— Присаживайтесь, Александр, — сказала Айрин. — Володя мне много рассказывал о вас.
«В конце концов это неважно, — думал Сашка, — главное, чтобы пасла Аньку, а общается с ними пусть Машка».
Они договорились об условиях.
— Ладно, — сказал Сашка, — я все расскажу Марии.
— Бай-ба-ай, — сказала Айрин и ослепительно улыбнулась, — Александр, я надеюсь, мы будем хорошими друзьями.
Сашка снял очки и потер переносицу.
— А подите вы на хер, — ровным голосом сказал он, — если, конечно, знаете, что это такое.
Полюбовавшись несколько секунд немой сценой, Сашка погасил окурок о крокодиловый столик и вышел.
В сумерках переходящие друг в друга городки Нью-Джерси с теплыми лужицами света и игрушечными домиками утомляли, как мультики.
В Эйчуотере, проезжая мимо ирландского паба, Сашка резко затормозил: забытая мысль всплыла и была чудесна, как русалка в лунную ночь: — «Если мы сейчас не выпьем, это будет искусственно».
В дальнем углу бара полуголая молодежь дружно распевала. На Сашку не обратили внимание. У стойки сидел старик Джимми в майке и бейсболке, по виду фермер, смотрел перед собой, потрагивая подушечками деревянных пальцев стакан с элем. Кореш Карлика. Месяц назад пили они тут, и Карл через Сашку беседовал со стариком, — ругал Америку, хвалил Джимми.
Сашка поздоровался. Джимми медленно повернул голову, покачал головой — не помню, кто ты.
— Пуськин, — сказал Сашка.
Джимми кивнул и отвернулся. Бахнуть что ли стакан водки? Ну, это будет искусственно. Рашен истерика. В конце концов текила не виновата. А если двойная, то и получится текила текила.
Манана была дома.
— Александр, — сказала она…
Сашка побелел, схватил ее за плечи и стал трясти:
— Не смей называть меня Александр! Сашка я, Сашка!
Самолет накренился, наклонились навстречу разноцветные крыши Лонг-Айленда, берег, заросший со стороны залива камышом. «Океан и камыш, — пожал плечами Сашка, — одно слово — болото».
В морщинистом океане роились яхты, ползали катера. Самолет развернулся, выпрямился, поднял нос и направился на север в сторону Канады. Было шесть часов вечера, очень скоро стало темнеть, они пересекали временной пояс, и, когда стемнело совсем, Сашка перевел часы по Москве.
Надо бы поспать, но спать не хотелось, шел по телевизору какой-то фильм с Рутгером Хауэром, Сашка надел наушники, но и это не помогло — фильм хоть и был скучный, но не усыплял, а раздражал. В иллюминаторе была тьма, огоньков внизу не было — они летели над океаном. В спинке переднего сидения торчали из кармана газеты, Сашка стал читать объявления.
— Умер Таракан, — в ужасе сообщали из Брайтона, — Игнатий Лейбович. Можно попрощаться в ресторане «Кавказ» с одиннадцати до двух. Бедные родственники.
— Гринкарты, визы, пип-шоу. Нюма.
— Кафе «Ройяль» — самые дешевые лобстеры на американском континенте.
Сашка думал о том, что думать не хочется, задремывал, просыпался, наконец небо впереди набухло палевым — они подлетали к рассвету.
Проявился галактический пейзаж: мерцали теплыми и холодными гранями огромные спирали, движение их было могущественно, надмирно, как у Эль Греко или Баха — это была Гренландия.
Сашка смотрел не отрываясь, расплющив нос о стекло иллюминатора. Он летел уже этим маршрутом, но то ли видимости такой не было, то ли ясности на душе.
Совсем стало светло, океан выворачивался, горизонт загибался вверх. Странно, с высоты десять километров видны были слабые волны, стояло темное пятнышко судна с длинными опущенными хохляцкими усами пенного следа.
Показалась высокая горбушка Исландии — стол, покрытый зеленым сукном, с резкими синими тенями ущелий, на побережье белели муравьиные яйца поселений.
— Вот это да! — сказал Сашка.
Стюардесса подкатила завтрак, Сашка есть не стал, выпил игрушечную бутылочку красного вина. Немногочисленные пассажиры просыпались, двигались, кто-то громко хохмил.
Нарисовались фиорды Скандинавии, Сашка устал от великолепия и над квадратиками Швеции заснул.
Проснулся, но от того, что самолет трясло, он падал на ухабах, дрожал мелкой дрожью — большой толстый самолет «Дуглас Макдоналдс», похожий на доменную печь. Казалось, от него отваливаются, по одному, по несколько сразу, задымленные кирпичи.
В иллюминаторе была серая муть, кто-то бросал в окошко рассыпчатый снег, вызывая на улицу на поединок.
Пассажиры сидели подчеркнуто спокойно, не переглядываясь, только затылки были напряжены, как у слепых. Во внезапном просвете неожиданно близко метались серые ошеломленные вершины деревьев, самолет опять взмывал в белый пар, перекладывался с крыла на крыло, подскакивал, заходил на посадку, опять выхватывались из тумана кроны, мелькнуло шоссе с бойко бегающими автомобилями, с автобусом, из кармана которого высыпалась горсть семечек.
Наконец туман взмыл, обнаружилось, что летят они совсем низко, еще ниже, уже строения аэродрома мчались мимо, пролетел полосатый сачок метеостанции, самолет нестрашно дрогнул и покатил по земле, замедляя ход.
Пассажиры оживленно переглянулись, появилась стюардесса:
— Наш самолет приземлился в аэропорту Шереметьево-2, экипаж благодарит… желает… просьба не покидать…
Не дожидаясь полной остановки двигателей, Сашка направился к выходу.
