– Кабину открывала? – спросила Таня.
– Нет, – сказала Маша. – Одной страшно было.
– Вдруг там нет никого?
– Да как же, – сказала Маша, – фонарь-то цел. Гляди. – Она шагнула вперед, отогнула несколько веток и ладонью отгребла слой многолетнего перегноя.
Таня наклонилась и приблизила лицо к стеклу. За ним виднелось что-то темное и, кажется, мокрое.
– А сколько их там было? – спросила она. – Если это «Хейнкель», то ведь и стрелок должен быть?
– Не знаю, – сказала Маша.
– Ладно, – сказала Таня, – Тыймы определит. Жаль, фонарь закрыт. Если бы хоть волос клок или косточку, куда легче было бы.
– А так она не может?
– Может, – сказала Таня, – только дольше. Темнеет уже. Пошли ветки собирать.
– А на качество не влияет?
– Что значит «качество»? – спросила Таня. – Какое тут вообще бывает качество?
Костер разгорелся и давал уже больше света, чем закрытое низкими облаками вечернее небо. Маша заметила, что у нее появилась нетерпеливо приплясывающая на траве длинная тень, и ей стало немного не по себе – тень явно чувствовала себя уверенней, чем она. Маша ощущала, что в своем городском платье она выглядит глупо, зато наряд Тыймы, на который весь день с недоумением пялились встречные, в прыгающем свете костра стал казаться самой удобной и естественной для человека одеждой.
– Ну что, – сказала Таня, – скоро начнем.
– А чего ждем-то? – шепотом спросила Маша.
– Не торопись, – так же тихо ответила Таня, – она сама знает, когда и что. Ничего ей говорить сейчас не надо.
Маша села на землю рядом с подругой. – Жуть берет, – сказала она и потерла ладонью то место на куртке, за которым было сердце. – А сколько ждать?
– Не знаю. Всегда по-разному бывает. Вот в прошлом году… – Маша вздрогнула. Над поляной пронесся сухой удар бубна, сменившийся звоном множества колокольчиков.
Тыймы стояла на ногах, нагнувшись вперед, и вглядывалась в кусты на краю оврага. Еще раз ударив в бубен, она два раза, перемещаясь против часовой стрелки, обежала поляну, с удивительной легкостью перепрыгнула стену кустов и исчезла в овраге. Снизу донесся ее жалобный и полный боли крик, и Маша решила, что Тыймы сломала себе ногу, но Таня успокаивающе прикрыла глаза.
Из оврага понеслись частые удары бубна и быстрое бормотание. Потом стало тихо, и Тыймы появилась из кустов. Теперь она двигалась медленно и церемониально, дойдя до центра поляны, она остановилась, подняла руки и стала ритмично постукивать в бубен. Маша на всякий случай закрыла глаза.
К ударам бубна вскоре добавился новый звук – Маша не заметила момента, когда он появился, и сначала не поняла, что это. Сначала ей показалось, что рядом играет неизвестный смычковый инструмент, а потом она поняла, что эту пронзительную и мрачную ноту выводит голос Тыймы.
Казалось, этот голос возникал в совершенно особом пространстве, которое он сам создавал и по которому перемещался, наталкиваясь на множество объектов неясной природы, каждый из которых заставлял Тыймы издать несколько резких гортанных звуков. Отчего-то Маша представила себе сеть, которая волочится по дну темного омута, собирая все, что попадается навстречу. Вдруг голос Тыймы за что-то зацепился – Маша почувствовала, что она пытается освободиться, но не может.
Маша открыла глаза. Тыймы стояла недалеко от костра и пыталась вытащить свою кисть из пустоты. Она изо всех сил дергала рукой, но пустота не поддавалась.
– Нилти доглонг, – угрожающе сказала Тыймы, – нилти джамай! – У Маши возникло ясное ощущение, что пустота перед Тыймы сказала что-то в ответ.
Тыймы засмеялась и встряхнула бубном. – Nein, Herr General, – сказала она, – das hat mit Ihnen gar nicht zu tun. Ich bin hier wegen ganz anderer Angelegen-heit.
Пустота что-то спросила, и Тыймы отрицательно покачала головой.
– Она что, по-немецки говорит? – спросила Маша.
– Когда камлает, говорит, – сказала Таня. – Она тогда по-любому может.
Тыймы еще раз попыталась выдернуть руку. – Heute ist schon zu spat, Herr General. Verzeirheng, ich hab es sehz eilig, – раздраженно бросила она.
На этот раз Маша почувствовала исшедшую из пустоты угрозу. – Wozu? – презрительно крикнула Тыймы, сорвала с плеча георгиевскую ленту с двумя ржавыми гвоздями и раскрутила ее над головой. – Нилти джамай! Бляй будулан!
Пустота отпустила ее руку с такой быстротой, что Тыймы повалилась в траву. Упав, она засмеялась, повернулась к Тане с Машей и отрицательно покачала головой.
– Что такое? – спросила Маша.
– Плохо дело, – сказала Таня. – В нижнем мире твоего клиента нет.
– А может, она не до конца досмотрела? – спросила Маша.
– А какой там, по-твоему, конец? Там никакого конца нет. И начала тоже.
– Что же делать теперь?
– Можно в верхнем посмотреть, – сказала Таня, – только шансов мало. Ни разу не получалось еще. Но попробовать, конечно, можно.
Она повернулась к Тыймы, которая по-прежнему сидела на траве, и ткнула пальцем вверх. Тыймы кивнула, подошла к лежащей у дерева теннисной сумке и вынула оттуда другой бубен. Потом она достала банку кока-колы и, тряхнув головой, сделала несколько глотков, чем-то напомнив Маше Мартину Навратилову на Уимблдонском корте.
Бубен верхнего мира звучал иначе: тише и как-то задумчивей. Голос Тыймы, взявший длинную заунывную ноту, тоже изменился и вместо страха вызвал у Маши умиротворение и легкую грусть. Повторялось то же самое, что и несколько минут назад, только теперь происходящее было не жутким, а возвышенным и неуместным – потому неуместным, что даже Маша поняла: совершенно незачем тревожить те области мира, к которым обращалась Тыймы, подняв лицо к темному небу в просветах между ветвями и легонько постукивая в свой бубен.
Маше вспомнила старый мультфильм про похождения маленького серого волка в каких-то очень тесных, густо и мрачно размалеванных подмосковных пространствах, в мультфильме все это иногда исчезало и непонятно откуда появлялся залитый полуденным солнцем простор, почти прозрачный, где по бледной акварельной дороге шел вдаль еле прорисованный перышком странник.
Маша потрясла головой, чтобы прийти в себя, и огляделась. Ей показалось, что составные части окружающего – все эти кусты и деревья, травы и темные облака, только что плотно смыкавшиеся друг с другом, – раздвинулись под ударами бубна, и в просветах между ними открылся на секунду странный, светлый и незнакомый мир.
Голос Тыймы на что-то наткнулся, попытался пройти дальше, не смог и застыл на одной напряженной ноте.
Таня дернула Машу за руку. – Ты смотри, есть, – сказала она, – нашли. Сейчас подсечет… – Тыймы воздела руки вверх, пронзительно крикнула и повалилась в траву.
До Маши донесся далекий гул самолета. Он приходил непонятно откуда и звучал долго, а когда затих, в овраге раздалась целая серия звуков: стук в стекло, лязганье ржавого железа и тихий, но отчетливый мужской кашель.
Таня встала, сделала несколько шагов в сторону оврага, и тут Маша заметила стоящую на краю поляны темную фигуру.
– Шпрехен зи дойч? – хрипло проговорила Таня. – Фигура молча двинулась к огню. – Шпрехен зи дойч? – пятясь, повторила Таня, – глухой, что ли?
Красноватый свет костра упал на крепкого мужика лет сорока в кожаной куртке и летном шлеме. Подойдя, он сел напротив хихикнувшей Тыймы, скрестил ноги и поднял глаза на Таню.
– Шпрехен зи дойч?
– Да брось ты, – спокойно сказал мужик, – заладила. – Таня разочарованно присвистнула.
– Кто будете? – спросила она.
– Я-то? Майор Звягинцев. Николай Иванович. А вы вот кто? – Маша с Таней переглянулись.
– Непонятно, – сказала Таня, – какой еще майор Звягинцев, если самолет немецкий?
– Самолет трофейный, – сказал майор. – Я его на другой аэродром перегонял, а тут…
Лицо майора Звягинцева перекосилось – было видно, что он вспомнил что-то до крайности неприятное.
– Так вы что, – спросила Таня, – советский?
– Да как сказать, – ответил майор Звягинцев, – был советский, а сейчас не знаю даже. У нас там все иначе.
Он поднял взгляд на Машу, та отчего-то смутилась и отвела глаза.
– А вот вы здесь к чему, девушки? – спросил он. – Ведь пути живых и мертвых различны. Или не так?
– Ой, – сказала Таня, – извините пожалуйста. Мы советских не тревожим. Это из-за самолета так вышло. Мы думали, там немец.
– А немец вам зачем?
Маша подняла глаза и поглядела на майора. У него было широкое спокойное лицо, слегка курносый нос и многодневная щетина на щеках. Такие лица нравились Маше – правда, майора немного портила пулевая дырка на левой скуле, но Маша уже давно решила, что совершенства в мире нет, и не искала его в людях, а тем более в их внешности.
– Да понимаете, – сказала Таня, – сейчас ведь время такое, каждый прирабатывает как может. Ну и мы вот с ней… – Она кивнула на безучастную Тыймы. – Короче, работа у нас такая. Сейчас ведь все отсюда валят. За фирму замуж выйти – это четыре косаря зеленых. А мы в среднем за пятьсот делаем.
