«Жены» умудрялись из концентратов, консервированной картошки и прочей опостылевшей жратвы готовить соблазнительные обеды.
«Жены» украшали комнаты салфеточками и пестрыми занавесями.
«Жены» выращивали цветы и разводили крохотные огородики под окнами модулей, в то время как их «мужья» сжигали огромные поля и разваливали афганские деревни.
«Жены», волнуясь, ожидали свои «половинки» с боевых. Женщины наполняли жизнь издерганных, вымотанных войной мужчин тем покоем и теплом, какое возможно сотворить одной лишь женщине.
Долгое время лишенные любви, захлебываясь в неприятностях союзного бытия, борясь за существование, «жены», попадая в Афган и найдя там «мужа», а, также видя, что они любимы, кому-то нужны, что они не одиноки, что их желания и даже капризы исполняются, опять начинали чувствовать себя женщинами. Совсем, как в юности, во время первой любви.
Бывало, что «муж» улетал по замене, а на его должность, как и полагается, приезжал новый человек. И он, занимая освободившееся место в сердце женщины, становился «мужем».
«Жены» — увядающие раньше времени женщины тридцати — сорока пяти лет — переживали в Афгане вторую молодость и внешним поведением, манерами своими смахивали на малолетних девочек. Они были капризны, причудливы, по-детски непосредственны, завистливы и торопились сполна выбрать то, чем жизнь так жестоко их обделила ранее. «Жены» молодились, злоупотребляя косметикой, старались ярко, не по возрасту, и необычно одеться (зачастую подводила провинциальность; чаще всего выходило безвкусно и вульгарно), не переставая кокетничали и нередко чудили, думая, наверное, что выходит шаловливо, а на деле получалось глупо и пошло. Короче говоря, сплошной детский сад размалеванных взрослых тетенек.
В Афгане был принят стиль поведения Эллочки Людоедки. С тем исключением, что силы бросались не на битву с далекой Вандербильдихой, а сугубо на покорение и привлечение окружающих мужчин.
Страна, которая предоставляла возможность разведенной женщине с ребенком лишь не помереть с голоду и худо-бедно прикрыть наготу, а также печальный предыдущий опыт общения с мужчинами наделили «жен» двумя чертами — крайней недоверчивостью к мужчинам («Все мужики — гады. Им одного надо. А потом бросят».) и страстью к подаркам, то есть вещественному материальному подтверждению любви к себе.
В подсознании практически каждая женщина цепко удерживала, что счастье — преходяще и неосязаемо, а материальное — более долговечно и главное — видимо и полезно.
Поэтому частенько «жены» оказывались неверными, самолично расторгая предыдущий «брак» и заключая новый. Причиной, как правило, служило финансовое или должностное (что было очень взаимосвязано) положение очередного «суженого». Все-таки лучше быть подружкой, допустим, командира дивизии, нежели раздолбая взводного, у которого в карманах привычная пустота и больше шансов, что на ближайших боевых его грохнут.
Устойчивые связи с «сильными мира того» сулили женщинам блага, которые были недоступны другим, даже самым храбрым и умелым командирам: краткие командировки в Союз; дефицитные товары из военторговских магазинов; богатые подарки; возможность получать зарплату и совсем не трудиться (если эту работу мог выполнить солдат).
Не жизнь, а раздолье! Где подобную житуху в Союзе найдешь? Где там сыщется такой человек, который любое желание женщины выполнит? А здесь!.. Хочешь фрукты? Ешь, дорогая, на здоровье! Часики, джинсики, приемничек желаешь? Бери, бери, милая! Пострелять, проказница, хочешь? Ах ты, неугомонная! Ну, конечно, можно. Из чего: танка, бронетранспортера, боевой машины пехоты, пулемета, пистолета, автомата? Теперь, говоришь, медаль желаешь? Какую, лапусик: «За трудовую доблесть», «За боевые заслуги» или «За отвагу»? «За отвагу»? Конечно, будет, храбрая ты моя!!
«Интернационалисток» в противоположность «женам» — считанные единицы. Это преимущественно молоденькие женщины, которые искренне поверили газетам и телевидению. Они резко выделялись на фоне маленьких женских гарнизонных компаний: незащищенностью, мягкостью, почти детской простодушностью. Они примчались защищать Апрельскую революцию, помогать голодной, забитой стране. Вторая Испания! Даешь Испанию! Но пассаран! Они не пройдут! Действительно … не прошли.
«Интернационалистки!» — недобро косились в их сторону женщины. «Интернационалистки!» — со злобой говорили мужчины, которым в любви этими девушками было отказано.
Зато в них души не чаяли солдаты, которые напрочь были лишены простого человеческого общения. Относились, как к сестренкам и готовы были по-человечески, от доброго сердца во всем услужить.
Но подлюка-война вновь во весь оскал показывала себя.
Интернационалистки добровольно отправлялись в Афган, чтобы хоть как-то разделить страдания этих мальчиков, чтобы помочь им, чтобы душами своими отогреть и спасти их. Не выходило. Подавляющему большинству нужны были не какие-то там абстрактные души, а вполне конкретные ТЕЛА. Со всех сторон к девушкам тянулись грубые лапы. Ото всюду их облизывали похотливыми, жадными и жирными взглядами. И каждый (особенно начальник) норовил срочно завалить девушку на армейскую кровать.
Тяжело было «интернационалисткам» выполнить именно тот долг, о котором они мечтали в Союзе.
Поэтому одни торопились побыстрее в отпуск, заранее зная, что не вернутся обратно. (Но в таком случае непременно платили денежную неустойку министерству обороны за расторгнутый контракт. Цинизм государства не знал пределов. Вместо того чтобы оставить в покое обманутых пропагандой девушек, страна сдирала с них практически все заработанное.) Другие, столкнувшись с голой, неприкрытой правдой войны и околовоенного существования, которые совсем не походили на то, о чем постоянно вещали с экрана телевизора по центральному каналу в последних новостях мордастые дядя с тетей, ломались и превращались в… «чекисток». Причем самых бесшабашных и отчаянных. Эх, была не была! Живем один раз! А что впереди — все ложь и неправда. Ради чего жить, если красоты, любви и добра все равно нет?!
Самыми «общительными» были, безусловно, «чекистки». Плати за любовь чеками Внешпосылторга, получай ее и ступай на все четыре стороны. Хочешь еще? Приноси чеки, афошки (так наши называли местные деньги — Афгани) или бакшиши. Только хорошие подарки, стоящие: косметику, джинсы, кофточки, юбочки, платочки из люрекса. Можно и тканями. Что есть? Панбархат, бархат, шифон? Прекрасно! Иди сюда, милый! Дверь закрой! Дай сяду тебе на колени. Только по быстрому: скоро на обед все пойдут. И запомни, дурачок, за так в мире ничего не делается!
Тело женщины было самым дорогим и никогда не падающим в цене товаром. Огромные чемоданы «чекисток» раздувались, формами напоминая мистические летающие тарелки. Набитые всевозможным барахлом картонные коробки из-под печенья и югославских леденцов рядами стояли под ложем, которое было важнейшим инструментом в приобретении вожделенных богатств.
Возвратиться в Союз хотелось обворожительной и состоятельной. Если страна (мужики) ранее не признавали нас, тогда покорим отчизну (все тех же мужиков) импортным шматьем и диковинным «колониальным» товаром. И пусть все дурынды в районе сдохнут от зависти, когда их кавалеры только на нас пялиться станут!
Самая активная творческая деятельность «чекисток» (до этого, надо отметить, они тоже пассивностью не страдали) начиналась за несколько месяцев до замены. Скупить хотелось все. Денег, как обычно, не хватало. Чем ближе был отъезд, тем длиннее становился список того, что необходимо приобрести в первую очередь.
Любвеобильность «непосед» возрастала в геометрической прогрессии, прямо завися от оставшихся дней. Доморощенные «жрицы любви» перекидывались на многочисленный солдатский контингент, который и прежде не обходили вниманием. Но теперь подступали чрезвычайно горячие деньки, а вернее — ночи. Впрочем, при таком запале было не до определения времени суток.
«Чекистки» умудрялись обслуживать за ночь более десятка ребят. «Свидания» происходили в банях, каптерках, столовых, на продовольственных и вещевых складах, где традиционно окапывались наиболее юркие и пронырливые представители азиатско-кавказской части воинских коллективов. Таким образом, происходило их окончательное «роднение». «Молочные» братья стояли в одном строю и даже на трибунах. Величайшая несправедливость войны — одни «братки» командовали другими, порой не подозревая о своем «родстве».
Немало сил отдали «чекистки» великому делу упрочения афгано — советской дружбы. Словесную трескотню замполитов по данному вопросу неутомимые и скромные (за вычисленные связи с афганцами простые офицеры-интернационалисты нешуточно били женщинам лица) труженицы заменяли конкретным и вполне ясным делом. Местные магазинчики — дуканы, заваленные всевозможным третьесортным азиатским барахлом, были маяками для чекисток, а дуканщики — лучшими друзьями. За краткие минуты «любви» прямо на рабочих местах афганских частных предпринимателей, «чекистки» были награждаемы товаром, но в пределах разумного, разумеется.
