый комплекс… — глаза у женщины заблестели, порозовели щеки, она как-то враз помолодела.
Маша слушала ее уважительно, кивая головой… Ей и вправду было интересно. И даже капельку завидно. Вот ведь сколько всего существует на свете, о чем она, Маша, понятия не имеет. И опять же сразу одернула себя — нельзя быть такой жадной. Всего не захватишь. И вообще в жизни каждому свое место.
Скользит кисть по стене вверх-вниз, вправо-влево. Маша уже и рук не чувствует — так намахалась за день. А руки, что ж, они привычные, они, знай, делают свое дело…
— Спасибо вам, — тихо сказала женщина и легонько дотронулась до стены, будто погладила. — Золотые у вас руки. А мы вот не можем. Сами для себя ничего сделать не можем. Ждем, пока кто-то придет и наведет порядок. Стыдно это. Нехорошо… Сейчас надо все уметь делать. Правда, время… Ох, время! Трагедия нашего поколения — недостаток времени. И все мы куда-то спешим… спешим. И никак успеть не можем… Как будто на поезд торопимся и опаздываем. Вот так и не заметишь, как жизнь пройдет… И окажется тогда, что мы ничего толком не умели, не могли.
— Всего уметь нельзя, — строго сказала Маша. — Вот у вас книги… А у меня это… — Она придирчиво оглядела комнату.
Холодноватый голубой свет исходил от потолка, и потому он казался прозрачным и необыкновенно высоким. Тронутые легким колером, нежно золотились стены… Свежо и остро пахло известкой.
Своей работой Маша осталась довольна. Можно было бы уйти со спокойной совестью. Тем более что ее рабочий день кончился почти час назад. Но Маша не могла уйти.
Затоптанные газеты на полу, сдвинутая со своих мест и потому кажущаяся неуклюжей и лишней мебель — все это так не вязалось с пронзительной чистотой стен и потолка.
— Скоро он придет?
— Кто? — удивилась женщина.
— Ваш муж. Ведь тут вам одной…
— Придет? — женщина невесело усмехнулась. — Нет его здесь. В Томске он… в аспирантуре…
Ну что ж ты стала, Машенька? Ведь у тебя день рождения — спешила бы, летела, как на крыльях. Нет! Вот ведь какой человек непутящий! Все у нее не как у людей.
— В чем вы полы-то моете? Тащите сюда. Тряпку давайте. Сами за окна беритесь. Двое рук все-таки не одни…
— Да вы что? — женщина прижала к груди руки. — Зачем?
— А то, — рассердилась Маша. — Опять мы с вами время попусту тратим…
А когда наконец все кругом преобразилось, стрелка часов уже приближалась к семи. Почти двенадцать часов — ничего себе рабочий денек! Вот тебе и праздничек!
