Ознакомительная версия.
Март, сумерки, отсутствие туристов… А горожане в это время уже укладываются спать – немцы рано начинают рабочий день.
Мы брели по городку, совершенно пустынному, если не считать двух-трех завсегдатаев баров, одиноко сидящих над кружкой пива в освещенном окне.
Мой друг, который непременно хотел отыскать и показать мне местную синагогу (все мои друзья в Германии почему-то одержимы желанием демонстрировать мне какую-нибудь синагогу или, что чаще, – место, где она когда-то стояла) шел, озираясь в поисках какого-нибудь прохожего.
Наконец, из темной боковой улочки показалась женщина, и мой друг ступил с тротуара ей навстречу, обратился по-немецки. Та охотно ответила, стала объяснять и показывать, но запуталась, махнула рукой и – так я поняла – взялась отвести нас.
– А вы не русские, часом? – вдруг спросила она с надеждой.
Мы радостно отозвались.
– Ох, ну какая же удача у меня сегодня! – воскликнула она. – Вот я с утра чувствовала, – что-то хорошее случится… А я, знаете, так тоскую по русскому языку, иногда подкарауливаю группы туристов, тихонько так пристроюсь сбоку и брожу с ними по городу, заодно и гида слушаю… Я поэтому все памятники здесь знаю, и все факты истории…
Она вела нас скудно освещенными, уже погруженными в глубокие сумерки улочками, по пути оживленно выясняя – откуда мы, и сколько лет в Германии, и как мы тут вообще?
– Ну что Израиль против нас? – спросила она меня. Я сделала вид, что не поняла вопроса. – В смысле – где лучше? – простодушно уточнила она. И я, которая никогда не позволяет втянуть себя в подобные разговоры, вдруг ответила:
– Конечно, в Израиле. И она улыбнулась и не стала возражать. Сказала только:
– Здесь очень чисто.
Выяснилось, что она из Магнитогорска, давно, лет уже тринадцать. Двадцать восемь лет замужем за немцем, трое детей. Ну, и в начале девяностых муж стал задумываться… Жизнь как-то так повернулась, знаете… Боже – что с нами делает жизнь…
Я была когда-то знакома с режиссером магнитогорского театра и сказала ей об этом. Она ужасно обрадовалась – она вообще как-то мгновенно и ярко отзывалась на любое слово такой искренней приязнью… Ну как же – у нее свояченица работала там, в театре, бухгалтером, доставала контрамарки! – и минут пять, пока шли, мы обсуждали постановки и актеров…
Завернули на какую-то узкую улицу, и в глубине ее сразу увидели маленькую изящную синагогу нездешней архитектуры – с высокими окнами, двумя тонкими колоннами по краям входной двери, классическим портиком… В окнах было темно.
В свете фонаря отблескивал пятачок булыжной мостовой. Непередаваемое одиночество и чужеродность этого здания среди кряжистых фахверковых домов витали над улочкой.
Оно выглядело отщепенцем в компании добропорядочных бюргеров.
Наша провожатая сказала, что это – одна из немногих в Германии синагог, которая не была ни сожжена, ни разрушена. Более того, ее прихожане – 40 ремесленников-евреев, не были депортированы в лагеря и не были уничтожены! В ее голосе звучала гордость новой гражданки за прошлое славного города.
– Представляете? – повторила она. – Не были уничтожены!
– Почему? – спросила я. Она замялась – не ожидала, видимо, этого вопроса…
Задумалась… Наконец, ответила:
– Не знаю… Вот этого факта не знаю… Мы постояли еще перед закрытой синагогой, потом побрели кружным путем к городской стене.
– И мэр у нас – замечательный человек! – говорила женщина. – Всегда приходит в синагогу на еврейские праздники, выступает: мне без разницы, говорит, какой нации граждане. Главное – чтоб порядок в городе был… Очень хороший человек… Я, знаете, уважаю людей, которые не националисты… Сейчас модно хаять и высмеивать это советское понятие – «дружба народов»… А я вот в середине семидесятых жила в Ташкенте…
Тут я перебила ее, призналась, что родилась в Ташкенте, выросла и жила там много лет.
Она даже вскрикнула от радости. Мы наперебой принялись вспоминать любимые места, выискивать знакомых. Хватая меня за руки, она повторяла в волнении:
– Ну надо же!.. Ну вот как повезло мне!.. Я с утра чувствовала, просто чувствовала, что сегодня что-то произойдет!..
Мы дошли до городской стены, через ту же глубокую мрачную арку вышли наружу. Пустой «Макдоналдс» безнадежно и как-то безумно светился огнями.
Она провожала нас, не переставая вздыхать и сокрушаться.
– Эх, жаль, что вы прямо вот так сразу уезжаете! – говорила она. – Остались бы, а? Пошли бы мы завтра с вами в замок… Во-он там он, на горе, видите, какая громада? Графиня сама бы вам все рассказала и показала.
Я, уже открывшая дверцу машины, остановилась:
– Графиня? Сама?! С какой стати?
– Да она простая! То есть не простая, конечно, она португальская принцесса, но такая сердечная, такая живая… Издали завидит, машет рукой, кричит: «Как дела?» Очень сердится, когда обижают иностранцев. Я, говорит, сама иностранка…
– А вы, значит, хорошо знакомы с графиней? Мой друг, мгновенно по лицу моему определивший, что я вышла на охоту (все-таки он и сам был литератором, издателем и книгопродавцем, и понимал толк в таких вещах), лишь рукой махнул и достал сигарету из пачки. И они с женой отошли покурить.
– Так я же в замке работаю… Помогаю старшей горничной на приемах.
Да, это был поворот сюжета. Это была, как я догадывалась, запутанная дорога от Магнитогорска и Ташкента до сумрачной громады замка на горе и хорошей немецкой графини, которая сердилась, когда обижали иностранцев.
– Тогда вам можно позавидовать, – сказала я с неопределенной интонацией. По опыту знаю, что эта вот незаинтересованная интонация не насторожит человека и развяжет ему язык. А я давно уже не задаюсь вопросами нравственности в своем старательском деле.
– И не говорите! Много чего я тут повидала. За всю жизнь в Союзе такого себе и не намечтаешь… Там только в кино увидишь эти вечерние платья на дамах: оголенные спины, глубокие декольте, бриллианты в диадемах и ожерельях… А мужчины все во фраках, грудь белая, бабочки…
– Изысканная публика? – спросила я. Она ответила:
– Изысканная… Пока не напьются. А как напьются, они такими же, как мы, становятся…
– А на чем же в замок съезжаются эти бароны-графы? – спросила я, стараясь, чтобы она не заметила моего хищного интереса.
– На машинах, на вертолетах… У нас там, в горах, есть вертолетная площадка… Этот замок, знаете, национальное достояние. Он бесценный, просто бесценный! Под охраной ЮНЕСКО находится. А иначе у графини просто денег не было бы подправлять его там-сям. Здание-то огромное, это сейчас в темноте не видно – в будние дни, когда приемов нет, графиня экономит на электричестве…
Однако темные очертания замка на горе, заслоняющего изрядный кусок неба, даже отсюда, снизу, казались величественными.
– Замок-то – настоящее сокровище… – повторила она. – Старый граф, когда нацисты пришли к власти, бежал со всем семейством за границу… Он всю жизнь был по дипломатическому ведомству и оказался замешан в одном деле… Я не очень вдавалась, когда графиня рассказывала, но, в общем, он выправлял подложные документы и помогал беженцам скрываться…
– Каким беженцам? – спросила я.
– Ой, вот я вам не скажу точно… – огорченно улыбнулась она. – Надо бы у графини спросить, она все знает – ах, жалко, что вы уезжаете!
– Так он бежал с семьей за границу… а как же замок?
– О, это история, не хуже «Монте-Кристо»! Здесь оставался старый Рихард, управляющий, он, знаете, из семьи, что пятое поколение графам служит, – деды его, прадеды здесь жили в замке, дочь его Эльза сейчас старшая горничная… Ну, так он все успел спрятать, все имущество!
– Все имущество? Такого громадного замка?
– Да! Да! Так Эльза говорит, а она не станет врать – зачем ей? Он с тремя своими сыновьями все спрятал в каком-то укрытии, в лесу… Так что почти ничего не пострадало – ну, кое-где в парадных покоях позолоту содрали и резные панели старинные сняли в дубовой зале… а так ничего. А после войны графы вернулись и привезли молодую португальскую принцессу. Говорят, в молодости была ослепительной красоты, южных кровей, знаете… Потому и дети – симпатичные, кудрявые. Много все-таки значит – свежая кровь в старинных этих семьях…
– И сколько же у нее детей?
– Трое. Сын и две дочери. Внуки уже немаленькие. И все, знаете, очень удачные: работящие, образованные, хорошие специалисты. Графиня – строгая мать, всех воспитала в труде. Поэтому все ребята стоящие. Недавно вот только переполох был со старшим внуком, Алексисом. Он учился в Петербурге, влюбился там в сокурсницу, а она совсем простая девочка, из Петрозаводска. Забеременела. Скандал! А он уперся: женюсь, и все! Порядочный, понимаете? Это их графиня так воспитала.
– Ну и как выкрутились? – спросила я.
– Пришлось документы девочке покупать…
– Какие документы?
Ознакомительная версия.
